Синдром Кандинского (сборник) - Андрей Васильевич Саломатов

- Очень страшно было, - ответила Нина. - Меня даже тошнило от страха. - Она говорила будничным голосом, и Алтухова это злило.

- Страшно - это не то, - махнул он рукой. - Это состояние. Думала ты о чем? Ну, о чем? О жизни, о смерти или о том, как будешь выглядеть, когда тебя растащит по шпалам? Мысли, понимаешь?

- Понимаю, - испуганно ответила Нина. - Мне очень хотелось, чтобы меня кто-нибудь остановил. Спас. И я... - Нина замялась. Она как будто заразилась горячностью Алтухова. Глаза ее заблестели, а правую ладонь она прижала к груди. - Я Богу молилась, чтобы он послал кого-нибудь спасти меня. Он послал...

- Послал, - повторил Алтухов. - Ты же в Бога не веришь. - Он вдруг сардонически расхохотался. - Молилась бы уж тогда комсомолу. - Нина обиженно насупилась, а Алтухов примирительно добавил: - Ладно. Это я так. Я давно ни с кем не разговаривал. Нет, вчера говорил, но это не в счет. - Алтухов опять разволновался. В глазах у него появился безумный огонек, и он принялся ходить от стены к дивану, не обращая внимания на мусор, который хрустел под ногами словно битое стекло. - И все же, - сказал он. - Вспомни. Дома ты о чем думала, перед тем как решиться? Мне нужно главное. То, из-за чего ты пошла в метро.

- Это долго рассказывать, - устало проговорила Нина. - Что привело, что привело! Жизнь привела! Я давно уже думала об этом, но все страшно было.

- Страшно! Страшно всегда было, а пришла ты только сегодня, - не унимался Алтухов. - Нет, была какая-то одна, главная мысль. Вспомни. Она, может, кажется тебе пустяковой. Главное часто кажется ерундой. Ее нужно найти, вычленить. Может быть, это одна фраза, может, слово - пароль, магическое слово, вроде "сезам, откройся". Ты про себя произносишь этот пароль, и Оно "открывается". Я сейчас помогу тебе вспомнить. Представь: ты сидишь дома на диване, вот как сейчас. Смотришь в стену. Так просто этот пароль в голову не приходит. Его должны тебе подсказать или внушить. Кто угодно, любой прохожий, сосед, диктор по телевизору. Ты сидишь готовая, слышишь это слово и идешь. С этой секунды ты уже смертница.

Нина как завороженная смотрела на Алтухова, слушала его и от усердия шевелила губами.

- Да, я вспомнила, - прошептала она, и на лице ее отразился ужас. - Да, мне было плохо. Я шла по улице, думала... думала, кажется, о том, что скоро зима кончится и мне станет лучше. А потом я подумала о...

Алтухов жадно ловил каждое слово Нины, не сводил с нее глаз, словно боялся, что она собьется с ритма или не дотянет до самой верхней ноты, на которую он ее вытягивал.

- Ну, ну, - не давая ей остановиться, нетерпеливо проговорил он.

- ...я подумала о том, что зима кончится, но лучше мне все равно не будет. Мне сделалось очень обидно. Я чуть не заплакала и нечаянно толкнула какого-то мужчину. Он нагнулся за чем-то, я толкнула, и он чуть не упал. А потом он мне сказал: "Смотреть... надо", - Нина сделала паузу между этими двумя словами, а затем добавила: - Он матюгнулся.

- Как? - уже не из любопытства, а машинально, с неприязнью спросил Алтухов.

- Он сказал: "Смотреть, б..., надо", - ответила Нина и грустно усмехнулась.

- Фф-у... - выдохнул из себя Алтухов и с отчаянием на лице проговорил: - Да при чем здесь это? Ты ничего не поняла.

- Все я поняла, - тихо возразила Нина. - После этого мне захотелось пойти и броситься под поезд.

- Не путай меня, - раздраженно проговорил Алтухов. Он не желал расставаться со своей красивой теорией магического слова, а фраза, сказанная грубияном-мужиком, не годилась для оправдания этой теории.

Алтухов прошелся по комнате, а затем с плохо скрытым сарказмом в голосе сказал:

- Хотя почему? Б..., блуд, заблудиться, заблудшая! В этом что-то есть.

- Ну что, подошло? - с усмешкой спросила Нина.

- Слово есть слово, - внезапно потеряв к ней всякий интерес, рассеянно ответил Алтухов. - Слово лечит, оно же калечит. Вначале было слово...

- А у тебя какое было? - не обращая внимания на его бормотание, спросила Нина.

- Что? - переспросил Алтухов. - У меня? У меня... Я не помню точно, но не это.

Неожиданно Нина резко поднялась с дивана, запахнула пальто и сказала:

- Ты ненормальный! - А потом голос ее сорвался на крик: - Ты же сумасшедший! Больной! А я-то дура, отвечаю тебе. Ладно, спас и спасибо. Я пойду.

- Куда? - нисколько не обидевшись и как будто даже не обратив внимание на оскорбление, спросил Алтухов.

- Домой, куда же еще, - грубо ответила она.

- Ты живешь на улице Строителей? - спросил Алтухов. - Второй этаж, грязный вязаный половичок, квартира... семнадцать. Да?

- Да, - вначале удивилась Нина. Но потом она криво усмехнулась и сказала: - Только не говори, что угадал.

- Ничего я не угадывал, - ответил Алтухов. - Перед тем, как пойти в метро, я заходил к тебе. - Он обхватил голову руками и забормотал: - Эх, черт, если бы ухватиться за кончик этой ниточки. А ведь не ухватишься. Я бы весь клубок размотал. Есть же он где-то этот кончик!

- Я пошла домой, - сказала Нина и направилась к двери.

А Алтухов вдруг забеспокоился, засуетился и затем попросил:

- Не уходи... Или... Я с тобой. Возьми меня с собой. Пригласи в гости. Мне некуда идти.

- Бомж, что ли? - спросила Нина.

- Нет, не бомж, - ответил Алтухов. - У меня есть комната в коммуналке. Я в смысле, что мне одному некуда идти. Скучно, - сказал он, но тут же спохватился: - Нет, не скучно. Не могу объяснить. Предчувствие какое-то нехорошее.

Нина смотрела на Алтухова и морщилась, словно от зубной боли. Этот человек не производил на нее впечатления жалкого бродяги, хотя и выглядел форменным оборванцем. И было в его облике что-то странное, не поддающееся описанию и определению. Его манера бормотать и вскидывать руки, то, как он быстро и непредсказуемо загорался, вселяло в нее подозрение, что Алтухов не совсем здоров, а может и совсем нездоров. В этом смысле опыта у нее не было никакого. А Алтухов смотрел на нее нормальными