Стивен Кинг - Несущая огонь

Рэйнберд поднялся и милостиво дал им возможность полюбоваться своим изуродованным лицом.

— Я предлагаю ничего не менять. До сегодняшнего дня вы исходили из того, что девочка, скорее всего, не обладает никаким даром, хотя два десятка документов свидетельствовали об обратном, а если и обладает, то весьма скромным, а если не таким уж скромным, то, скорее всего, она им не воспользуется. Теперь же, когда ситуация изменилась, вы снова хотите выбить девочку из колеи.

— Это не так, — поморщился Хокстеттер. — Опять вы…

— Это так! — обрушился на Хокстеттера громовой голос, заставляя его вжаться в кресло. Рэйнберд ободряюще улыбнулся притихшей аудитории. — Короче. Девочка стала нормально есть. Она прибавила пять килограммов и перестала быть похожей на тень. Она читает, отвечает на вопросы, раскрашивает картинки. Она мечтает о кукольном домике, и добрый дядя уборщик пообещал достать его. Словом, состояние ее изменилось к лучшему. И после этого, джентльмены, вам что же, не терпится начать все сначала? С многообещающего нуля?

Техник, обслуживающий во время теста видеокассетную аппаратуру, позволил себе робко поинтересоваться:

— Ну, а если она подожжет свою квартирку?

— При желании она давно бы это сделала, — ответил Рэйнберд. Возразить тут было нечего. Дискуссия закончилась.

…Впереди виднелись конюшни — темно — красные с белой отделкой. Рэйнберд громко рассмеялся.

— Здорово ты их напугала, Чарли!

— А тебя?

— А чего мне пугаться? — Рэйнберд потрепал ее по волосам. — Это только когда в темноте запирают, я нюни распускаю.

— И ни капельки это не стыдно, Джон.

— При желании, — тут он слегка перефразировал то, что сказал вчера на совещании, — при желании ты давно могла бы меня поджечь.

Она мгновенно подобралась.

— Как ты… как ты можешь!

— Прости, Чарли. Язык мой — враг мой.

Они вошли в полумрак конюшен, и в нос сразу ударили запахи. Лучи закатного солнца косо пробивались между балок, и в этих неярких полосах света полусонно кружилась мякинная пыль.

Грум расчесывал гриву вороному с белой звездой во лбу. Чарли остановилась как вкопанная, не в силах отвести глаз. Грум поворотился к ней и сказал с улыбкой:

— Это, значит, вы и есть юная мисс. Мне сказали, что вы должны прийти.

— Какая она красивая, — прошептала Чарли. У нее задрожали руки, так ей хотелось коснуться этой шелковистой кожи. Она увидела темный, спокойный, чуть увлажненный конский зрачок… и влюбилась с первого взгляда.

— Вообще-то это мальчик, — сказал грум и украдкой подмигнул Рэйнберду, не подозревая, что он за птица, поскольку видел его впервые.

— В некотором смысле.

— А как его зовут?

— Некромансер, — сказал грум. — Хотите погладить?

Чарли неуверенно приблизилась. Лошадь опустила морду, и девочка ее погладила. Знала ли Чарли, что она зажжет полдюжины костров, только бы прокатиться верхом — при условии, что Джон будет рядом… но Рэйнберд сразу понял это по ее глазам и невольно улыбнулся.

Она случайно обернулась и поймала его улыбку; на мгновение ее рука, гладившая лошадиную морду, повисла в воздухе. Что-то ей не понравилось в этой улыбке, а уж, кажется, в Джоне ей нравилось решительно все. Она воспринимала людей интуитивно, не задумываясь; для нее это свойство было столь же неотъемлемым, как голубые глаза и пять пальцев на руке. И отношения у нее складывались на основе первоначального ощущения. Хокстеттер ей не нравился — она тотчас почувствовала, что он смотрит на нее как на лабораторную пробирку. Как на объект исследования.

Но к Джону она привязалась сознательно — он столько для нее сделал, он такой добрый, к тому же он натерпелся из-за своего уродства… одного этого было достаточно, чтобы почувствовать в нем родственную душу и пожалеть. Разве она сама оказалась здесь не потому, что природа создала ее уродцем? И при всем при том Джон был из тех людей — вроде мистера Рочера, владельца закусочной в Нью — Йорке, который частенько играл в шахматы с ее отцом, — чья душа потемки. Старый Рочер всегда ходил со слуховым аппаратом, на руке у него была татуировка — голубоватый нечеткий номер. Однажды Чарли спросила отца, что это значит, и папа, взяв с нее слово, что она никогда не спросит об этом мистера Рочера, пообещал как-нибудь все объяснить. Но так и не объяснил. Пока они играли в шахматы, Чарли смотрела телевизор и жевала ломтики колбасы, которые приносил ей мистер Рочер.

Случайно подсмотренная улыбка Джона озадачила, даже обеспокоила ее, и впервые она задала себе вопрос: о чем он думает?

И тут же все вновь заслонило изумление перед этим четвероногим чудом.

— Джон, — спросила она, — что такое «Некромансер»?

— Ну, это что-то вроде волшебника, чародея.

— Волшебник… чародей… — повторила она с нежностью, словно пробуя слова на вкус. Ее рука гладила черную шелковистую морду Некромансера.

За ним пришли двое. Одного он видел на ферме Мэндерсов.

— Вставай, дружище, — сказал тот, чье лицо было ему знакомо. — Прогуляемся.

Энди глуповато улыбнулся, но внутри у него все оборвалось. Не к добру это. Что-то случилось. Иначе бы не прислали этих молодцов. Разоблачен? Скорее всего.

— А куда?

— Разберемся.

Его отконвоировали к лифту, но, поднявшись в бальный зал, повели не к выходу в сад, а в глубь особняка. Они миновали машбюро и вошли в небольшую приемную, где секретарша печатала на ИБМ какие-то бумаги.

— Вас ждут, — сказала она.

Они обогнули справа ее стол и, открыв дверь, очутились в скромном кабинете с эркером, из которого открывался вид на пруд сквозь ажурную крону ольхи. За старомодным бюро с откинутой крышкой сидел пожилой мужчина с выразительным умным лицом; щеки у него были кирпичного цвета, но скорее от солнца и ветра, подумал Энди, нежели от злоупотребления спиртным.

Он взглянул на Энди, потом кивнул двум сопровождающим.

— Благодарю вас. Вы можете подождать в приемной.

Те вышли.

Мужчина за столом пристально изучал Энди; ответом ему была глуповатая улыбка. Энди Богу молился, только бы не переиграть.

— Здравствуйте, — сказал он. — Кто вы?

— Меня зовут капитан Холлистер, Энди. Можете звать меня Кэп. Говорят, я заведую этой лавочкой.

— Рад познакомиться. — Энди постарался улыбнуться пошире. Одновременно возросло внутреннее напряжение.

— У меня для вас, Энди, печальная новость.

(Господи, неужели Чарли, что-то случилось с Чарли)

Умные глаза Кэпа следили за его мимикой, они были так хорошо замаскированы сетью симпатичных морщинок, что не сразу можно было распознать холодный и пытливый взгляд.

— Печальная?

— Да, — сказал Кэп и замолчал. Повисла невыносимая пауза.

Кэп принялся разглядывать свои руки, аккуратно сложенные на пресс — папье. Энди с трудом сдерживался, чтобы не вцепиться ему в глотку. Наконец Кэп поднял на него глаза.

— Доктор Пиншо мертв, Энди. Он покончил с собой прошлой ночью.

Энди не пришлось изображать изумление — у него отвисла челюсть. Сначала нахлынула волна облегчения, затем ужаса. И над всем этим, как вспышка молнии над взбаламученным морем, догадка — теперь все переменилось… но как? Как?

Кэп не сводил с него глаз. Он подозревает. Что-то подозревает. Но основаны ли на чем-то его подозрения или он подозревает по долгу службы?

Сотни вопросов. Нужно время, чтобы их обдумать, а времени нет. Решать надо с ходу.

— Вы удивлены? — спросил Кэп.

— Он был моим другом, — сказал Энди просто и удержался, чтобы не сказать больше. У человека, сидящего напротив, завидная выдержка, он готов протянуть любую паузу (как, например, сейчас) в расчете на то, что за «а» у Энди последует «б», ибо язык нередко опережает мысль. Испытанный метод допроса. И наверняка, чувствовал Энди, в этом лесу не одна западня. Пиншо… Всему виной эхо, это ясно. Эхо, которое привело к рикошету. Он дал ему посыл и вызвал рикошет, и рикошет разорвал его на части. Все так, но раскаянья Энди не испытывал. Только ужас… и еще радость пещерного дикаря.

— Вы уверены, что это… я хочу сказать, иногда несчастный случай легко принять за…

— Увы, это не несчастный случай.

— Он оставил записку?

(и обвинил во всем меня?)

— Он надел нижнее белье своей жены, включил на кухне мусоросборник и запустил в него руку.

— Ка… какой ужас… — Энди так и сел. Не окажись за ним стул, он бы сел на пол. Ноги стали ватные. Он таращился на Кэпа Холлистера, борясь с подступающей тошнотой.

— Вы случайно не имеете к этому отношения, Энди? — спросил Кэп. — Может быть, вы его подтолкнули?

— Ну что вы, — отозвался Энди. — Даже если бы я мог… зачем?

— Возможно, вы не хотели на Гавайи, — сказал Кэп. — Возможно, вы хотели остаться поближе к дочери. Возможно, все это время вы нас дурачили, Энди, а?