Империя Чугунного Неба (СИ) - Чернец Лев

Она метнулась к выходу, будто собиралась сию же секунду броситься в путь и растерзать его.

— Руби.

Один-единственный голос остановил её. Механический, лишённый эмоций, но пронизанный такой нечеловеческой тяжестью, что она замерла.

Гефест поднялся. Его массивная фигура заслонила свет.

— Он не сбежал. Он дрался с Хозяином. Он спас тех, кто выжил. Ценой своей души. Тот, кем он стал… это цена, которую он заплатил.

— Мне плевать! — выдохнула она, но уже без прежней ярости.

— Ему нужна помощь, — продолжил Гефест. Его оптические сенсоры были прикованы к ней. — Он один. Я видел его глаза в ту секунду, когда… В них не было торжества. Только ужас и пустота.

— И что? Мы должны ему помочь? Простить? После того как он украл эфир и бросил тебя подыхать? — в её голосе зазвенела горькая ирония.

— Нет. Мы должны его остановить. Или направить. Потому что если он падёт, Империя получит в свои руки его технологии. Или то, что он строит, поглотит его и станет новой Империей. Хуже прежней.

Он сделал шаг вперёд.

— И… он обещал помочь тебе. Помнишь?

Руби отшатнулась.

Будто он ударил её. Её броня из сарказма и злобы дала трещину. Лицо исказилось не болью, а чем-то более древним, более острым.

— Хватит.

— Он говорил о воскрешении. О машине, что может вернуть утраченное. Ты сказала, что это бред.

— Это и есть бред! — она прошипела, но в её глазах читался не скепсис, а страх. Страх надежды.

— А если нет? — давил Гефест. — Если у него получилось? Если он может вернуть потерянное?

Дыхание Руби стало прерывистым, поверхностным. Она обхватила себя руками, будто замерзая.

Прошло время.

Все ушли.

Давно.

Остались только они двое в густеющем полумраке вагона.

Она говорила так тихо… Почти шептала… Слова едва долетали до Гефеста.

Она говорила не ему.

Она говорила тьме. Стенам. Призракам своего прошлого. — Он был… тихий. Не в меня. Любил смотреть на звёзды через дыры в крыше. Говорил, что когда-нибудь улетит туда.

Она замолчала, сглотнув ком в горле.

— Имперский патруль. Ошиблись дверью. Он закричал. Они… они не любят, когда кричат. Пуля рикошетом. От стены.

Её пальцы впились в предплечья так, что вот-вот выступит кровь.

— Не от кого-то. Так… вышло. Я сама его родила. Сама вырастила... Ему было пять лет.

Она подняла на Гефеста взгляд, полный голой, животной муки и его кольнуло где-то в глубине… в самой сердцевине процессора.

— Я закопала его сама. Положила ему в руку стеклянный глазок от старого телескопа. Чтобы… чтобы лучше видел звёзды.

Гефест молчал. Никакие его слова не могли ничего весить.

Руби выпрямилась. Слёз не было. Не было и слабости. Только решение. Тяжёлое, как надгробная плита.

— Я презираю Улисса за его слабость, за то, что он бросил тебя.

Она глубоко вдохнула.

— Но если есть хотя бы один шанс из миллиона… Я его использую.

Она посмотрела на Гефеста, и в её глазах снова была та самая, прежняя, острая как бритва Руби.

— Идём. Разворошим его песочницу. И если он врал… я сама вырву ему его лживый язык.

Гефест кивнул.

Дорога вела обратно.

Хрупкая. Опасная. Пропитанная болью, ненавистью и надеждой.

Глава 36. Сладкий кошмар

Лето на месте Ветвистого Креста стояло лавандовое и медовое.

Яркое.

Правильное.

Длинные стебли травы отливали сочной зеленью, будто их только что выкрасили вручную.

На клумбах, аккуратно обрамленных выбеленным камнем, цвели идеальные, будто сошедшие с открытки, лаванда и розы — ни единого пожухлого лепестка, ни одной пчелки.

Их аромат густой. Сладкий

Солнце заливало всё вокруг ровным, бархатным светом и лишь мягко освещало эту картину, лишенную резких теней и тайн.

От старой деревни не осталось и воспоминания. Ни пепла, ни обгоревших балок. На её месте вырос Городок. Приземистые, причудливые домики из светлого грубого камня и состаренной, будто выгоревшей на солнце бронзы, с узорными, увитыми коваными виноградными лозами балкончиками. Стёкла в окнах были кристальны, до нереальности. В них — отражение лазурного неба. Улицы, мощённые гладкой, теплой на вид плиткой цвета охры, были полны людьми, чьи шаги казались бесшумными.

Но они и были самым странным.

Они улыбались. Все! Прохожий с медными котелками на коромысле, подмастерье, чинивший фонарь, женщина, поливавшая те самые идеальные цветы. Их улыбки были одинаковыми: неширокими, вежливыми. В их глазах — радость, спокойное удовлетворение.

Они работали размеренно. Разговаривали неторопливо.

Руби и Гефест — чужие и дикие. Из грязного прошлого. Их потрёпанная одежда, оружие… Сам вид Гефеста — всё это вызывало у прохожих не страх или удивление, а лёгкое, вежливое любопытство. Они экспонаты в музее.

— Что за чертовщина? — прошептала Руби, её пальцы нервно барабанили по рукояти ножа за поясом. — На том холме было поле, а не лес? Или… они его вырастили?

Они зашли в кафе с вывеской «Сладкая шестерёнка». Внутри пахло ванилью и кофе. На прилавке аккуратной пирамидкой лежали кексы, украшенные крошечными съедобными шестерёнками из цветной глазури. Бариста-Железноликий с нарисованной краской улыбкой предложил им «моккачино с экстрактом гвоздики».

Руби лишь брезгливо покачала головой. Её взгляд упал на сидящую у окна пожилую женщину. Она пила чай из фарфоровой чашки, её пальцы, покрытые старческими пятнами, были сложены вокруг неё с неестественной грацией.

Ледяной ком сжал желудок Руби.

— Ильза?..

Старуха подняла на них взгляд. Её глаза были теми же.

— Хотите присоединиться? Чай — вкуснятина.

— Ильза, ты помнишь меня? — Гефест шагнул вперёд, не веря. — Ты… как? Ликвидаторы… они же…

— Оооо! Те консервные банки? — Ильза сделала глоток, и её голос звучал безмятежно. — Я уже о них и не вспоминаю. Наш Благодетель всё исправил.

Руби отшатнулась, будто от удара. Это ловушка? Лабиринт, где у всех стёрли память? Вырезали душу?

Они вышли на улицу.

День клонился к вечеру. Но с наступлением сумерек город не затихал.

Зажигались фонари тёплого света. Они не рассеивали мрак, а лишь подсвечивали его. Движения людей стали ещё более плавными, почти замедленными.

Они заселились в гостиницу «Предпоследнее пристанище». Комнаты были чисты. Кровати заправлены.

На тумбочке лежала конфета в виде крошечного паровозика. Руби швырнула её в стену.

— Что это? — прошептала она, глядя в чистое окно на идеально ужасный город. — Я схожу с ума? Что это за жизнь?

Из окна Гефест заметил странную картину. С наступлением сумерек по идеальным улицам, одна за одной, стали появляться тени.

Жители города, днём такие улыбчивые и плавные, теперь шли поодиночке. Они двигались в одном направлении — к окраине, на север.

Их походка была сомнамбулической.

Их глаза смотрели в никуда.

— Вот наш проводник, — мрачно проскрипел Гефест, наблюдая, как мимо проходит молодая женщина с абсолютно отсутствующим взглядом. — Идём за ними.

Их молчаливое преследование прервал голос, прозвучавший из аллеи. Он был маслянисто-спокойным и не терпящим возражений.

На их пути — человек.

Его одежда была безупречна, пальцы унизаны перстнями, а лицо заплыло от самодовольства.