Степь и Империя. Книга V. Юг Мира - Балтийский Отшельник

танцам, которые рабыни танцуют, чтобы распалить жар мужчин, миновавших вершину сил. И отсюда бубенчики в сосках.

Обученные танцовщицы отправились, вероятнее всего, в какой-нибудь караван-сарай для солидных купцов, где танцевали ночами напролет, утоляя нужду мужчин прямо тут же, между дастарханами. А потом, когда очарование юности и стройность стали покидать утомленных жизнью рабынь, рачительный хозяин продал их в армейский бордель, где принадлежащие султану рабыни осуществляли специальное довольствие военнослужащих штандартных и гвардейских полков. Обычной гарнизонной пыли и линейной пехоте такая роскошь и не снилась - удовлетворение мужской потребности им в довольствие не входило.

Только в гвардейском обозе рабыни могли получить отличительный знак армейских шлюх - тяжелое кольцо в нижнюю губу. По традиции, приоткрытый рот и оттопыренная нижняя губа означали, что шлюха готова обслужить каждого доблестного воина Султана (да продлятся годы Его!) в любой момент - даже если она не готова: рот-то все равно уже приоткрыт, чуть потяни за кольцо - и откроется шире. В армейских борделях девкам не приходилось залеживаться без дела - но зато и не бил никто, кроме управляющего. Даже гвардеец за порчу казенного имущества мог и сам загреметь под клеймо.

Почему нынешний их хозяин выкупил казарменное мясо и решил им набить на большие пальцы домашние кольца "рабынь для удовольствия" оставалось загадкой. Возможно, уже тогда они раздались вширь – а бывает, что небольшие ростом мужчины вожделеют именно очень обширных женщин.

Если б Султану – или кому-то еще – захотелось подробнее узнать этапы жизненного пути столь заметных рабынь, то он прочел бы его по цепочке клейм на плечах и бедрах. Там читались бы и имена и города...

***

Роскошные черные самки под скованные руки вели миниатюрную рабыню и голова ее с трудом доставала до их сосков.

Черные матроны неторопливо шествовали по чертогу Султана и от их шагов, казалось, подрагивало пламя в светильниках.

Султан залюбовался этими роскошными женщинами и решил, что есть в них своя прелесть – и надо бы завести парочку таких же, монументальных, для наведения порядка в гареме, в помощь Калабу.

А потом подумал о том, как его фидаины проверяли черных рабынь, чтобы те в отверстиях тела не пронесли в покои Величайшего ничего запретного. Представил, как руки евнухов приподнимали мясистые груди, как нагибали красоток, чтобы раздвинуть громадные ягодицы и бдительно проверить все глубины – и пожалел, что не видел этого своими глазами.

Тут Султан понял, что нынешний вечер уже принес ему любопытство к жизни, а устроенное представление начинает ему нравиться…

***

Шагов за пять от дастархана стояли две колонны, подпирающие своды Полуночного Чертога и расстояние между колоннами было как раз таково. что самыми кончиками пальцев их коснулся бы человек, стоящий между ними с широко разведенными руками.

Эти колонны не раз использовал и Султан, и Калаб, и даже специально приглашенный палач, чтобы приковывать тех, кого Султан присудил к наказанию или просто к свиданию с болью. Для того под самым сводом охвачены были колонны железным поясом с массивными кольцами, от которых шли вниз крепкие цепи.

Такие же каменные столбы, только с перекладиной поверху, стояли на площадях городов и сел Султаната. Если в местечке был палач - были и столбы, а если в местечке нет палача - то это не город и не село, а так - несерьезный какой-то хуторок, жители которого будут вынуждены ездить за решением своих проблем к кади. А кади там, где есть столбы и палач.

Меж столбов бичевали, на перекладинах вешали. К столбам, как к месту позора, приматывали за легкие провинности - и глашатай постоянно объявлял, кто и за что подвергнут позору. Грамота в Султанате была не в чести, а «народ должен знать своих героев».

В «колодке сплетниц», свисающей на цепи с перекладины, шипели и плевались друг в друга скованные нос к носу вздорные сварливые бабы, пока их босые ноги отплясывали по острым камням танец раскаяния. И танец мог длиться от одной стражи до полного дня, как решит местный кади. Иногда еще и приколачивали к колодке особо бойкие языки, особенно - если наказание назначалось не впервые.

"Фирман о наказаниях" Султаната был обширен, а стремление каждого кади к справедливости и соразмерности наказания - общеизвестно.

Потому в присказках Султаната «две столба» поминались частенько - но никогда как место, куда говорящий стремился бы попасть сам...

***

8

8

В Полночном Покое случалось всякое.

Султан – бывало – и сам любил отсыпать наказание глупой рабыне или нерадивому слуге.

Бывало, любил послушать, как под рукой палача, молит о пощаде или сыплет признаниями враг и заговорщик, шпион, предатель и проворовавшийся похититель султанского доверия.

А бывало, что приходила ему фантазия удовлетворить свою похоть под крики бичуемой рабыни - и тогда несчастную определяли слепым жребием, а розгами или другим инструментом для порки орудовал Калаб – старый евнух, который стоял за спиной Султана еще тогда, когда юноша впервые показывал свою мужскую силу на церемонии Праздника Совершеннолетия.

Когда-то Султан взял наложницу, которая не понимала оказанной ей чести и желала холодностью своей отвратить от себя внимание Величайшего, чтобы остыла его страсть и он вернул ее домой...

В тот раз между колоннами в Полночном Чертоге заняла место мать неумной девицы, которую спереди и сзади – по грудям, животу, спине и ногам, секли жгучей травой. Под вопли своей матери, которая не смогла объяснить дочери, в чем долг женщины перед ее повелителем, девица проявила отменную резвость, фантазию и охотку, удовлетворяя разыгравшуюся страсть Султана всю ночь напролет.

К утру Калаб с помощником изрядно притомились, почтенная матрона от колен по шею выглядела так, словно ее окунули в кипяток и сорвала голос.

Зато наложница навсегда избавилась от деланной холодности. Вскоре она принесла Султану двух очаровательных дочек – и Султан уже поглядывал на старшую, вполне видя ее на своем ложе вместо матери в ближайшее время.

***

Нынче цепи на колоннах свисали без дела, а в массивные кольца были вдеты широкие шелковые ленты теплого охряно-померанцевого цвета.

Черные охранницы обвили лентами, которые поразительно подходили к цвету кожи, на которую легли, поднятые вверх руки юной рабыни. Гладкие витки шли от ладоней до подмышек, чтобы встретиться за спиной крепким узлом. Рабыня судорожно ухватилась за ленты, и обвисла на широко раскинутых руках, словно ноги не держали ее.

Голова ее бессильно упала на грудь и волна