Вадим Шефнер - Девушка у обрыва (Сборник)

Я еще раз оглядел девушку. Крыльев у ней не имелось, но все-таки она была такая красивая и симпатичная, что не верилось, в ее земное соцпроисхождение.

— Извиняюсь, вы не ангел случайно? — спросил я ее заплетающимся языком.

— Нет, я Лида, — ответила девушка. — Я вовсе не ангел… А вы замерзаете, замерзаете! — И она стала тормошить меня и подымать с места. Но ноги у меня не шли.

Тогда она сняла лыжи и, проваливаясь в снег, стала тащить меня куда-то. На глазах у нее были слезы, и мне стало стыдно, что я не могу двигаться. Я сделал усилие, кое-как встал на ноги и побрел, опираясь на плечо девушки. Но ног своих я не чувствовал.

Вскоре мы очутились на небольшой полянке. Девушка подвела меня к осинке, чтобы я не упал, а сама подошла к другому дереву и провела рукой по его стволу. Мне показалось, что при этом она нажала на какой-то рычажок, который чуть заметно торчал из коры.

— Сейчас вы согреетесь, — ласково сказала она. — Все будет хорошо. Мама моя вам поможет, она по специальности врач.

— Какие уж тут врачи, — тяжело ворочая языком, ответил я. — Раз человек помер, то он помер. Если он не помер, то он не помер, но если он помер, то он именно помер. Скажите мне честно, товарищ ангел: помер я или не помер?

— Сейчас мы будем дома, — мягко ответила девушка. — Идет проверка. Сразу вниз нельзя.

Тут я заметил, что на стволе ели, стоящей по другую сторону полянки, зажегся небольшой белый квадратик. Квадратик мигнул два раза и погас, а на смену ему загорелся круглый зеленый глазок.

А секунду спустя я увидал, что посреди полянки снег пришел в движение, на нем обозначилась круглая и все расширяющаяся трещина. И вдруг с тихим шипеньем и легким свистом откинулась круглая люковая крышка — вместе с кочкой; кочка, по-видимому, была чем-то прикреплена к ней для маскировки. Крышка встала «на попа», внутренняя ее сторона металлически блестела, на ней видны были диагональные насечки. Из черного колодца тянуло подземным ветром, снежинки таяли, попав в столб теплого воздуха. Колодец был круглый, вроде канализационного, только пошире.

«Что же это такое?» — удивился я, но ничего не сказал.

— Сядьте сюда, отогрейтесь, а потом спустимся домой, — сказала девушка и подтащила меня к люку. — Садитесь же, ноги свесьте туда, а руки держите над шахтой. А я схожу за лыжами, их нельзя оставлять наверху.

Она ушла. Я согнувшись сидел на краю люка. Оттуда все тянуло и тянуло теплом, и ногам моим вдруг стало очень больно, особенно правой, — они начали оттаивать. И по рукам тоже забегали колючие мурашки.

Вскоре девушка вернулась. Она принесла лыжи и бросила их в люк. Мне показалось, что падали они очень долго. Потом снизу послышался глухой удар.

— Сломались! — сказал я.

— Ну и пусть, — ответила Лида. — Главное — ничего нельзя оставлять наверху… А вам легче? Можете спускаться?

— Могу, — ответил я. — А куда это?

— К нам домой. Потом все узнаете.

Я наклонился над люком. Ближе к свету серебристо поблескивали металлические ступеньки и поручни, вертикально уходя вглубь. Круглая стена колодца отсвечивала желтым. А дальше была темнота.

— Я начну спускаться первой и буду подстраховывать вас, — сказала Лида и, легонько отстранив меня, полезла в колодец. Потом и я тяжело опустил ноги вниз, нащупал ступеньку и, держась за теплые гладкие перила, стал спускаться неизвестно куда.

Сверху от расплавленных теплым ветром снежинок падали капельки. Я лез и слышал, как в темноте, несколькими ступеньками ниже, Лида негромко напевает «Рамону» — была такая песенка. «Рамона, ты слышишь ветра нежный зов, Рамона, ведь это песнь любви без слов. Как птиц белых стая, над нами облака плывут, блистая и тая, они нас властно вдаль зовут…» Я слушал с удовольствием, голос у Лиды был приятный. И потом, ведь это она специально для меня пела, чтоб я знал, что она близко и никуда не делась.

— А вас как зовут? — спросила вдруг Лида, прервав пение.

— Василий Васильевич, — ответил я. — Но вы ради знакомства можете звать меня Васей.

— Вася, сейчас я включу освещение.

С этими словами она нажала на маленький выступ в перилах, и в шахте колодца зажегся свет. Стала видна стенка, выложенная желтыми металлическими плашками. Одновременно наверху, высоко над моей головой, автоматически захлопнулась крышка люка и вьюга исчезла, будто ее и не было. От неожиданности я вздрогнул, руки мои соскочили с перил, однако я удержался и не упал. Но, стараясь удержаться, я сильно ударился левой рукой о перила и вдруг услышал, что с моими часами что-то произошло, что-то из них посыпалось вниз.

— Черт! Сволочь! — прошипел я сквозь зубы.

— Почему вы ругаетесь?! Что случилось? — испуганно спросила снизу Лида.

— Это я не вас ругаю, это я маклака ругаю, — ответил я. — Механизм из моих ходунцов высыпался. Семь винтов и двадцать алмазов — все выпало! Один корпус остался. Вот и верь после этого людям!

— Не огорчайтесь, Вася, у вас будут новые часы. Я попрошу отца сделать золотые часы и подарю их вам.

— Мне от вас часов не надо, — обиделся я. — Я хоть и на Лиговке живу, но чтоб от девушек подарки брать — этого за мной не водится… А ваш папаша часовщик, значит?

— Нет, не часовщик. Но часы сделать он может.

— Замнем, Лида, этот разговор, — сказал я. — А вот я интересуюсь, как металлист, чем это здесь стенка выложена. Из чего эти плашки? Медь не медь, латунь не латунь… не пойму.

— Эти плитки из золота, — пояснила Лида. — Отец говорит, что золото не поддается коррозии. А лестница эта и поручни — из платины. Платина ведь тоже хороший материал.

Тут я вторично чуть не ссыпался с лестницы.

— Как это так, — спрашиваю, — стены из золота, ступени из платины? Куда я попал? Или я в безумном сне?!

— Нет, вы не во сне, — спокойно ответила Лида. — Но вы у нас увидите много странного.

Тем временем лестница кончилась, и мы очутились на небольшой площадке, где валялись разбитые Лидины лыжи. Перед нами была глухая стена из темного вороненого металла, справа из стены торчали клавиши с буквами, на манер как у пишущей машинки.

Тем временем я взглянул на свои часы и убедился, что от них остался только корпус — все детали действительно вывалились вместе с циферблатом.

— Снимите с моей руки эту дрянь! — попросил я Лиду. — У меня пальцы с морозу не действуют… Снимите эту дрянь и швырните ее на пол! Тошно мне видеть, как меня облапошили!

Девушка сняла бывшие часы с моей руки и бросила корпус на пол, а ремешок спрятала в карманчик своего лыжного костюма.

— Этот ремешок вам еще пригодится, — с улыбкой сказала она.

Потом Лида пять раз нажала на клавиши в стене — набрала свое полное имя — и вдруг стена раздвинулась. Мы вошли в длинный коридор, который с небольшим наклоном уходил куда-то еще глубже внутрь земли. Стены здесь были облицованы полированными плитками из яшмы и малахита, пол был из розового мрамора. Из стен торчали матовые светильники, излучавшие ровный и сильный свет.

«Куда меня занесло?» — недоумевал я. Бомбоубежищ в ту пору еще не строили; о метро и разговоров не было; на каменноугольную шахту тоже никак не походило. «Может быть, я попал в тайное гнездо иностранных шпионов?» — мелькнула у меня роковая догадка.

— Стой! — воскликнул я. — Говори, куда ты меня завлекла! Знай, ни одна военная тайна не выпрыгнет из моих уст! — И я твердо прислонился к стене, не желая идти дальше.

— Не смей со мной так разговаривать! — обиделась Лида. — Никаких тайн твоих мне не нужно!

— А кто все это выстроил под землей? Отвечай, чья это подозрительная работа?

— Все это создал мой отец… Тебе, конечно, это странно. Но мой отец — необыкновенный человек. У него от рождения великий дар: он может создавать все из ничего.

Ошеломленный этим признанием симпатичной Лиды, я отклеился от стены и покорно, как ребенок, заковылял за своей провожатой. Я решил, что такая славная девушка не может быть шпионкой. И потом, признаться, никаких военных тайн я выдать не мог, даже если бы меня пытали или, наоборот, обольщали. Дело в том, что я не знал военных тайн. Хоть я и работал на номерном заводе, но это был завод «Ленхозметаллоштамп № 6» системы Ленбытпотреба. Изготовлялись у нас оцинкованные корыта для домашней стирки, ванночки для купанья малолетних детей, баки для питьевой воды и сливные бачки для санузлов.

Вскоре подземный роскошный коридор кончился, и мы вступили в мраморный круглый зал. Из его высоких окон лился яркий свет, — это был свет искусственный, но похожий на солнечный. Из этого зала мы вошли в другой, отделанный дубовыми панелями, а потом еще в другой и еще в зал, с хорами и сценой, а потом я и счет потерял анфиладам роскошных комнат и залов. Я шел, разинув рот от удивления, а Лиде было хоть бы хны, — она, видно, привыкла ко всему такому.