Карел Чапек - Война с саламандрами (сборник)

Он стал вынимать из шкафа все, что там было. Вот его носки и воротнички, коробка мыла, зубные щетки, старомодный шелковый жилет, наволочки, старый офицерский пистолет и даже прокуренный и не годный ни на что янтарный мундштук. Все это, очевидно, были остатки, а большая часть вещей давно перекочевала к курчавому племянничку. Приступ ярости прошел, осталась только тоскливая укоризна: так вот оно что!.. «Ах, Иоганна, Иоганна, за что же вы со мной так обошлись?»

Вещь за вещью он уносил украденное к себе и раскладывал на столе. Солидная коллекция! Вещи Иоганны он свалил в ее шкаф, хотел даже аккуратно сложить их, но после неудачной попытки бросил эту затею и ушел к себе, оставив шкаф настежь, словно после грабежа. И вдруг он оробел: Иоганна вот-вот вернется и надо будет серьезно поговорить с ней… Ему стало противно, и он начал поспешно одеваться. «Скажу завтра, не все ли равно… На сегодня с нее хватит: она увидит, что все открылось…»

Он взял одну из новых рубашек. Она была тугая, будто картонная; сколько он ни старался, ему не удалось застегнуть воротничок. А Иоганна, того и гляди, вернется!

Он быстро натянул старую рубашку, хотя она была сильно поношена, и, кое-как одевшись, украдкой, словно преступник, вышел из дому и целый час бродил под дождем по улицам, так как идти на банкет было еще рано.

На банкете он оказался в одиночестве. Из попытки поговорить запросто и по-приятельски с былыми однокашниками ничего не вышло, – бог весть, как их развела судьба за эти годы… Ведь они почти не понимали друг друга! Но он ни на кого не обиделся, стал в сторонке, слегка ошеломленный светом и многолюдьем, и улыбался. Вдруг сердце у него екнуло: а как я выгляжу! На манжетах бахрома, фрак в пятнах, а что за обувь, господи боже! Ему хотелось провалиться сквозь землю. Куда бы спрятаться? Кругом ослепительной белизны манишки. Ах, если бы незаметно исчезнуть! Если пойти к дверям, все, пожалуй, станут глядеть на меня… Он даже вспотел от волнения. Делая вид, что стоит на месте, он медленно и едва заметно подвигался к выходу. Вдруг к нему подошел старый знакомый, товарищ по гимназии. Только этого не хватало! Он отвечал несвязно, рассеянно, чуть не обидел человека. Оставшись один, с облегчением вздохнул и прикинул расстояние до дверей. Наконец он выбрался на улицу и поспешил домой, хотя еще не было и двенадцати.

По дороге его снова одолевали мысли об Иоганне. Возбужденный быстрой ходьбой, он обдумывал, что скажет ей. Пространные, энергичные, исполненные достоинства фразы складывались в его мозгу с необычайной легкостью – целая рацея, исполненная сурового порицания и, наконец, снисхождения. Да, снисхождения, ибо в конце концов он простит Иоганну. Не выгонять же ее на улицу! Она будет плакать, обещая исправиться. Он выслушает ее молча, с неподвижным лицом, но потом скажет серьезно: «Даю вам возможность загладить ваш проступок, Иоганна. Будьте честной и преданной, большего я от вас не требую. Я старый человек и не хочу быть жестоким».

Его так обрадовала такая возможность, что он даже не заметил, как подошел к дому и отпер дверь. На кухне еще горел свет. Хозяин на ходу заглянул туда сквозь занавеску на кухонной двери и опешил. Что же это такое? Красная, опухшая от слез Иоганна возится в кухне, собирая свои вещи в чемодан. Хозяин изумился. Почему чемодан? Смущенный, подавленный, он на цыпочках прошел в свою комнату. Разве Иоганна уезжает?

На столе лежат все вещи, которые она у него стащила. Он потрогал их, но теперь они не доставили ему никакой радости. «Ага, – подумал он, – Иоганна увидела, что я уличил ее в воровстве, и решила, что я немедленно выгоню ее, и потому укладывается. Ладно, пусть думает так до утра… в наказание. А утром я с ней поговорю. Впрочем, она, быть может, еще придет с повинной? Будет плакать передо мной, чего доброго, упадет на колени и всякое такое. Ладно, Иоганна, я не жесток, вы можете остаться».

Не снимая фрака, он сел и стал ждать. В доме тихо, совсем тихо, так что слышен каждый шаг Иоганны. И снова тишина. Вот она со злобой захлопнула крышку чемодана… И снова тишина. Но что это? Хозяин испуганно вскочил и прислушался. Протяжный, прямо-таки нечеловеческий вой… Потом какой-то лающий истерический плач. Стук колен об пол и жалобный стон… Иоганна плачет!

Хозяин ожидал чего-то похожего. Но это? Он стоял, прислушиваясь к тому, что происходит в кухне, сердце у него колотилось. Слышен только плач. Теперь Иоганна опомнится и придет просить прощения.

Он зашагал по комнате, стараясь укрепить в себе решимость, но Иоганна не появлялась. Он несколько раз останавливался, прислушивался. Плач продолжался, не ослабевая, – равномерный, однообразный вой. Хозяина испугало такое глубокое отчаяние. «Пойду к ней, – решил он, – и скажу лишь: „Ладно, запомните это, Иоганна, и больше не плачьте. Я вас прощаю, если будете вести себя честно“».

И вдруг стремительные шаги, двери настежь, в дверях Иоганна. Стоит и воет. Страшно смотреть на ее опухшее лицо.

– Иоганна… – тихо произносит он.

– Разве я это заслужила!.. – восклицает служанка. – Вместо благодарности… Как с воровкой… Такой срам!..

– Но, Иоганна… – Хозяин потрясен. – Ведь вы же взяли у меня все это… Поглядите! Взяли или не взяли?

Но Иоганна не слушает.

– Чтобы я да стерпела такой срам! Обыскать меня! Как какую-то… цыганку… Так осрамить меня… Рыться у меня в шкафу! У меня! Разве можно так поступать, сударь! Вы не имеете права… оскорблять. Я этого… до смерти… не забуду. Что я, воровка? Я, я воровка?! – восклицала она в отчаянии. – Я воровка?.. Я из такой семьи!.. Вот уж не ожидала, вот уж не заслужила!

– Но… Иоганна, – возразил ошеломленный хозяин, – рассудите же здраво: как эти вещи попали к вам в шкаф? Ваши они или мои?.. Скажите-ка, разве они ваши?

– Слышать ничего не хочу! – всхлипывала Иоганна. – Господи боже, какой срам!.. Как с воровкой… Обыскали!.. Ноги моей здесь больше не будет! – кричит она в неистовстве. – Сейчас же ухожу! И до утра не останусь, нет, нет!..

– Ведь я вас не гоню… – возразил он в смятении. – Оставайтесь, Иоганна. Забудем о том, что произошло, бывает и хуже. Я вам ничего даже не сказал, не плачьте же!

– Ищите себе другую, – Иоганна захлебывается рыданиями, – я у вас и до утра не останусь… Я человек, а не собака… Не стану все терпеть… Не стану! – восклицает она с отчаянием. – Хоть бы вы мне тысячи платили. Лучше на мостовой заночую…

– Да почему же, Иоганна! – беспомощно защищается он. – Чем я вас обидел? Я вам даже слова не сказал…

– Не обидели?! – кричит Иоганна с еще большим отчаянием. – А это не обида… обыскать шкаф… как у воровки? Это ничего? Это я должна стерпеть? Никто меня так не позорил… Я не какая-нибудь… потаскушка! – Она разражается конвульсивным плачем, переходящим в вой, и убегает, хлопнув дверью…

Хозяин поражен беспредельно. И это вместо повинной? Да что же это такое? Что и говорить, ворует, как сорока, и она же оскорблена, что он дознался до правды. Воровать она не стыдится, но жестоко страдает оттого, что ее воровство обнаружено… В своем ли она уме?

Ему становилось все больше жаль служанку. «Вот видишь, – говорил он себе, – у каждого человека есть свои слабости, и больше всего ты оскорбишь его тем, что узнаешь о них. Ах, как безгранична моральная уязвимость человека, совершающего проступки! Как он мнителен и душевно слаб в грехах своих! Коснись сокрытого зла – и услышишь вопль обиды и муки. Не видишь ты разве, что хочешь осудить виноватого, а осуждаешь оскорбленного?»

Из кухни доносился плач, приглушенный одеялом. Хозяин хотел войти, но кухня была заперта изнутри. Стоя за дверью, он уговаривал Иоганну, корил ее, успокаивал, но в ответ слышались только рыдания, все более громкие и безутешные. Подавленный, полный бессильного сострадания, он вернулся в свою комнату. На столе все еще лежали украденные вещи – отличные новые рубашки, много всякого белья, разные сувениры и бог весть что еще. Он потрогал их пальцем, но от этого прикосновения только росли чувство одиночества и печаль.

Случай с доктором Мейзликом

– Послушайте, господин Дастих, – озабоченно сказал полицейский чиновник доктор Мейзлик старому магу и волшебнику, – я к вам, собственно, за советом. Я вот ломаю голову над одним случаем.

– Ну, выкладывайте! – сказал Дастих. – С кем там и что стряслось?

– Со мной, – вздохнул доктор Мейзлик. – И чем больше я об этом случае думаю, тем меньше понимаю, как он произошел. Просто можно с ума сойти.

– Так кто же все это натворил? – спросил Дастих успокаивающе.

– Никто! – крикнул Мейзлик. – И это самое скверное. Я сам совершил что-то такое, чего понять не в состоянии.

– Надеюсь, все это не так страшно, – успокаивал доктора Мейзлика старый Дастих. – А что же вы все-таки натворили, дружище?

– Поймал медвежатника, – мрачно ответил Мейзлик.

– И это всё?

– Всё.

– А медвежатник оказался ни при чем, – подсказал Дастих.