Я живу в октябре - Максим Николаевич Лыков

громадой. Гарик успел здесь поработать всего пару лет. После школы милиции полгода он стажировался в райотделе, а потом удачно перевёлся сюда. Оперативная работа тогда привлекала его. Ещё бы, настоящий сыск. Но как случился август 1991-го, то стало понятно: государственная машина окончательно засбоила и неясно теперь, чему служить. Тогда Гарик ушёл на вольные хлеба. Осень он перебивался случайными заработками, пытаясь сориентироваться в мутной воде нового порядка. Его двоюродные братья, поувольнявшись с заводов, потянулись обратно в деревню. В прошлом году на кроликах они заработали больше, чем за три года инженерами. В общем, налаживали хозяйство, становились на ноги. Колхозниками язык не поворачивался их называть, но новомодное определение «фермер» тоже не лепилось. Фермерское крестьянское хозяйство… Феркрекоз – вот как их обзывать надо. В духе революционного новояза. Захотела феркрекозА посеять семена, но для феркрекозЫ это ни тудЫ и ни сюдЫ.

Сложно было с братцами. Не получалось у Гарика беспрерывно думать, где повыгоднее продать говядину да как у разваливающегося колхоза перекупить корма по дешёвке. Это казалось мелким. И резать скотину он не мог, даром что поработал в угрозыске и трупов успел повидать. Не лежала у него душа. Но жить как-то было надо, и Гарик стал прислушиваться к посулам бывших противников. Авторитетные люди искали себе крепких парней для работы, а если к мускулам прибавлялось знакомство с оружием да маломальские мозги, то можно было заработать приличные бабки. Одна была беда: терпеть новых приятелей Гарик мог, только основательно накачавшись водкой. Так и зависла его личная судьба на перепутье, но случилось то, что случилось.

Однажды он проснулся в декабре снова, а потом снова и снова. Его мытарства напоминали истории других хомо новусов: обивание порогов больниц, друзей, бабушек-знахарок, наконец, хождения в храмы. А потом его нашла Аня. Она жила новой жизнью год, успела пообвыкнуть.

До своего превращения Аня успела заложить независимую газету «Свободная Татария». Тираж она намеренно указывала в 999 экземпляров, что позволяло не возиться с регистрацией, но корочкой журналиста всё равно взмахивала с потрясающей наглостью. У Гарика за пазухой сейчас тоже лежало такое удостоверение, получение его было своеобразной традицией их первого дня нового цикла. Удивительно, но на советских людей гордое пустое звание «свободный журналист» действовало завораживающе. А уж если оно было напечатано в документе с подписью и хитрой печатью, то доверие подскакивало до небес.

Кабинет «Свободной Татарии» снимался по знакомству в здании производственного кооператива. Местечко располагалось удачно близко от дома Гарика. Потому он взял за правило после перемещения в начало цикла спускаться с последнего этажа пятиэтажки и идти прямиком в «Свободную Татарию», благо запасной ключ Аня оставляла в известном месте под крыльцом. У Аньки был компьютер, за которым коротал время Гарик. Таких благ цивилизации у него дома не было.

Анька предложила Гарику настоящее дело – вступить в Темпоральный дозор. Раньше такие определения попадались Игорю разве что в редких фантастических произведениях. Да и если бы не предыдущие мытарства хомо новуса, он бы только рассмеялся. А тут…. Само существование Дозора означало, что его жизнь не кончена, что хомо новус – это не клеймо одиночки, обречённого сгинуть во временной петле без смысла, без надежды. Нет, это целый мир новых, других людей, со своими страстями, надеждами, связями, ну и со своими преступниками.

Основные задачи сводились к следующему. Анька первые три месяца заставляла в обязательном порядке штудировать методичку. Первая группа – это борьба с преступлениями хомо новусов против своих же. Тут всё было так же понятно, как и невероятно. Нужно ещё суметь повстречаться двум хомо новусам! Пока в недолгой практике у Гарика с Анькой не было ни единого случая этой категории. Вторая группа – хомо новусы против обычных людей. Тут было где разгуляться. В конце концов, знание, что для обычного человека новый цикл начнётся как ни в чём не бывало, могло морально дезориентировать. Впрочем, самое серьёзное, что выпало Гарику, – это проучить зарвавшегося учителя, который взял в привычку в последний день цикла палить по ученикам из воздушки. По сути, безобидное действо – всё равно все синяки пропадут на следующее утро. Но, как справедливо замечала Аня, хомо новус должен показывать высокую идейность и чистоту помыслов. Хотя говорила она попроще, но суть была такова: если этот тип сейчас палит в осточертевших учеников, то что с ним станет завтра? Пространственно-временной континуум – штука устойчивая, но если все лодку начнут раскачивать, то можно и перевернуться ненароком.

А вот третья группа – это табу: нельзя пытаться изменить своё прошлое; нельзя пытаться убить кого-то до обращения; нельзя вообще контактировать с прошлым «я». Конечно, сам человек последнее сделать не мог, но с помощью посредников… За этим Дозор следил пристально, и Гарик с Анькой то и дело проводили профилактические беседы.

Собственно, беседы – это и было их наиболее часто используемое оружие. Какие ещё санкции они могли применять? Единого государства у нового человечества не существовало. Вся деятельность дозорных была, по сути, самодеятельностью. Самовооружением народа. Этот момент Гарику как раз нравился. В конце концов, самовооружённый народ и есть милиция. В каком-то смысле ему можно было продолжать работу. Теперь, конечно, за ним стоял не могучий государственный аппарат насилия и воспитания, а всего лишь сеть дозорных. Но посреди массы одиночек любая организованная сила вроде танка. Или как там у классиков? Пароход индустриализации среди лодочек единоличников. Что-то типа того.

Гарик в своих размышлениях и не заметил, как успел оказаться в знакомой приёмной, отделанной унылыми мраморными плитами, словно в общественной бане. День был субботний, но, скорее всего, большинство товарищей на работе. В приёмной скучал мрачный автоматчик, не удостоивший визитёра вниманием.

– Мне бы Королёва, старшего оперуполномоченного. – Гарик склонился к окошку с надписью «Дежурный».

Лейтенант был смутно знаком. Видимо, Гарика он тоже узнал, поэтому, дружелюбно кивнув, ответил:

– На выезде.

– А Шигабутдинов?

– Внутренний номер знаешь?

Гарик не знал.

– Набери 316.

– Ага. Как сам?

– Порядок, – ответил дежурный, погружаясь в какие-то записи.

Гарик под неприветливым взглядом автоматчика подошёл к внутреннему телефону. Шигабутдинов действительно был на месте.

– Какие люди! – завопил он в трубку. – Как жизнь, Гарик?

– Спасибо, Алмаз. У меня к тебе вопрос есть.

– Заходи, какие дела.

– Я же без пропуска. Позвони дежурному.

– А, забыл, что ты уволился. Я лучше спущусь, так проще будет.

* * *

В кабинете Шигабутдинова было накурено. Его усталый напарник барабанил по пишущей машинке.

– Компьютер сломался? – поинтересовался Гарик, пожимая руку.

– Мне печатный вариант нужен, – буркнул оперативник. – А в аппарате краски нет.