День Благодарения - Илья Витальевич Горячев

хотим, чтобы вы ушли в отставку с поста – прошу простить, феминитивы совсем не моё, – начальника полиции города Бостона. – Ави прямо смотрел ей в глаза.

– Что-о!? – Её лицо перекосилось от возмущения, сквозь которое прорывались залёгшие куда более глубоко надменность и презрение. – Да кто вы такие? Только народ Бостона может решить… – Она сделал ещё одну попытку поднять своё тело из кресла, опираясь обеими руками на мягкие подлокотники.

– Мэри, – отец О’Коннелл молитвенно сложил руки на груди и теперь говорил очень тихо, вкладывая в голос всю силу убеждения, которую накопил за десятилетия пастырской службы: – Церковь присоединяется к этой просьбе.

– Но почему? – Она обессиленно рухнула в кресло.

– Миз Салливан, вы служите в полиции тридцать пять лет и помните куда лучшие для нашего города и департамента полиции, в частности, времена. Мы хотим вернуть их, – Ави подался вперёд, – ваш отец и ваш дед носили ту же синюю форму. Подумайте, что бы они сказали, если бы увидели, в какую пропасть мы рухнули. – Он потёр лоб ладонью, – Мы вернём закон на улицы, усилим полицию, выдавим банды, защитим пригороды. У нас есть ресурсы и поддержка. Мы действуем системно.

– Кто это «мы»? Вы постоянно говорите о себе во множественном числе, хотя я вижу лишь вас и этого юнца. О ком вообще вы говорите? О корпоративных наёмниках, что засели в так называемых анклавах? – Она скорчила презрительную гримасу. – Да они будут ещё похуже, чем банды.

Ави поморщился.

– Мы же с вами не на митинге. Оставьте вы эти лозунги и штампы. Вы же сами бывали в Северном Техасе, Юте, самоуправляемых районах Аризоны? В Де-Мойн мы вернули нормальную жизнь ещё десять лет назад. Сейчас вы не узнаете город, а ведь совсем недавно это был такой же гнилой Мотаун[106], что и Бостон сегодня, да и все остальные крупные города нашей страны. Мы можем спасти Бостон, и это будет лишь первый шаг здесь, на Восточном побережье. Джефферсоновская модель[107] демократии работает, несмотря на все камлания, исходящие из Ди-Си. Недостаточно взорвать гору Рашмор[108] и снести все памятники, чтобы уничтожить наследие отцов-основателей.

– Мистер Фридман, – с расстановкой начала Мэри Салливан, – вы говорите о неповиновении федеральным властям. Перечисленные вами внеконституционные территории предельно цинично растоптали наши демократические ценности, удивлена, что вы сепаратистов на Аляске ещё сюда не приплели…

– Мисс Салливан, расстегните, пожалуйста, ворот рубашки.

– Сделать что?? – Она снова скривилась.

Ави тихо, но настойчиво с расстановкой повторил:

– Расстегните верхнюю пуговицу вашей наглухо застёгнутой рубашки.

Дама перевела взгляд на священника, тот кивнул, для убедительности прикрыв и веки.

– Странная просьба. Н-но, пожалуйста… – Она расстегнула пуговичку и, вытянув обрюзгшую шею, слегка покрутила головой, расправляя воротник.

– У вас на шее шнурок, – Ави пристально смотрел ей в глаза, – вы можете показать, что у вас там?

В её глазах загорелось удивление.

Ави добавил:

– Пожалуйста.

Мэри Салливан покорно вытянула зелёный, плетёный потёртый шнурок. На нём висел неказистый, потемневший от времени кельтский крестик.

– Так я и думал, – Ави говорил почти шёпотом, – несмотря ни на что вы носите нательный крест, хотя знаете, чем это грозит вашей карьере, если об этом вдруг пронюхают «сознательные» граждане. Потому что вы, несмотря ни на что, католичка и верная дочь Ирландии. И глубоко под защитным панцирем, что вынуждены носить все те, кого сейчас презрительно называют «осы», «гринго», «снежки» и прочими унизительными кличками, которые наши люди вынуждены терпеть из-за навязанного коллективного чувства вины, не известно за что, вы гордитесь своими корнями. Эта гордость запрятана очень глубоко, она, скорее, инстинктивна, и вы даже стыдитесь её, считая, что с вами что-то не так, но выкорчевать из себя это чувство так и не смогли, несмотря на все попытки. Когда-то давно, я вычитал в мемуарах одного француза, участвовавшего в движении Сопротивления в годы Второй мировой, чем отличается свободная жизнь от жизни под оккупацией. В первом случае панцирь лжи можно не надевать. Крайне простая мысль, но она запомнилась мне. И я стал задавать себе вопрос, что не так со страной, если мы вынуждены таскать этот панцирь постоянно, даже дома, наедине со своими мыслями. И вот что я хочу вам сказать. В Де-Мойне теперь можно гулять по ночам. Там дети ходят в школу одни, как когда-то ходили мы с вами. В школе они учатся мыслить и набираются знаний, а не заучивают ритуальные мантры извинений за мифические грехи предков, их не вынуждают пресмыкаться перед одноклассниками, которые генетически неспособны читать и писать. К полицейским там обращаются «офицер», «сэр», а им в свою очередь не нужно постоянно терпеть унижение от компромисса с отвратительными бандами. Мы с вами можем сделать Бостон лучше. Вы же любите свой город и страдаете от того, что видите, во что он превратился. Вам кажется, что ничего уже сделать нельзя, точка невозврата давно пройдена и дальше будет только хуже, но я говорю вам – процесс вполне обратим. – Он заглянул ей в глаза, его взгляд был почти что кротким, но при этом притягивающим. Мэри Салливан в течение нескольких секунд поддерживала этот визуальный контакт, казалось, уже готова была открыться и что-то сказать, но в последний момент отвела глаза, прикрыла их ладонью и так и не решилась произнести то, что вызревало у неё в голове.

Ави обернулся к священнику:

– Отец О’Коннелл, кто обеспечивает безопасность вашего собора? Только честно.

Тот замялся.

– …Мексиканцы. Те из них, что называют себя «Сыны Ацтлана». Они хотя бы католики. Не все, конечно, но многие. Они, безусловно, очень своеобразные, но пока формально всё же ещё католики.

– Вы платите им? – Теперь Ави внимательно смотрел священнику в глаза.

– Нет… У них… как бы это сказать…в общем… другие нужды… – Отец О’Коннелл отвёл взгляд в сторону и скороговоркой проговорил:

– Мы отпускаем им грехи. Все. В полном объёме. А ещё они проводят свои ритуалы у нас в храме. Самостоятельно.

Его лицо залила краска.

– Вы бы хотели закончить эти отношения, выйти из них без потерь и вновь положиться на городскую полицию?

– Безусловно, – не задумываясь, ответил священник с твёрдостью в голосе и поднял глаза, в которых светилась надежда и решимость.

Ави повернулся к Мэри Салливан:

– Мы сможем это обеспечить. Вы нет.

– Кто займёт моё место? – Её голос звучал необычайно покорно.

– Выгляньте в окно. Видите, в свете фонаря? Это сеньор Мигель Мартинез, полицейский департамент города Мехико. Единомышленники сотрудничают и сквозь границы. Сегодня он отвечает за безопасность нашей встречи.

– Вы уверены, что он справится? – В её голосе звучало