Сорока на виселице - Эдуард Николаевич Веркин

– То, что я могу предположить…

– Значит, причина все-таки в полостях, – я указал на пол. – Гравитационная аномалия…

– Да, полости…

Уистлер поднял с пола самолет. Не полетел.

– Как ты думаешь, почему до сих пор никого нет? – спросил я. – Никто не прилетел… не прибыл? Большое Жюри?

Уистлер не ответил.

– Так почему? – повторил я. – Корабль мог потеряться?

– Реген мог потеряться, – сказал Уистлер. – Планета.

– Такое возможно?

Уистлер сгреб бумагу с грузового бокса.

– Я вроде бы объяснял… Пространство не статично, расширение и смещение относительно центра коротации не прекращаются ни на секунду, к тому же скорость этого расширения непостоянна… Так что потеряться может не только корабль в VDM-фазе, да… Навигационные компьютеры Академии Циолковского высчитывают приблизительно точку финиша, однако планеты в этой точке может не оказаться, такое иногда… весьма редко, но случается. В таком случае по протоколу корабль должен вернуться на Землю, чтобы скорректировать вектор. Это занимает немалое время, так что ничего удивительного… по большому счету. Я это рассказывал… я ведь это рассказывал?

– По-моему, да…

Уистлер открыл бокс.

– Меня с детства забавляло, что составить можно лишь приблизительную карту пространства, я не мог принять его текучесть… ладно карту, схему… как хорошо было раньше, как легко… звезды висели над головой, достаточно было приставить надежную лестницу… Но потом мы поняли – они не висят, они падают… это делает навигационные системы чрезвычайно сложными и уязвимыми, падение в падении… падение вместо лестницы…

Уистлер достал из бокса деревянную утку.

– Это…

– Пучеглазая утка счастья, – сказал он. – В моей каюте висела, решил попробовать…

Уистлер размахнулся, запустил утку в сторону внешней стены. Утка упала на пол лаборатории, нелепо вывернула крыло, разломилась.

Уистлер посмотрел на сломанную утку с печалью.

– Мало ли… – сказал он. – Думал, вдруг… Безумная мысль.

– Согласен.

Уистлер поднял разбитую утку, голову и тело.

– Старинная утка, такие раньше висели в каждом приличном немецком доме, – пояснил он. – А потом их заменили на уток из пеноясеня, и тогда они точно летали, парили под потолком, покачивались. Но теперь уток снова делают из дерева… Это, насколько я понимаю, липа.

Я поднял сломанное крыло.

Липой не пахло, клеем, лаком, немного краской, внутри массива дерева тянулась ржавая извилистая нитка, узловатая.

Червь Вильямса, они здесь, они не знают отдыха, настырные непокойные твари.

– Ты действительно надеялся, что она полетит? – спросил я.

– Не знаю… Скорее надеялся, что не полетит. Если бы она полетела…

Уистлер провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть с него невидимую пыль.

– Журавль должен лететь, утка лететь не должна. Но не летят ни утка, ни журавль, анфлайт… Почему?

– Не знаю… Гагара летает. И томагавк.

– Гагара летает, а вот томагавк нет – его бросают. У самого томагавка нет воли к полету, он лишь повинуется внешним усилиям, как и наши корабли, томагавк не самолет, я уже объяснял… Если бы у наших кораблей была воля к полету, но они, увы… А что там делал Дедал? Чем скреплял крылья… смолой и рыбьей кровью… глиной…

Уистлер принялся быстро стучать по лбу указательным пальцем.

– Воском, – напомнил я.

– Воском! – воскликнул Уистлер. – Абсолютно верно! Нужен воск!

Воском и слюной Афины.

– Но Штайнер отключил репликаторы… Я не могу найти воска…

Уистлер стал шагать по лаборатории, пиная ногами бумагу и обломки оборудования.

– А нужен именно воск! – повторял Уистлер. – Не стеарин, не парафин, воск! Пчелиный! Где я возьму здесь пчел, Ян?! Здесь они не водятся… В сущности, воск – это набор определенных липидов… Нет, без репликатора я провожусь с этим полгода, не меньше…

Уистлер был расстроен. Он взял прибор, похожий на небольшой круглый аквариум, и уронил на пол. Колба не разбилась, но потрескалась, Уистлер попытался раздавить ее ногой, но колба выдержала.

– Я могу помочь с воском, – сказал я.

– И как же?

Уистлер все еще пытался раздавить колбу.

– Пойдем.

Уистлер поднял несколько самолетов, сложил пополам, спрятал в карманы комбинезона.

– Ну пойдем. Но лучше побыстрее… Где ты хочешь найти воск?

Я направился к выходу из лаборатории, Уистлер догнал.

– Если встретим Штайнера, скажем ему, что ищем Барсика. Барсик опять сбежал, а мы его опять ищем.

– С чего ты решил, что мы его встретим? И ты хотел с ним поговорить…

– Я хочу с ним поговорить… но не сейчас. Скажем, что ищем Барсика, Барсик опять сбежал… Погоди…

Уистлер остановился.

– Погоди…

Уистлер выглянул в коридор.

Он стоял и смотрел, направо смотрел.

– Зеленое… опять…

– Что?

– Барсик опять… так где взять воск?

Мы оставили оптическую лабораторию, спустились в низкий холл, покинули здание Института и двинулись к кораблю. Он, как всегда, висел над землей, и в свете набирающих пурпур облаков сам светился пурпурным, сверху. Не полет.

– Похоже…

– Что?

Шагали медленно.

– Ты когда-нибудь бывал на Порт-Филлипе?

– Нет…

– Там такие же облака, поразительное совпадение, как такое может быть… Поразительные совпадения преследуют меня с детства, поэтому я занялся синхронной физикой.

Уистлер рассуждал, глядя на облака.

– Если представить, что Совет даст разрешение на проведение опытов, если допустить… Скажем так, пусть in silico… я ведь думал про это, поразительное совпадение… Задать требуемые параметры несложно, это умели давно, зато раскрывается широкий… нет, широчайший простор для моделирования!

Это не очень-то гуманно.

Мы приближались к кораблю.

– Ян, ты же умеешь задавать вопросы… Прелюбопытное, кстати, качество, ты всегда умел задавать вопросы? В детстве ты любил задавать вопросы?

– Я не помню. Мы часто дрались с братом, я раздражал его…

– Как его зовут?! Почему дрались?!

Уистлер остановился и схватил меня за руку.

– Я интересовался рыбами, а он тоже стал ими заниматься, хотя ему было все равно, а я любил рыб…

– Кассини, Шуйский и Шнайдер! – воскликнул Уистлер. – Они же…

Уистлер перешел на шепот:

– Они в высшей степени подозрительны! Разве такое бывает в жизни? Ты встречаешь человека, а он тебе рассказывает про каких-то медведей… Зачем мне знать про медведей?!

Уистлер двинулся дальше. Мы вошли в тень «Тощего дрозда», стало чуть холоднее.

– Или вот взять барьер Хойла, Ян, тебя никогда не смущал барьер Хойла?

– При чем тут барьер…

– Зачем после каждого вектора проводятся когнитивные тесты? Да, ты сейчас расскажешь про ангиопатию и тому подобное, аневризмы, разрастание турецкого седла… но это, в сущности, маскировка известного факта – с каждым вектором когнитивные способности снижаются. Чем шире ойкумена, тем глупее люди! Вселенная для дураков… Блаженные нищие, им все достанется… как там еще… И все-таки его ирония неистощима…

– Кого?