Нил Шустерман - Междумир

Алли была целеустремлённой девочкой. В этом были её сила и её слабость. Она никогда не останавливалась на полпути, всегда завершая то, что начинала. Но именно по этой причине Алли временами становилась неподатливой и упрямой. И хотя она никогда не признавала за собой этого недостатка, в глубине души она знала, что это правда — она упряма.

Может, Ника и устроило бы положение «монетки на ребре», но Алли никак не соглашалась принять случившееся как должное и отнестись к нему стоически. Вот пойти домой — это да, за это она обеими руками. И неважно — мертва она или полумертва, дух она или привидение. Об этом даже думать было неприятно. Лучше надеть на глаза шоры и сосредоточиться на доме, в котором она провела почти всю свою жизнь. Она пойдёт туда, а уж когда дойдёт, тогда всё как-то само собой устроится. Нужно верить в это, иначе она свихнётся.

Любисток тоже смотрел на вещи под своим собственным углом зрения, и его вИдение начиналось и заканчивалось лесом. Он с ними не пойдёт, потому что для него, Любистка, лучше быть в одиночестве, но в безопасной гавани, чем в компании, но в большом, жестоком мире живых.

А вот снегоступы — это была идея Ника, хотя как их сделать, первой додумалась Алли, а на практике мысль воплотил Любисток — он очень неплохо управлялся с веточками, сучками и полосками лыка. Алли они показались какими-то нелепыми, ну да ладно, она же не в показе мод собирается участвовать.

— А какой смысл? — спросил Любисток, когда Ник впервые высказался насчёт снегоступов. — Всё равно до снега ещё куча времени, да и то — мы проходим сквозь снег, не задерживаясь.

— А это вовсе не для снега, — ответил Ник. — С их помощью мы сможем идти по дорогам живого мира, не проваливаясь. Если не вытаскивать ноги из земли после каждого шага, дело идёт куда быстрей.

— Тогда это не снегоступы, а землеступы, — уточнил Любисток и отправился мастерить означенные приспособления.

Когда землеступы были готовы, он вручил их Алли и Нику.

— Неужели вам ни капельки не страшно? — спросил он. — Вы не боитесь того, что там, снаружи? Всего того, чего не могли видеть, когда были живы? Всяких злых духов, монстров и прочего? Я вас целую вечность ждал, молился, чтобы вы пришли. Знаете, здесь Бог слышит наши молитвы, кажется, лучше, чем при жизни, потому что тут мы ближе к нему. — Любисток взирал на них огромными скорбными глазами. — Пожалуйста, не уходите!

У Алли сжалось сердце, а на глаза навернулись слёзы, но она не могла позволить своим эмоциям повлиять на принятое решение. Ей пришлось напомнить себе, что Любисток, в сущности, — вовсе не маленький мальчик. Он Послесвет, и ему больше ста.

В своём лесу он неплохо устроился, так что, без сомнений, ему будет так же хорошо, и когда они уйдут.

— Извини, — сказала ему Алли. — Но мы не можем остаться. Может быть, когда мы узнаем побольше, мы вернёмся за тобой.

Любисток сунул руки в карманы и хмуро уставился в землю.

— Ну что ж, удачи, — вымолвил он. — И смотрите не напоритесь на МакГилла.

— Постараемся.

Он ещё немножко постоял, помолчал, затем добавил:

— Спасибо за то, что дали мне имя. Постараюсь не забыть его.

И полез вверх. Вскоре он скрылся из глаз в своём древесном доме.

— На юг, — сказал Ник.

— Домой, — проговорила Алли, и они пошагали вон из леса, навстречу живому миру, полному коварства и неведомых опасностей.

В самом ли деле беспечные дети проваливаются в центр Земли, достоверно неизвестно. Безусловно, многие пропадают, но поскольку, похоже, это случается тогда, когда нет посторонних зрителей, попытки выяснить, куда же они уходят, терпят неудачу. Официальный термин для погружения в землю придумала не кто иная, как сама Мэри Хайтауэр. Она назвала его «Злая Гравитация».

В своей основополагающей книге «Тяготы Гравитации» Мэри пишет:

«Не верьте слухам о детях, выбравшихся из Междумира. Мы здесь навсегда. Те, кого мы больше не видим, на самом деле пали жертвой Злой Гравитации, и находятся либо в центре Земли, либо на пути туда. Должно быть, центр Земли — место довольно густонаселённое, однако, как мне представляется, наша планета потому так прекрасна, зелена и полна жизни, что в самом её ядре живут духи тех, кто ушёл».

Глава 5

Связи в верхах

Мэри Хайтауэр от рождения звалась иначе. В какой-то момент она обнаружила, что больше не помнит своего имени; однако, будучи уверена, что оно начиналось на «М», она взяла себе достойное, звучное имя «Мэри». В нём было нечто материнское.

Конечно, ей было только пятнадцать, но если бы она продолжала жить, то, без всяких сомнений, стала бы матерью. Собственно говоря, она ею и стала. Для всех, кто нуждался в маме, а таких было множество.

«Хайтауэр» же означало, что она была первой, кто решился подняться на высоту[6].

Она первой взобралась по многочисленным ступеням и застолбила территорию. Этот необычный и дерзкий поступок снискал ей такие славу и уважение, которых она даже не могла себе вообразить. За нею пошли благоговейные толпы обитателей Междумира. Осознав, что теперь она достигла высот не только в прямом смысле, но и в переносном, Мэри решила, что пришла пора поделиться своими знаниями о Междумире со всеми остальными Послесветами. Несмотря на то, что она занималась писательством уже больше ста лет, её труды были известны только узкому кружку детей, принятых ею под своё крыло. Но в тот момент, когда она стала Мэри Хайтауэр, всё изменилось. Теперь её книги читали все, и маленькая группа подопечных выросла до сотен и сотен последователей. У Мэри не оставалось сомнений — придёт время, и она станет матерью тысяч.

Некоторые считали её божеством, сама же она о таком статусе и не помышляла. Но что греха таить — ей нравились уважение и почёт, с которым теперь к ней обращались. Само собой, имелись у неё и враги, наделявшие её весьма нелестными прозвищами, но — хм… на безопасном расстоянии.

Теперь она могла наслаждаться величественным видом, открывавшимся с самого верхнего этажа. Иногда она могла бы поклясться, что отсюда ей виден весь мир. Вообще-то она прекрасно понимала, что жизнь продолжается без неё, словно ничего не случилось. Далеко внизу, в живом мире, шло обычное, суетливое движение: спешили автомобили и автобусы, мелькали такси.

«Пусть суетятся, — думала Мэри. — Мне нет до них дела. Я принадлежу этому миру, все мои заботы — о нём».

От созерцания её оторвал стук в дверь. Через секунду в помещение шагнул Страдивариус — тихий, как мышка, мальчик с копной светлых кудряшек на голове.

— Что случилось, Вари?

— Здесь Искатель, мисс Мэри. Говорит, что принёс что-то потрясающее.

Мэри вздохнула. В наши дни все зовут себя Искателями. А на самом деле большинство тащит всякую не заслуживающую внимания дрянь: то клочок бумаги, то обломок деревяшки-плавника. У истинных Искателей, однако, водились вещи поинтереснее. Настоящие Искатели — мастера своего дела, знающие, при каких обстоятельствах предметы переходят в Междумир — были редкостью.

— Кто он? Мы встречали его раньше?

— Думаю, да, — ответил Страдивариус. — По-моему, он принёс настоящую еду!

Это известие пробудило в Мэри интерес, хотя она и постаралась не показать Вари, насколько большой.

Она отлично владела искусством скрывать свои эмоции, но если этот Искатель действительно принёс еду, перешедшую из живого мира в Междумир, сохранить невозмутимость будет трудновато.

— Проводи его сюда.

Вари выскользнул за дверь и вернулся с молодым человеком лет тринадцати от роду. Молодой человек был почти гол — он ходил в одних плавках. Над резинкой плавок свешивался довольно заметный животик — паренёк, видимо, любил лакомиться пивком. Не настоящим, конечно — рутбиром[7].

«Ну что ж, — подумала Мэри, — мы не выбираем момент, когда, как и в чём переходим». Этот парень был осуждён провести вечность в мокрых плавках. Она будет до скончания века ходить в самой неудобной школьной форме, какую ей когда-либо доводилось носить. Единственное, что в этом платье было хорошо — цвет. Зелёное отлично оттеняло глаза Мэри.

— Здравствуйте, мисс Мэри, — с почтением сказал Искатель. — Вы меня помните, не так ли?

Он улыбнулся, при этом рот его растянулся слишком широко (кстати, зубов в этом рту было гораздо больше, чем требуется). У Мэри появилось чувство, будто перед нею — коробка для печенья, сделанная в виде мальчишечьей головы, и при желании можно откинуть её верхнюю часть, словно крышку.

— Да, я помню тебя. Ты Спидо из Нью-Джерси. В прошлый раз ты приносил апельсин. Так?

— Грейпфрут! — просиял паренёк, польщённый тем, что о нём помнили.

Да, давненько это было, но разве позабудешь его мокрые плавки?

— Что ты принёс сегодня?