Я умру завтра (СИ) - allig_eri

— Мне донесли, что было сказано пророчество, — выдал Киан. Никто из них уже не слушал Сарга. — Что появится избранный, способный сокрушить Дэсарандеса и «освободить» земли, которые были покорены им.

Милена начала тихо смеяться, но смех постепенно набирал оборот. В нём ощущались истеричные нотки.

«Меня окружают собаки и все они дикие. Рвут на части, каждый миг этой жизни».

— Если такое произойдёт, то все земли, от Малой Гаодии и до Большой, погрузятся в хаос, — наконец произнесла она. — Ты уверен, что гисилентилы не приложили к этому руку?

— Хорес молчит, — повторил Силакви. — А значит, это не они.

«А ведь про Дэсарандеса тоже есть пророчество, — припомнила женщина. — Что-то про объединение мира и уничтожение великого зла, — она не помнила его наизусть. — Как они могут существовать одновременно?»

— Подумай о самой себе, Милена, — тем временем, начал высший жрец, — о битве, которая идёт внутри тебя каждый день…

«Собаки», — сразу же вообразила она, хоть это и не было тем, о чём говорил Киан.

— … о том, как отдельные части тебя постоянно предают целое. Подобное происходит у каждого, а потому, мы не так уж и отличаемся от мира, в котором живём.

— Понимаю, — огрызнулась императрица. — Всё понимаю!

— Даже без гисилентилов, культ Амма доставит нам множество проблем. И пророчеству, — продолжил Силакви, — не обязательно быть настоящим. Слухов о нём будет вполне достаточно, чтобы поднять волну, которая сможет потопить нас всех.

— Хорошо, я согласна с тобой, — кивнула Мирадель. — Но как бороться со слухами?

Жрец притворно нахмурил брови.

— Со слухами можно бороться только при помощи новых слухов.

И в его ответе был смысл.

— Что делать с культистами? — поступил новый вопрос от женщины.

— У них раскол, — Киан пожал плечами. — Надо пользоваться этим, пока есть такая возможность. Если мы сумеем заставить их бороться друг с другом, вместо того, чтобы создавать проблемы уже нам, то как минимум, выиграем время до возвращения Дэсарандеса. Как максимум — решим проблему на корню.

— Ты говорил, что Хиделинда перестала быть главой их культа? — пальцы императрицы снова начали отстукивать мелодию по подлокотнику кресла.

— Но не перестала быть гордой, властолюбивой женщиной, обожающей деньги, почёт и собственный статус «прекраснейшей», — ухмыльнулся Силакви. — Она точно не отнеслась к ситуации с пониманием.

— Предлагаешь пригласить её к нам и попробовать перекупить? — задумалась Милена.

— Один из вариантов, — кивнул жрец.

— Может, просто убить их обеих? — предложила императрица ещё один вариант. — И ту, и другую?

— Чтобы спровоцировать восстание приверженцев Амма по всей Империи? — хмыкнул Киан. — Прямо в момент, когда бoльшая часть наших войск воюет в вольных городах? И когда на границах рыскает лорд Челефи, а Кашмир тлеет, как уголёк, готовый воспламениться от любого дуновения ветра?

— Ты прав, — ладони Милены обхватили лицо, сильно сжимая кожу. Женщина будто бы задумалась: стоит ли дать ногтям волю впиться в её плоть, вырывая кусок.

«Это даст мне возможность отдохнуть, — подумала Мирадель. — Дать собакам насытиться».

Но вместо этого она начала обсуждать со своим ближайшим помощником будущий праздник — день единения Империи, который состоится уже на следующей неделе. Безусловно, приготовления шли полным ходом, а Тайная полиция чуть ли взяла столицу под колпак, заглянув даже в самые дальние и глубокие дыры. Было сделано всё, чтобы предотвратить возможные погромы и попытки бунта. И если на счёт исконной родины Империи — острова Фусанг, или, как его называли жители: «Малой Гаодии», особых переживаний не было, то вот колонии грозили вспыхнуть тем самым пожаром, о котором уже упоминал жрец.

Особенное внимание, конечно же, было уделено Кашмиру. Императрица предоставила его губернатору, Дэвису Брагису, неограниченные полномочия, обещая полную поддержку (включая финансы) любым его начинаниям. Ключевое: успокоить население.

Однако, несмотря на всё это, во многом у Милены были связаны руки. Война требовала ресурсов, продуктов, рекрутов. Всё это в первую очередь шло императору и новому куску земли, который скоро упадёт им в руки. Останется лишь пережевать его и не подавиться в процессе.

«И обязательное выступление перед народом, на центральной площади Таскола», — кольнула её ещё одна мысль. Она была готова к этому.

В такие моменты Мирадель постоянно ощущала фальшь. Всё, включая косметику на лице, казалось поддельным. Жгло её кожу яростным криком ненависти. Милена не была Миленой, она превращалась в образ, который видела толпа. Ответ на их жадные фантазии. Она была Силой, была Справедливостью. Грозным волеизлиянием самого Хореса, облачённой в смертную плоть.

Власть, которая проявлялась не только в регалиях.

Впрочем, они тоже присутствовали. В моменты выступлений, кроме привычной и изящной короны на голове, её наряд непременно включал в себя большую, изумительной красоты рубиновую брошь, символизирующую связь с божественной кровью её мужа, избранника самого Хореса. Выделанное золотом ожерелье, украшенное россыпью жемчужин, в центре которого зияла ярко-синяя, сапфировая подвеска, также непременно находило пристанище на её шее. Оно показывало право командовать гвардией инсуриев, которые несли охрану дворцового комплекса и в отсутствие Дэсарандеса являлись её личной армией, поклявшейся служить в жизни и смерти.

Но быть императрицей — это постоянно являться сразу несколькими людьми. В первую очередь — честной и бескомпромиссной женой своего мужа, бессмертного императора. Во вторую — шпионкой, таящейся в тени и постоянно вынюхивающей заговоры, непременно происходящие за спиной любого правителя, даже такого, как Дэсарандес. В третью — генералом, каждый миг прикидывающей сильные и слабые стороны любого встреченного противника.

Обсуждения закончились лишь под вечер. Перед уходом, женщина задержалась перед зеркалом, невольно отмечая собственную, в каком-то смысле поразительную красоту: аккуратный овал лица, большие тёмные глаза, светлую кожу, лишённую даже намёка на какой-то изъян, густые, иссиня-чёрные волосы, ровные, белоснежные зубы, мягкие, чувственные губы…

Милена всегда была прекрасна, красива какой-то неестественной, глубинной красотой, отчего на неё обращали внимание даже среди высшей знати, красующейся созданными, будто под копирку, лицами и телами.

Именно красота, в свою очередь, оказалась замечена Дэсарандесом, которого Милена позднее поразила собственными качествами и неожиданно острым умом. Не таким, как у Кюннета, гораздо более человечным и естественным.

И пусть в будущем императрица не избежала доработок, полученных от волшебников, она пожелала сохранить свою внешность почти без изменений. Она нравилась самой себе, что было для женщины ключевым.

Впрочем, в моменты потрясений и тоски, Мирадель считала, что недостойна своего лица. Жалела, что не оказалась самой обычной девчонкой, которую «продали» бы купцу и она уже жила самой простой семейной жизнью, с несколькими детьми и, быть может, была бы счастлива.

Сейчас, будучи потерянной и почти не замечающей дороги, Милена направлялась в сторону своей опочивальни. Мысленно она шептала самой себе противоречия и невозможные истины. Тем голосом, который обитал внутри каждого из нас, которым произносят самую мерзкую правду и самую гнусную ложь. Голосом, который заполнял бoльшую часть людей и который никогда не показывал то, что на самом деле нужно.

«Это сон, — шептала она себя. — Всё это простой кошмар. Сейчас я проснусь. Проснусь…»

Палач. Тиран. Императрица. Чудо, в которое не верят до конца.