Ольга Денисова - Неразменный рубль

А тащить ее оказалось не так-то легко, да и шарить по кустам в темноте пришлось долго, почти ощупью. Латышев, содрогаясь от отвращения, очень боялся, что на жаре в трупике завелись черви. И к запахам псины и уже протухшей крови добавился еще один: незнакомый, тошнотворный, приторный.

Сначала он нес мешок, отстраняя от себя как можно дальше, но долго не протянул — хоть и маленькой была собака, но весила-то килограммов пятнадцать. Потом мешок стучал по коленкам, а рука устала так сильно, что было все равно, испачкаются джинсы или нет. И в конце концов его и вовсе пришлось закинуть за плечо. Так Латышев и явился на порог первого корпуса с мешком за плечами, словно Дед Мороз.

Кристинка открыла дверь сразу — наверное, увидела тень за стеклом. А Латышев-то по дороге волновался: вдруг она не придет? Проспит или, еще хуже, захочет над ним посмеяться.

Свет уличных фонарей лишь немного освещал вестибюль, и по полу ползали узорчатые тени листьев. Тишина была такой гулкой, что малейший шорох разносился по всему корпусу. Латышев сбросил мешок с плеча меж двух стоявших друг напротив друга зеркал — звук получился глухой и неприятный.

— Это что? — спросила Кристинка.

— Как что? Черная собака.

— Да ты смеешься… — она хихикнула как-то нервно, натянуто.

— Нисколько, — мрачно ответил Латышев и представил, что сейчас будет. — Только не вздумай орать.

Если она завизжит, сюда сбежится весь корпус и никакого приключения не будет.

Но Кристинка не завизжала — она онемела и схватилась рукой за горло, вытаращившись на дохлую собаку, которую Латышев вытряхнул из мешка на красную ковровую дорожку.

— Что? Страшно? — насмешливо спросил он и отступил на шаг. В мертвенном свете уличных фонарей блеснул желтый клык, но, в общем-то, днем собака выглядела намного страшней и отвратительней.

Кристинка, продолжая держаться рукой за горло, вцепилась Латышеву в локоть — как будто боялась упасть.

— Ты в самом деле ее убил? — наконец выдавила она.

— А что? Ты же сама хотела увидеть Вечного вора.

— С ума сошел? Шуток не понимаешь?

— А ты в другой раз так не шути, — Латышев скривил губы в усмешке: пусть знает! Чистенькой хочет быть, добренькой. Ах, убили бедную собачку!

— Я же не знала, что ты такой… придурок… — фыркнула она. Но посмотрела на Латышева скорей с уважением, чем с неприязнью. — Может, ты и дверь на зеркале кровью нарисуешь?

— Нарисую, — Латышев пожал плечами и достал из кармана перочинный нож.

Порезать палец самому себе тоже оказалось не так-то легко, как думалось. А Кристинка, вместо того чтобы отвернуться, смотрела на него во все глаза (испытывала?), не давая сосредоточиться и сосчитать до трех. В результате Латышев не глядя полоснул ножом по пальцу — получилось криво, слишком глубоко и неожиданно больно. И кровь побежала не каплями, а ручейком, заливая ладонь и шлепая на пол.

— Ну точно придурок, — Кристинка покрутила пальцем у виска и спросила с нежностью: — Больно?

Латышев невозмутимо покачал головой и шагнул к зеркалу. Интересно, нужно рисовать большую дверь или маленькую? Кровь с ладони потекла на запястье и в рукав, стоило только поднять руку, и стекло тихо скрипнуло, когда Латышев провел на нем длинную вертикальную линию.

— Сань, тебе не страшно? — спросила Кристинка из-за спины.

Он оглянулся и посмотрел на нее нарочито снисходительно, но почему-то от дрожи, пробежавшей по спине, его передернуло. И ситуация вдруг показалась торжественной, исполненной тайного мистического смысла, словно древний ритуал перед алтарем сурового хтонического божества.

— Свечки лучше зажигай, — сказал Латышев небрежно, широким движением прорисовывая верхнюю линию двери (из угла, где он замедлил движение, вниз побежала капля крови, но притормозила, густея, и остановилась на середине зеркала).

— Их что, на пол ставить? — Кристинка не шевельнулась.

— Нет, конечно. На стулья, наверное.

— Тут нет стульев… — шепнула она еле слышно.

Латышев дорисовал приоткрытую дверь. Получилось чересчур достоверно (в темноте), а потому страшновато, — словно и вправду кто-то должен вот-вот выйти из зеркала им навстречу.

— Ну как? — он выдавил из себя улыбку, оборачиваясь к Кристинке.

Она не ответила, а вцепилась в его локоть обеими руками. Латышев огляделся в поисках стульев, но заметил только банкетку между двух фикусов.

— Доставай свечки, я придумал, как все это сделать, — он попытался отцепить от себя ее руки, но не тут-то было!

— Ты куда?

— Я — на два метра в сторону, — едко ответил он.

— Я с тобой.

— Боишься, Вечный вор выйдет из зеркала и утащит тебя вместе с нашей дохлой собакой? — Латышев засмеялся, но получилось неестественно. Ему и самому показалось, что из приоткрытой нарисованной двери на него кто-то смотрит.

Второе зеркало пришлось подтащить поближе, для лучшего эффекта. Свечи поставили на банкетку (долго капая воском на дерматин), а сами сели перед ней на ковер, всматриваясь в освещенную анфиладу, уходившую в бесконечность. И десятки приоткрытых дверей этой анфилады вели в четвертое измерение, в зазеркалье. Не было ничего удивительного в том, что Латышев не только положил руку Кристинке на плечо, но и прижал ее к себе потеснее, отчего сердце забилось тяжело и быстро, будто он долго бежал.

По полу тянулся запах мертвого пса.

— Ну что, пора? — Латышев чуть повернул голову, и губы оказались в самой непосредственной близости от Кристинкиных приоткрытых губ. Он, конечно, уже целовал ее — в кинозале, под индийские песни толстомордого Джимми, — но это было как-то не так, несерьезно, будто в шутку. А тут распахнутые глаза смотрели на него доверчиво и со страхом, плечи дрожали, и правой грудью Кристинка прижималась к боку Латышева безо всякого кокетства, исключительно в поисках защиты. И, взяв ее губы в свои, Латышев едва не поверил, что между ними возможно и большее, чем просто долгий полуночный поцелуй; ему вовсе не хотелось звать Вечного вора — ведь добивался он совсем другого. Но гордость не позволила свести ситуацию к банальному любовному свиданию.

— Пора, — выдохнул он. — Давай три раза вместе: Вечный вор, выходи.

Ничто не дрогнуло в зеркалах, не подул ветер, не потянуло запахом склепа (только дохлой собакой воняло все сильней), не скрипнула нарисованная кровью дверь (тысяча дверей). Зато на втором этаже какой-то полуночник вышел из номера, громко щелкнув замком, и чуть не вприпрыжку направился по лестнице вниз. Латышев расслышал зычный зевок и не успел подняться на ноги, как полуночник свернул с площадки на нижний пролет.

— Я так и знал, что просплю, — сонно пробормотал он, и Латышев наконец разглядел, что это тот самый парень в костюме, рассказавший им про Вечного вора. Интересно, он и спит в пиджаке и брюках со стрелками? Черт его дернул проснуться! Латышев едва не зашипел от злости.

— А тебя что, кто-то приглашал? — спросил он сквозь зубы.

— А разве нет? — парень улыбнулся обаятельно и обезоруживающе, подходя к банкетке.

— Ты спугнул Вечного вора… — неуверенно сказала Кристинка, но от Латышева не отстранилась.

— Я? Вечного вора? — парнишка засмеялся. — Да ладно вам, вы что, поверили в эту чушь? Я же пошутил.

— А сам тогда зачем приперся? — Латышев с трудом сдерживался, чтобы не дать ему по зубам. Парень не ответил, натолкнувшись взглядом на дохлого пса.

— У… Как все серьезно… — протянул он и потрогал тельце носком безупречно вычищенного ботинка. — Действительно, мертвая черная собака.

— А ну катись отсюда… — прошипел Латышев, краснея и собираясь подняться.

— Да ладно, не злись. Я ведь не к вам вовсе спускался, я и думать забыл об этой шутке. Я трепался просто. А сейчас с ночного самолета сюда едет большой человек из одного со мной ведомства, и я должен встретить его машину. А тут… Комсомольцы на службе у темных сил, оккультизм в умах советской молодежи… — парень кашлянул. — Чего доброго, начнут таскать, искать самиздат под подушкой да выспрашивать, какой идеологический диверсант эти книжки распространяет…

Латышев сразу вспомнил «Мастера и Маргариту», которую до сих пор не вернул Наташке, перечитывая и смакуя понравившиеся эпизоды. И лежала книга именно под подушкой. Физрук, конечно, сволочь, но это не повод выставлять его идеологическим диверсантом…

— И… что теперь делать? — спросила Кристинка, приоткрыв рот.

— Что-что? Убрать тут надо все по-быстрому, — усмехнулся парень. — Да не бойтесь, минут пять-десять еще есть.

Он щелкнул выключателем, и под потолком не торопясь вспыхнули лампы дневного света. Латышев зажмурился, а парень глянул на зеркало и присвистнул:

— Да, ребята, это за пять минут и не отмоешь, все равно разводы останутся… Давайте так: вы зеркало в порядок приводите, а я все остальное на место поставлю.