Глаз идола (сборник) - Блэйлок Джеймс

«Надеюсь», — подумал я.

— А что с другими — Табби и дядей Гилбертом?

— Они взрослые люди, — сказала она. — Отлично справятся сами.

Чайки вились вокруг нас, из трещин в мелу вылетали какие-то мелкие морские птицы и возвращались обратно в свои норки. Хищники парили в восходящих потоках, поднимаясь всё выше и выше. Дядя Гилберт наверняка сообщил бы нам названия всех этих пернатых. Ветер с моря становился пронизывающе-свежим. На западе тянулись Семь Сестер[58], а внизу неумолчно шумел прибой. Низкая бурая дымка у горизонта была, скорее всего, побережьем Франции.

Мы шагнули в сумрак пещеры и снова подождали, давая глазам привыкнуть к темноте. Оказывается, подземелье сразу после входа расширялось — мы оказались в чем-то вроде просторного круглого зала. В куполообразном потолке была дыра, откуда лился свет. Через минуту я понял, что мы туг не одни — пещера кишела разнообразными ползающими и летающими тварями. Мотыльки огромных размеров порхали в воздухе, насекомые в хитиновых панцирях разбегались по полу, замусоренному тем, что явно было костями, возможно окаменелыми, осколками кремня и морских раковин. Сверху капала вода, питавшая многочисленные ручейки, весело струившиеся по стенам и собиравшиеся в довольно полноводный, но мелкий поток, который убегал куда-то вдаль. Сорока или пятьюдесятью футами дальше его и стены озарял свет, проникавший из еще одной дыры.

Элис решительно направилась туда, и я пошел следом за ней, отчаянно стараясь не шуметь, хотя мусор на полу скрипел и скрежетал при каждом нашем движении. Вторая дыра располагалась на уровне наших голов и казалась естественной трещиной в скале. Однако кто-то расширил ее и обтесал края — мел был почти белым там, где его недавно обработали. Дальше подземный зал превращался в тоннель, стены которого были серыми, с черными пятнами и красными потеками, тут и там проступали жилы кварца и кремня. Поток здесь бурлил сильнее — вероятно, его дополнительно питали воды, столетиями просачивавшиеся с поверхности и растворявшие мел.

Мы шли сквозь темноту, снова и снова ступая в поразительно холодную воду — обувь давно промокла, а проход вел вниз, иногда очень круто. Воздух был затхлым, но я ощутил запах соли и внезапно за поворотом стены увидел третье окно, в этот раз почти на уровне пола — света оно давало мало, но позволяло увидеть, что впереди тоннель снова поворачивает раз и другой. Время тянулось бесконечно. Мне казалось, что мы можем легко пройти под всем Бичи-Хед и добраться до одной из Семи Сестер, если не окажемся при таком темпе спуска раньше на уровне моря.

Однако потом проход выровнялся, и в темноте перед нами замаячил крохотный огонек, окруженный золотым ореолом. Вблизи оказалось, что это большой светильник, установленный в специально вырубленной нише. Он вмещал, должно быть, пару пинт лампового масла, что означало наличие кого-то, постоянно доливавшего горючее, чтобы фитиль не погас, — кого-то, кто, возможно, совершал именно сейчас очередной обход вверенной ему территории. Хотя это особого значения не имело, нам оставалось только идти дальше, будучи настороже, пытаясь угадать, нет ли движения в далеких тенях, а в журчании воды — звука чьих-то шагов. Мы одолели еще несколько футов и оказались в довольно просторном подземном зале, пол которого был тщательно выметен, куски мела свалены в кучу у дальней стены и накрыты перевернутой тачкой. Похоже, мы добрались до обитаемых мест, что подтверждала и самая настоящая широко распахнутая дверь, встроенная в специально вырубленный в мелу проем. И там, в соседнем помещении, горел свет. Поначалу всё было тихо, воздух мертвенно неподвижен, а потом что-то задвигалось и зашуршало.

Я пожал плечами и кивнул Элис на проем. Она кивнула в ответ, я обогнал ее и молча шагнул туда. Если одному из нас придется сунуть голову в логово льва, пусть это буду я. Распластавшись по стене, я вывернул шею, чтобы заглянуть в помещение, и увидел… собственное мутное лицо, смотревшее из того, что напоминало зеркало с подсветкой, вставленное в деревянный гардероб.

Признаюсь, неожиданное зрелище ошеломило меня, но я мигом собрался, как только появилось другое лицо, уставившееся на меня из глубины стекла, — гримасничающее лицо доктора Игнасио Нарбондо, сидевшего на кресле с колесами спиной к двери. Он смотрел на меня без малейшего признака удивления. Я незаметно махнул Элис, всё еще скрывавшейся за мной, отсылая ее прочь, молясь, чтобы она исчезла во мраке. А затем спокойно, будто меня пригласили, вошел в комнату.

Надо заметить, что я всего несколько раз видел Нарбондо воочию, и больше — на расстоянии. Он был одним из тех людей, которые держатся в тени, живут в отдаленных деревенских домиках или обустраиваются в трущобах Севен-Дайэлз или Лаймхауза. Полиции он был практически неизвестен — тот тип злых гениев, чьи махинации осуществляются посредством людей, которыми легко манипулировать с помощью жадности или страха. Гномьи черты, невысок, хотя довольно крепок, и бледен, как лягушачье брюхо. И еще в нем был какой-то изъян, хотя я не назвал бы его уродом, — отпечаток то ли порока, то ли душевной болезни, который вы замечали или, скорее, чувствовали сразу. В нем ощущалось что-то мерзкое, бесчеловечное, свирепое и расчетливое одновременно, что делало его похожим на алчущего дьявола. Вообразить Нарбондо наслаждающимся свежеванием мелких зверьков было легко, а представить, что чашка чаю или пинта эля приносит ему удовольствие, — невозможно. Бродячая собака кинулась бы под экипаж, лишь бы избежать встречи с ним.

Нарбондо сидел в своем кресле и смотрел на меня, явно ничуть не огорченный моим появлением.

— Вы приобщитесь к чуду, мистер Оулсби, — сказал он, показывая на зеркало.

И тут я понял, что масляные лампы, стоявшие в стенных нишах овальной комнаты, потушены, однако пространство озарено бледным сиянием, исходившим от вделанных в мел стеклянных дисков, похожих на полные луны. Каким-то образом Нарбондо сумел перекачать солнечный свет глубоко в скалы, будто воду. Мебели, кроме кресла и гардероба с зеркалом, а вернее, короба, в который уходили толстые трубы, начинавшиеся где-то над потолком пещеры, не было. Перед Нарбондо стоял корабельный штурвал со сложным набором передач и рычагов, наверняка соединенный с неким механическим устройством, размещавшимся в гардеробе.

Отражение, как я упоминал, было скверного качества. Черты моего лица расплывались, словно я глядел сквозь жар, поднимающийся от нагретой летним солнцем мостовой. Но потом я заметил какие-то движущиеся тени и стал смотреть за мерцающую поверхность, и там, к моему глубокому изумлению, обнаружился панорамный вид внешнего мира — вид призрачный, словно часть реальности испарилась при путешествии сквозь перископ. Я увидел полосу деревьев, несомненно бывших краем леса Южного Даунса, а за ними луг и нашу рощицу, где остался мой недоеденный сэндвич и в походном чайнике лежал изумруд. А за рощицей по тропинке шел Хасбро, только что спрятавший свои часы в жилетный карман.

Нарбондо повернул штурвал, в точности как если бы он вел судно через пустынный Даунс, следуя за продвижением Хасбро. В стекле появились маяк и домик смотрителя, а за ними — край утеса и небо над Каналом. Хасбро остановился перед дверью домика, поднял руку и постучал. Час выкупа настал. Дверь отворилась, однако тот, кто открыл ее, оставался в тени. На миг всё застыло. Без сомнения, этот кто-то говорил, но я, разумеется, ничего не слышал. Затем Хасбро сделал полшага назад, повернулся к скалам и медленно повалился навзничь. Из глубины дома выступил человек с револьвером в руке и с минуту постоял, глядя на нашего поверженного друга. Это был Сэм Бёрк, Коробейник. Наклонившись, он обшарил карманы Хасбро и достал то, что искал. Хасбро зашевелился, пытаясь сесть, но Коробейник занес револьвер и ударил его в висок, а потом втащил обмякшее тело в домик. Через минуту негодяй вышел и затворил за собой дверь.

И, что было совсем странно, перед тем как направиться через Даунс к скалам и скрыться со сцены, которая теперь была ну просто открыткой с маяком Бель-Ту, он очень торжественно помахал мне — или нам. Ужас того, чему я стал свидетелем, подчеркивался полной тишиной — немое шоу жестокости.