И. Хо - 666. Рождение зверя

– Надо поменять номер, – решил Потемкин и подошел к бару, который тут же открылся.

Кирилл налил рюмку абсента, опрокинул ее и полез в холодильник, чтобы запить холодной минералкой. Никакой воды в холодильнике не было – только пиво. Преодолевая жжение и першение в горле, он ухватил со стола лимон и откусил вместе с кожурой. «Еще воды надо заказать, – подумал он, выплевывая в вазу ошметки цитрусовых. – Но это потом. Первым делом девушки, самолеты подождут». Он поправил бабочку и направился к выходу.

Потемкин быстро спустился на нулевой этаж «Вавилона» и оказался в фойе у входа в «Оргазм». Туда уже стягивались, словно глухари на токовище, посетители – по лестнице сверху и из лифтов выходили небрежно одетые постояльцы, предвкушавшие океан страсти. С ними диссонировала публика, кучковавшаяся около выхода на улицу и явно собиравшаяся на представление в амфитеатр. Здесь встречались и отправлялись на воздух, сверкая бриллиантами, дамы в вечерних шелковых платьях. Их кавалеры, закованные в строгие смокинги, галантно пропускали друг друга вперед. Особенно выделялся голубоглазый Хью Грант – гранд-денди актерского сообщества Туманного Альбиона с всклокоченными, будто он только что встал с постели, волосами, который беспрестанно отпускал шуточки, приводя в неописуемый восторг двух сопровождавших его нимф. Кирилл почувствовал руку у себя на плече.

– Дружище, вы отлично выглядите!

Потемкин развернулся: перед ним стоял Михаил. Гения было совершенно не узнать. Из пьяной рухляди он превратился в элегантного, подтянутого джентльмена. Писатель был одет в черный смокинг с атласными лацканами, идеально выглаженные тонкие брюки и лаковые туфли. Картину дополняла трость с набалдашником из слоновой кости. Впрочем, во внешности классика была одна экстравагантная деталь – его волосы оказались бережно заплетены в косу и уложены вокруг головы, на манер Юлии Тимошенко. «Накладная, – экспертно заключил Кирилл. – Свои бы он так быстро не накрутил».

– Идем, а то сейчас все кареты расхватают. – Левинсон жестом пригласил Потемкина к выходу.

Густой жаркий воздух вышиб из Потемкина пот. Он вдруг понял, что подобный дресс-код в здешней атмосфере больше смахивает на экзекуцию. Однако Михаила это ничуть не смущало, равно как и остальную публику, одетую аналогичным образом. На освещенной площадке у входа стояло несколько клаб-каров. Они сели в ближайший, которым управлял уже знакомый Потемкину Орхан.

– Трогай, любезный. – Михаил слегка коснулся тростью плеча Орхана.

Машинка плавно покатилась по сумрачной аллее, похожей на ту, что вела к «Фениксу». Проехав сквозь отходящие ко сну заросли, они выскочили на открытое пространство. Несколько десятков электромобилей стояли на приколе вокруг огромной воронки, окруженной невысокой мраморной стеной, в которой было несколько входов. Внутрь воронки светили установленные на стене разноцветные прожекторы. Над воронкой, как дымка, висела светящаяся аура.

– Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны. – Левинсон вылез из тележки. – Орхан, ты ведь нас здесь подождешь, ладно?

Орхан понимающе кивнул. Они пошли вперед по освещаемой вмонтированными в землю лампочками бетонной дорожке и зашли через один из проемов. Взору Кирилла открылась фантастическая картина. Это был тот самый вогнутый глаз, освещаемый сверху прожекторами и поджариваемый изнутри сотнями огней. При этом внутри амфитеатра было совсем не жарко, даже, скорее, прохладно – видимо, хорошо работали кондиционеры. На дне воронки была сцена – такая же, как в «Фениксе», голубая радужка с черной дырой по центру. Поднимавшиеся вверх ярусы были испещрены уютными ложами с белыми столами и креслами. На столах стояли свечи, которые дополняли электрическое освещение зала рукотворным огнем. Михаил достал из кармана бумажку с каким-то номером и двинулся вниз, увлекая за собой Потемкина. Он заправски раздвигал тростью толпившихся в проходе гостей. Наконец на седьмом этаже старый гей нашел забронированный им закуток. Левинсон прошмыгнул туда и уселся, приглашая своего нового приятеля.

– Ну вот! – выдохнул он. – Кажется, приземлились.

Зал гудел. Мужчины пафосно раскланивались друг перед другом, женщины обмахивались веерами. Через некоторое время перед их столиком вырос уже знакомый по пляжу халдей Франк.

– Текилу я не буду, – крякнул Левинсон. – Обстановка неподобающая.

– Я от виски тоже, пожалуй, откажусь, – сказал Потемкин. – Херес у вас хороший есть?

– Есть испанский семьдесят третьего года и португальский семьдесят восьмого.

– Давайте гишпанский, – выбрал Михаил. – И фруктовую корзину принесите.

– Сей момент.

Франк бесшумно растворился. Зрители уже почти все расселись. На сцене началось какое-то движение. Прожекторы заполыхали еще ярче, из черного отверстия, словно в цирке, поднялась платформа. Там стоял рояль, за которым сидел Элтон Джон в перламутровом костюме и фиолетовой шляпе с павлиньим пером. Одновременно радужка глаза раздвинулась, и показалась вторая платформа, на которой сидел оркестр. Запиликали скрипки, Элтон ударил по клавишам и запел Madman Across the Water[98] 1970 года. Зал начал подпевать ему, хлопая в ладоши:

We’ll come again nextThursday afternoonThe In-laws hope they’ll see you very soonBut is it in your conscience that you’re afterAnother glimpse of the madman across the water![99]

Вскоре появился Франк с хересом. Он аккуратно разлил содержимое бутылки по бокалам. Кирилл вытащил из кармана пачку папирос и закурил от свечи. Левинсон, слегка притопывая, искоса посматривал на него. Судя по всему, в нем затеплилась надежда на более тесное общение с новым знакомым. Старенький Джон распалялся все больше и больше:

The ground’s a long way down but I need moreIs the nightmare blackor are the windows paintedWill they come again next weekCan my mind really take it![100]

Зал взорвался аплодисментами. Кирилл затушил бычок. Во всем происходящем было что-то не так.

– Миша, мне опять кажется, что ты меня разводишь по поводу Беатриче, – заявил он Левинсону. – Ты не знаешь, где она.

– Правда? – Классик поднял брови. – То есть ты считаешь, что я обманщик, бесчестный человек?

– Да, я так думаю.

– Хорошо, давай замажем. Ты говоришь, что я тебя не приведу к ней, а я говорю, что приведу.

– И какая же ставка?

– Раз задета моя честь, ты должен поставить свою. Если проиграешь, придется тебе завтра переспать со мной.

– А если ты проиграешь?

– Ну… – задумался Левинсон. – Если я трахну какую-нибудь бабу, это вряд ли будет равноценной ставкой… Я ставлю на кон судьбу литпроекта «Пелевин».

– Как это?

– Если ты выиграешь, он будет закрыт навсегда. Для публики Виктор Пелевин просто скоропостижно умрет от какой-нибудь болезни.

– Хорошо, согласен. – Потемкин протянул руку. – Давай.

В нем проснулся дремавший годами азарт. Тем более, что сейчас для встречи с Бетой он был готов поставить все, что угодно. В этот момент сэр Джон начал исполнять «Can you feel the love tonight»[101]. Музыка была громкой, но не оглушающей, и кричать на ухо было совсем не обязательно.

– Ты хорошо подумал? – Миша цепко ухватил ладонь Кирилла и сжал ее. – Слово не воробей.

– Отлично подумал, давай!

– Нужен кто-то третий, чтобы разбить… – Левинсон почесал щеку, оглядываясь по сторонам. – Кого бы попросить-то? А! Беатриче! Разбей, пожалуйста.

Из гудящего и мигающего пространства перед ними выросла Беатриче. Увидев ее, Кирилл оцепенел. Он хотел было крикнуть, чтобы она не делала того, о чем ее попросил Левинсон, но почувствовал, что онемел, – челюсти и язык не слушались его. Бета, улыбаясь, подошла к ним и шутливо ударила ребром ладони по сцепленным кистям. Левинсон тут же разжал руку:

– Ну вот ты и попал!

– Привет, зайчики! О чем спорили? – спросила фея, присаживаясь за их столик.

Беатриче была не в халдейской униформе, а в воздушном белом платье, подчеркивающем ее великолепную фигуру. Она сняла с плеча элегантную сумочку и поставила на стол. Элтон Джон сотрясал амфитеатр мощным голосом:

And can you feel the love tonight?It is where we areIt’s enough for this wide-eyed wandererThat we got this far[102].

В Кирилле смешались радость от того, что он ее встретил, и ужасная досада от того, что писатель его все-таки развел. Он схватил Беатриче за руку:

– Бета! Я тебя весь день искал. Переживал, черт-те что уже думал про тебя. Неужели не могла хотя бы весточку какую-нибудь послать?

Беатриче погладила его по руке и показала на Левинсона:

– Милый, так вот же весточка. Это Миша, мой старый друг. Я его попросила тебя найти и привести сюда. Специально его просила – ты ведь не будешь его ко мне ревновать. Так о чем вы тут спорили-то?