Глаз идола (сборник) - Блэйлок Джеймс

ГЛАЗ ИДОЛА[27]

Не стану утверждать, будто описываемое приключение стало ярчайшим из всех похождений профессора Лэнгдона Сент-Ива и его верного слуги Хасбро (по возвращении с войны известного как «полковник Хасбро»), но оно определенно относится к самым поразительным и невероятным. Вдумайтесь: лично я знаю профессора как человека редкой и исключительной честности. Признайся мне Сент-Ив, что на основании сделанных им научных открытий сила гравитации исчезнет сегодня ровно в четыре часа и всем нам не останется ничего иного, кроме как, выражаясь слогом Стивенсона, «дружно к звездам воспарить», я бы тотчас упаковал саквояж, телефонировал бы душеприказчику и в 15 часов 59 минут встал прямо посреди Джермин-стрит, чтобы, отлетая, не треснуться затылком о перекрытия. Тем не менее даже я заколебался бы, взглянул бы косо и, возможно, дерзнул бы замерить уровень содержимого в бутылках профессорского буфета, отважься Сент-Ив посвятить меня в детали странного происшествия, имевшего место в Клубе исследователей минувшим апрелем — вернее, в третий четверг месяца. На первый взгляд, вся история невозможна, и я первый готов с этим согласиться.

Но я присутствовал при этом самолично. И, как уже сказано, случившееся на моих глазах куда невообразимее и причудливее, чем события, лет за двадцать до того приведшие механизмы судьбы и тайны в необратимое движение.

Итак, тот самый четверг, проведенный нами в клубе, как нарочно выдался неистовым и дождливым. Март не намеревался убраться прочь, подобно послушной овечке, нет, он рвал и метал, нагонял тучи и холодными ветрами пытался отсрочить приближение апрельского тепла. Мы, то бишь профессор Сент-Ив, полковник Хасбро, Табби Фробишер, Джон Пристли (не писатель, а путешественник, исследователь Африки и искатель приключений) и я сам, Джек Оулсби, мирно отдыхали после обильной трапезы в Клубе исследователей, что напротив лондонского Планетариума. За оконными рамами вовсю завывал ветер, и косые струи дождя наперегонки спешили к земле, то стихая вдруг, то набрасываясь на стекла с удвоенной силой, буквально шипя в широких серых простынях тумана. Что и говорить, погода явно неподходящая для прогулок, но в любом случае никто из нас, конечно же, не спешил по делам. Я уже тихо предвкушал, как мы сейчас раскурим трубки и сигары, пригубим стаканчик того или иного крепкого напитка и, быть может, подремлем немного в мягких креслах зала отдыха, чтобы перейти затем к поистине первоклассному ужину — телячьей отбивной, допустим, или стейку с грибным пирогом и бутылкой бургундского. Одним словом, наступающий вечер сулил одни удовольствия.

И вот мы смакуем портвейн и, плотно набив чашечки трубок, наблюдаем за прихотливо клубящимися струйками ароматного дыма, с тихим удовлетворением сетуя на непогоду. В подобных условиях, согласитесь, хороший ливень приходится как нельзя кстати. Припоминаю даже, как Табби Фробишер (стоит заметить, что годы, проведенные в австралийском буше, наделили его богатейшим опытом) подозвал нас к окну, чтобы вместе посмеяться над каким-то нищим, еле волочащим ноги безумцем, который съежился внизу, подняв над собою остатки зонта — весьма недурного, вероятно, всего каких-то два или три десятка лет тому назад, но с той поры повидавшего виды и в своем упадке уподобившегося перевернутой ребристой птице с полудюжиной торчащих в стороны тощих кривых лап. Насколько я мог судить, какая-либо ткань на этой вещице вовсе отсутствовала. Однако держался нищий совершенно безупречно, отдам ему должное: сам он, кажется, пребывал в убеждении, будто допотопный зонтик всё еще отлично справляется со своими обязанностями. Хохоча, Фробишер потряс кулачищем и объявил, что этому типу верная дорога на большую сцену. Потом он сказал, что склонен лично сойти вниз и вручить нищему монету в полкроны, но помеху создает дождь, который вмиг вымочит его насквозь.

— В чащобах дикого буша это вовсе не имело бы значения, — вздохнув, покачал головою Фробишер, — но только не в условиях города и цивилизации. Что ж, «когда ты в Риме…»[28]

С тем он позабыл о вымокшем до нитки страдальце на пороге клуба. Все мы про него запамятовали на какое-то время.

— Видал я дожди, рядом с которыми нынешний — лишь пустяк… — хвалился Фробишер, мотая головой. — Право, как по мне, это сущая безделица. Морось, ей-богу. Густой туман…

— Ливень живо напомнил мне о том, как мы схлестнулись с ватагой дикарей в Банджу-Ванги, — заметил Пристли, кивая Сент-Иву. — Уже после того, как вы с Хасбро обратили в бегство свиноликих пришельцев. Отменная была заварушка![29]

Вполне вероятно, что Пристли, всегда предпочитавший помалкивать, не имел намерений пересказывать историю наших приключений на Яве двадцатилетней давности, какими невероятными те бы ни были. Вообще говоря, вы и сами могли прочесть о них в моем отчете, опубликованном на страницах «Стрэнда», пожалуй, где-то с полгода спустя после истории с переполохом у чингфордской башни и угрозой инопланетного вторжения. Но, как я и сказал, Пристли не намеревался лишний раз, как выражаются янки, «поднимать ил со дна» — ему просто хотелось заткнуть Фробишера. Весь вечер мы только и слушали про дикие дебри. Фробишер явно обожал плутать в буше — Австралия, Бразилия, Индия, китайская провинция Гуандун… Во всем мире, куда ни глянь, буш присутствовал в избытке. Россказни о нем — что кость в горле, но, разумеется, никто не был готов признать это вслух. В конце концов, клуб есть клуб, и наш Табби, пусть и глотнувший лишку, был здесь своим парнем.

В общем, я поспешил на выручку к Пристли, едва завидев, как Фробишер наставляет чубук своей трубки на Сент-Ива. Видите ли, чубук этой трубки каким-то поразительным образом безотказно предрекал новые залпы рассказов о вездесущем буше.

— Банджу-Ванги! — вырвалось у меня. — Господи боже…

Готов признать, попытка вышла не особенно убедительной, но мне требовалось время, чтобы обдумать дальнейшие ходы. К тому же мой возглас прозвучал достаточно громко, чтобы сбить Фробишера со следа.

— Банджу-Ванги! — повернулся я к Пристли. — Вы помните ту орду каннибалов?

Пристли кивнул, но предложенной инициативой не воспользовался: ему хватило и воспоминаний о дожде. Ведь и верно, на всем протяжении наших яванских похождений дождь действительно шел, да какой! Его и дождем-то язык не повернется назвать. С тем же успехом можно обзывать водопад «тощей струйкой» или солнце — «газовым рожком». Муссон, одно слово.

Ни много ни мало два десятка лет тому назад обстоятельства вынудили меня, заодно с Пристли и беднягой Биллом Кракеном, положиться на рукопись доктора Бёрдлипа и отправиться морем на Яву, где нас ждала не то чтобы совсем нежданная встреча с профессором Сент-Ином и Хасбро: те как раз возвратились из крайне опасного и таинственного космического странствия. Угрозу, исходившую от алчных инопланетчиков, как уже сказано, удалось окончательно пресечь, и мы впятером нежданно оказались в глубине кишевших каннибалами джунглей, чтобы затем пробить себе дорогу к Балийскому проливу и добраться до Пенгинумана, где, как мы отчаянно надеялись, еще стоял на якоре голландский сухогруз, готовый отплыть домой в Европу. Всё это время лило как из ведра. Была середина января, самый пик северо-западных муссонов; преследуемые орангутанами и гадюками, мы плелись сквозь джунгли, из последних сил рубили лианы и медленно превращались в двуногие губки.

На берегах реки Ванги мы набрели на стоянку пиватинов — племени низкорослых аборигенов, — которым отдали немалую часть запаса спичек, получив взамен пару длинных узких каноэ. Билл Кракен пожертвовал карманными часами, выручив за них у местного шамана странный бамбуковый зонт с высушенной человеческой головой, болтавшейся на подвязанной к рукояти латунной цепочке. В те дни Кракен, безусловно, уже был не в своем уме, однако покупка своеобразного зонтика отнюдь не явилась проделкой сумасшедшего. В последующие дни водная стихия доставляла ему куда меньше неудобств, чем кому-либо из нас.