Я живу в октябре - Максим Николаевич Лыков

весь будто сетью серебристой и исчезает, вместе с погремушкой. Стоим мы на пару с батюшкой, что делать – не знаем. Кто такому поверит? На наше счастье, сундук в алтаре стоял. Взялись мы за него и вынесли, будто младенец в том сундуке. Я всем строго сказал, что младенец иностранный, секретный, чтоб языки не распускали. Хорошо, что архиерей уехал уже. Так и закончилась история-то.

Ермолай Ермолаевич глянул на Пашу с неожиданной нежностью.

– Глаза-то у тебя такие же.

Беркут, почувствовав, видимо, настроение хозяина, тоненько заскулил.

– Вы считаете, что я тот младенец?

– Имею основание, – внушительно сказал Ермолай Ермолаевич, наполняя лафитник. – Погремушку с птичкой опознали.

– Понятия не имею, о чём вы.

– Коршунова Иннокентия Павловича – знаешь такого? Майора?

– Дядю Кешу?

– Когда ты в вольное плаванье отправился, то его порасспрашивали.

Паша покачал головой.

– Странно это.

– Странно, – кивнул Ермолай Ермолаевич. – В нашей жизни всё странно. Я, когда обратился в лунника, долго понять не мог, что за испытание такое. К Егорию приходил за советом. Знаешь, что приятель мой сказал?

– Что?

– Что в вечность в любое время входят. Сказано, что Царствие Божие приблизилось, вот что.

Паша подумал.

– Вы говорили, что я уже появлялся здесь.

– Было такое, – подтвердил Ермолай Ермолаевич. – Не в себе был, как сомнамбула. Болтал чего-то по-вашему, по-новомосковски. Речь быстрая, толком не разберёшь. Ну, я дворовых своих кликнул, чтоб тебя унять, а Прохор у меня вспыльчивый, синяк тебе поставил. Сутки ты пролежал, но в разум так и не вошёл.

– Это не полгода назад случилось? – спросил Паша, вспоминая, как проснулся у Аси.

– Пять петель назад.

– Но… – Паша потёр ладони, будто от холода. – Что всё это значит?

– Это значит, что ты к любому так прийти сможешь, кого знаешь. В легендах о юродивых так пишут: вначале их, как беспомощных детей, по временам кидает, потом они видят и запоминают, а потом по своей воле прыгают. Когда ты вырвался от скарабеев, ну, от паутинщиков этих, и к нам пришёл, то я всё понял. Не знаю, что там тебе Аслан наобещал, но спокойного житья тебе уже не будет, не обессудь. Тебя попытаются достать везде где можно. Я со своей стороны меры принял, но и тебе остеречься надлежит.

– Какие меры?

– Меры к охране отрока Сергея Егорова, – с хитрой ухмылкой ответил Ермолай Ермолаевич. – Тебя же под этим именем знают? Знают твой возраст, а дальше вычислят ночь твоего преображения. И попытаются убить. Вроде как и не было тебя никогда.

– Но я же не он.

– Знаю. Но чем дольше будут пытаться, тем больше у тебя времени. Да и у нас тоже.

– Не понимаю, – замотал головой Паша. – Ничего не понимаю. Зачем им пытаться убивать обычного человека до обращения? Это же бессмысленно?

– Нет. Есть твари, что способны на это, – возразил Ермолай Ермолаевич. – Но тебе не о том думать надо. То моя забота. Если выжить хочешь – помоги Аслану убить главного паука в Паутине. Не будет его – не будет и угрозы.

– То есть вы меня всё-таки хотите использовать? – устало усмехнулся Паша.

– А как ты хотел, monsieur Paul[13]? – изумился Ермолай Ермолаевич. – Ты мне – я тебе, весь мир на этом стоит. Но ты сам уразумей: если тебя волк ищет, то стоит ли от помощи волкодава отказываться, а?

Паша упрямо поджал губы.

– Гав-гав! – Беркут встревоженно поднял голову со сложенных лап.

– Стихни, – прикрикнул Ермолай Ермолаевич.

– Гав-гав!

– Оставьте собаку, – попросил Паша. – Это он на меня.

– Обратно потянуло? – участливо спросил Ермолай Ермолаевич.

– Я сам захотел, – ответил Паша. – Тошно стало.

– Бывает, – согласился хозяин. – С нашими делами оно так, меня тоже поначалу брезгливость брала. Не поминай лихом, Павел! Аслану скажи…

Но Паша уже не слышал. Чёрно-серебряная река захватила его и понесла, крутя и путая, словно по разлитому в пустоте звёздному небу. Он вспомнил, как когда-то давно плыл от маминого месяца к папиному и обратно, ориентируясь как моряк по звёздам, только звёздами были люди, которых он любил. Если способен хомо новус брать с собой сквозь время вещи и даже людей, то он способен и к противоположному – возвращаться к любимым людям и близким сердцу вещам. Эта мысль показалась такой простой и естественной, что Паша внутренне затих, полностью отдавшись звёздному потоку.

Кыш Бабай (II)

Ближе к 20 января 1992 года напряжение росло. Гарик добился от Шигабутдинова, что тот железно будет иметь выходной в эту дату. Поскольку день выпал на понедельник, то бедняга оперативник подписался на дежурство в воскресенье накануне. Кроме того, он обещал в помощь Быкова. Два человека с оружием в руках – это было уже кое-что. Самому же вооружиться у Гарика не получилось. Приходилось довольствоваться муляжами, которые добыла Анька.

Ранним утром в понедельник он как штык был в кабинете редакции. Анька опаздывала: официальную почту от хомо новусов она получала по своему домашнему адресу. От нечего делать Гарик резался в «Винг коммандер». Но то ли от невнимательности, то ли от нервного состояния его истребитель стабильно сбивали килрати. И Гарик раз за разом наблюдал картину пафосной речи начальника-полковника над гробом его альтер эго – пилота. Гроб улетал в космическую пустоту, и Гарик начинал миссию сначала.

Анька появилась к десяти утра. Вид у неё был хмурый. Он торопливо вырубил компьютер и сделал вид, что он усиленно размышляет над схемой охраны Егоровых Сергеев.

– Здравствуй, товарищ дозорный, – поприветствовала она.

– Привет, Анька! То есть доброе утро, Анна Сергеевна! Какие новости?

– Разные.

Анька села за стол.

– И? – прервал Гарик затянувшуюся паузу.

– Приказ об охране Егорова Сергея подтверждён из будущего.

– Отлично, значит, мы не зря носились.

– Однако в приказе в качестве метода противодействия указывается убийство.

– Кромешника?

Да что такое с Анькой? Клещами приходится вытаскивать слова.

– Мальчика, – сказала она.

– Н-но как? Подожди…

Гарик лихорадочно соображал. Убийство невинного обычника, да ещё ребёнка, противоречило всем правилам. С другой стороны, цикл возродит его вновь. То есть убийство само по себе ничего не значит. Но если мальчику суждено стать хомо новусом, то… как с этим быть? Это нарушение табу.

– Не понимаю, – искренне сказал Гарик.

– Я тоже, – призналась Аня. – Но приказ идёт из 2087 года. С самого верха.

– Я не смогу, – отрезал Гарик. – Детей убивать… Нет уж, спасибо.

– Дозорные будущего полагают, – Анька извлекла из сумочки листки с записанными сообщениями, – что мы не сможем победить кромешника. Но время выиграть обязаны. Приказ высшего приоритета, Игорь.

– Анна Сергеевна, я детей убивать не буду, – повторил Гарик. – Пусть эти