Нил Шустерман - Нераздельные

— Á l’aide! Á l’aide! Je ne veux pas mourir![25]

Следующую жертву — девочку, не говорящую по-английски — затягивает в аппарат несмотря на все усилия Коннора спасти ее. Он понимает, что нет смысла даже пытаться, но что еще прикажете делать?

И вот трое первых ребят расплетены, покупатели достаточно «разогреты». Гидравлический манипулятор вынимает из барабана последний лот и помещает его на ленту транспортера. Поначалу Коннор думает, что у него галлюцинация — результат остаточного действия транквилизаторов, но по мере того как жертва подъезжает ближе, его сомнения улетучиваются. Это Старки.

Коннор ошеломленно таращится на Старки, а тот, постепенно приходя в сознание, смотрит на него таким же взглядом, каким Коннор пялился на Арджента — не столько с неверием, сколько с этаким отстраненным от реальности любопытством.

— Ты? — произносит Старки. — Где я? И почему ты здесь?

Впрочем, он быстро уясняет себе ситуацию, и как только это происходит, Коннор из лютого врага превращается в спасителя. Старки начинает умолять его — в точности, как все прочие:

— Пожалуйста, Коннор! Я знаю, ты ненавидишь меня, но сделай же что-нибудь!..

Коннор и в самом деле предпринимает попытки освободить его, но только ради моральной поддержки, потому что знает — затея безнадежна. Если уж такой мастер исчезновений, как Старки, ничего не может поделать, то что с Коннора-то взять? Старки осталось пять минут, и все, что Коннор может для него сделать — это стоять рядом, составляя ему последнюю компанию. Беспомощность над безнадежностью.

— Привлечение средств! — стонет Старки. — Хлопатели сказали, что я буду полезен в подразделении, занимающемся привлечением средств! Какой же я дурак!

Он рвется из магнитных пут, точно так же, как другие, и со слезами произносит:

— Я только хотел дать аистятам возможность постоять за себя! И еще хотел отомстить за несправедливость и плохое обращение. И ведь я этого добился, правда? Я изменил мир! Ну скажи, что изменил!

Коннор дает ему тщательно взвешенный ответ:

— Ты заставил людей обратить на вас внимание.

Если бы он мог спасти Старки, стал бы он это делать? Зная обо всех смертях и разрушениях, которые тот причинил? Зная, какое маниакальное направление приняла его вендетта? Зная, насколько его личная война способствовала делу сторонников расплетения? Если кто и заслуживает пойти на разделку, то это именно Старки!

И все же, если бы Коннор мог, он спас бы его.

Он решительно кладет руку бывшему врагу на плечо.

— Этот фокус с исчезновением тебе не удастся, Мейсон. Постарайся расслабиться и используй оставшееся время, чтобы приготовиться к неизбежному.

— Нет! Это невозможно! Должен быть способ спастись!

— Ты на самолете посреди неба, одному Богу известно где! — взрывается Коннор. — Там, впереди — машина, которую нельзя остановить! Тебе остались считанные минуты, Мейсон! Используй это время, чтобы подвести итог своей жизни!

И внезапно Коннор осознает, что говорит это не только Старки, но и себе самому. Он полагал, что, находясь в трезвом сознании, сможет что-нибудь придумать, но на самом деле лишь острее чувствует всю безвыходность положения. Он пытается уверить себя, что бывал в переделках и похуже, но интуиция, такая же мощная, как самолет, несущий их в поднебесье, говорит, что целым ему отсюда не выйти. Скоро Коннор сам будет лежать перед пастью чудовища, это лишь вопрос времени.

Старки берет себя в руки. Опускает веки, делает несколько глубоких вдохов, а когда вновь открывает глаза, в них светится не виданная ранее решимость.

— Ты можешь спасти меня, — говорит он.

Коннор мотает головой:

— Я же сказал: ничего нельзя сделать!

— Нет можно. — В голосе бывшего вожака аистят звенит сталь. — Ты можешь меня убить.

Коннор отшатывается и лишь смотрит на него, не в состоянии ответить.

— Убей меня, Коннор. Я хочу, чтобы ты меня убил. Мне нужно, чтобы ты меня убил.

— Я не могу!

— Можешь! — отрезает Старки. — Вспомни Кладбище. Вспомни, как я увел самолет. И знаешь еще что? Я убил Трейса Нейхаузера. Я мог бы спасти его, но дал ему утонуть.

Коннор скрипит зубами.

— Прекрати, Старки!

— Убей меня за все, что я сделал, Коннор! Знаю, ты считаешь, я заслуживаю смерти, и лучше я умру от твоей руки, чем отправлюсь в эту камеру!

— Ну и что с того! Ты все равно угодишь в камеру!

— Нет! Мое тело уйдет туда, но не я сам. Меня расчленят, но не расплетут!

Коннор больше не может выносить мольбу в глазах Старки. Он отводит взгляд, а в следующее мгновение обнаруживает, что смотрит на акулу. Злобную, жестокую, хищную акулу. Взор Коннора скользит дальше по руке, к привычно стиснутому кулаку. Юноша разжимает и вновь сжимает пальцы, чувствуя, как они наливаются силой.

— Давай, Коннор. Делай быстро — я не буду сопротивляться.

Коннор взглядывает на приемную дверь разделочной камеры — та готова открыться в любой момент.

— Погоди, дай подумать!

— Некогда думать! Сделай это для меня. Пожалуйста!

Можно ли оправдать хладнокровное убийство? Можно ли считать его актом милосердия, а не жестокости? Если Коннор выполнит просьбу своего бывшего врага, останется ли он прежним Коннором? Если Старки не убить, его расплетут. Если же он будет мертв, то его лишь расчленят. Старки прав — во власти Коннора предотвратить его расплетение. Ужасная власть. Но, похоже, воспользоваться ею необходимо.

— Будь ты на моем месте, — вопрошает Старки, — что бы ты выбрал?

Коннору выбор ясен. Ему ни за что в жизни не захотелось бы узнать, что ждет его в этом отвратительном черном ящике. Он предпочел бы сначала умереть.

Быстро, боясь, что передумает, Коннор стискивает пальцы Роланда на горле Старки. Тот хватает ртом воздух, но не сопротивляется, как и обещал. Коннор давит сильнее… еще сильнее… и в тот момент, когда он перекрывает Старки доступ воздуха, происходит нечто совершенно неожиданное.

Кулак Роланда разжимается.

— Не останавливайся! — хрипит Старки. — Не останавливайся!

Коннор снова сцепляет пальцы вокруг шеи бывшего вожака аистят и давит, давит, ощущая, как под ними бьется пульс… и вновь его ладонь необъяснимо разжимается. Коннор хватает ртом воздух — он и не заметил, что перестал дышать, как и Старки.

— Трус! — воет Старки. — Ты всегда был трусом!

— Нет, — говорит Коннор, — дело не в этом.

И наконец до него доходит, что, собственно, не так.

Роланд пытался задушить Коннора этой же самой рукой накануне собственного расплетения… и не смог этого сделать.

Потому что Роланд не был убийцей.

Коннор медленно переводит взор с правой руки на левую, свою собственную, ту, с которой рожден. И вот эту самую руку он кладет на горло Старки. Эта рука впивается ему в глотку и сжимает, сокрушая трахею. В этой руке достаточно упорства и решимости, чтобы сделать то, что необходимо.

«Роланд никогда не был убийцей, — думает Коннор. — А вот я…»

Это труднее, чем Коннор когда-либо мог себе вообразить. В глазах его стоят слезы. «Прости меня, — говорит он, — прости меня!» Он даже не знает, перед кем извиняется. Юноша не отводит взгляд от умирающего… Глаза Старки выкатываются из орбит, он дрожит всем телом, лицо приобретает синюшный цвет… и все равно Старки заставляет уголки своего рта приподняться в торжествующей улыбке.

«Еще несколько мгновений… всего лишь несколько мгновений…»

Коннор знает точно, когда Старки умирает. Не потому, что видит смерть в его глазах, а потому, что контрольный датчик на лодыжке его бывшего врага издает пронзительный сигнал тревоги. Коннор убирает руку с шеи Старки и, услышав щелчок замка во внешней двери, прыгает на стенку барабана и забирается в свою ячейку как раз в ту минуту, когда распахивается внутренняя дверь.

Первым входит фельдшер, за ним — какой-то мужчина, должно быть, Дюван. Коннор из-под прикрытых век наблюдает за разворачивающейся сценой и пытается успокоить дыхание, чтобы его ненароком не услышали.

— Как это могло произойти? — вопит Дюван. — КАК ЭТО МОГЛО ПРОИЗОЙТИ?

— Понятия не имею! — нервно оправдывается фельдшер. — Может, инфаркт? Врожденный порок, о котором мы не знали?

— Я только что продал его с аукциона! Ты хотя бы соображаешь, сколько денег я теряю?! ОЖИВИ ЕГО! НЕМЕДЛЕННО!

Фельдшер торопится прочь и возвращается с дефибриллятором. Целых пять раз он пробует вернуть Старки к жизни, и хотя грудь парня вздымается аркой при каждом разряде, конечный результат неизменен. Мейсон Майкл Старки, кровожадный Верховный Аистократ, мертв.

Пока фельдшер тратит усилия без всякой пользы, Дюван в гневе мечется по помещению. После провала всех попыток он берет себя в руки и подходит к делу с практической стороны: