Запретная любовь. Forbidden Love - Рафаэль Абрамович Гругман

Каролина задумалась и философски, с выразительной интонацией, расцениваемой слушателем, в зависимости от настроения, как угодно: убедительно, саркастически или иронично, – изрекла.

– На дереве растёт много ветвей. Одни засыхают, другие плодоносят. Есть и гибридные ветви. На одной и той же ветви созревают груши и яблоки.

«Могла бы не уклоняться от ответа, а сказать проще: „традиционный способ зачатия не исключает нетрадиционный, оба в равной степени легитимны“, – подумал со злостью. – Понятно и без высокопарных мудрёных фраз, что природа доброжелательно относится к скрещиванию генетически различающихся форм. Зеброид – гибрид лошади и зебры, мул – осла и лошади, зебрул – смесь зебры и осла, лошак – продукт скрещивания жеребца и ослицы. Что ещё надо? Человек – результат совокупления мужчины и женщины. Самец человека и самка орангутанга создадут челроид, а самец орангутанга и самка человека…» – Я задумался над гипотетическим названием нового биологического вида, и прыснул со смеха, представляя, орангутанга-человека с мощным хвостом, которым он цепляется за ветки деревьев и отмахивается от комаров.

– Ты надо мной смеёшься? – толкнула меня в бок Каролина, оторвав от весёлых раздумий.

– Нет, что ты. Я внимательно тебя слушаю.

– Так вот, – удовлетворилась она ответом. Речь её расцвела. – В животном мире бисексуальность является нормой. Орангутанги, близкие сородичи человека, привыкли к однополым и бисексуальным контактам. Такими же были первобытные люди. Фаллосную кость засовывали в любую щель. В процессе эволюции отношения стали моногамными и разнополыми для продолжения рода. В животном мире: самец – самка. В нашем случае, мужчина – женщина. А когда произошла технологическая революция, мы получили то, что имеем на сегодняшний день… – она многозначительно развела руки.

Я не вслушивался в её рассуждения, отвлёкся на свои думы. А она, так и не ответив чётко на мой вопрос, вернулась к рассказу об истории Польши, долго говорила о восстании генерала Костюшко, кознях России и предательстве англичан, договорившись до раскрытия личной тайны: «Полгода назад в Польше распространились слухи, что я внебрачная дочь действующего Президента. Когда Сейм потребовал сделать ДНК тест, я скрылась. По личной просьбе отца МИД Нидерландов предоставил мне статус временного жителя». – Признавшись, она попросила об этом никому не рассказывать, пояснив, что разоткровенничалась по одной причине: у нас схожие судьбы, она тоже изгнанница.

…Автобус неторопливо катился к финансовому центру Европы, останавливался в больших городах, впуская и выпуская пассажиров. Помимо водителя, мы оказались единственными путешественниками, проехавшими весь путь. На двух длительных остановках удалось размять ноги, затекшие от долгого сидения, заскочить в ресторан быстрого обслуживания и выпить по стаканчику красного сухого вина, привычного напитка жителя южной Франции.

Во время второй стоянки, захмелев, Каролина высоко подняла бокал и провозгласила тост: «Ешче Польска не сгинела, пока мы жиемы». В глазах её заблестели слёзы. Каролина их не стеснялась, не отводя взгляд, тихо напела первый куплет. Когда мы вернулись в автобус, она пояснила, почему так расчувствовалась.

– Это национальный гимн Польши. Песня написана для польских легионеров Наполеона Бонапарта. Позже мазурка исполнялась на тайных собраниях польских гетеросексуалов, она сопровождала их в годы борьбы за независимость. Оставив неизменной гениальную музыку, предатели и коллаборационисты переделали слова гимна под идеологию новых правителей. Однако как и прежде, польские гетеросексуалы повторяют как молитву, единственную неизменившуюся строку гимна: «Ешче Польска не сгинела, пока мы жиемы», и вкладывают в неё смысл духовной и нравственной свободы. Мы свободные люди, пока продолжаем за свободу бороться.

Её настроение передалось мне. Я растрогался, порывисто прижал её к себе и поцеловал в висок.

…В Лозанну приехали с часовым опозданием, устроились в мотеле и заснули, как убитые, на соседних кроватях. Утром позавтракали и, руководствуясь электронным навигатором, пешком отправились на авеню де Рюмин. Двадцать две минуты, как написано в навигаторе. На коротком пути, пока дошли до авеню де Рюмин, насчитал до ста банков и акционерных обществ. Сбился со счёта и вспомнил слова Вольтера: «Если увидишь швейцарского банкира, желающего выброситься из окна, не препятствуй и следуй за ним без каких-либо колебаний. Появился стопроцентный шанс заработать немалые деньги».

Не спеша, фотографируя по дороге памятники архитектуры, добрались до «Дойче банка». Вошли вовнутрь. Осмотрелись. Слева в окошке «Справочный сервис» скучал клерк, совершенно седой, гладковыбритый мужчина, на вид семидесятилетний. Казалось, он спал – глаза его, когда подошёл я к окошку, были полузакрыты. Я слегка кашлянул, заявив о своём присутствии. Когда старик очнулся, я назвал номер сейфа и показал ключ.

– Предъявите удостоверение личности.

«Зачем? – тревожная мысль пронзила мозг. – Достоинство швейцарского депозитарного банка, обеспечившее ему высокое реноме – высшая степень надёжности, секретность вкладов и анонимность банковских операций. Чтобы положить ценности на хранение и забрать их, не требуется указывать имя и фамилию вкладчика. Жизнь не стоит на месте, – лихорадочно размышлял я, успокаивая себя. – Возможно, чтобы не повредить реноме банка и не отпугнуть определённую категорию вкладчиков, негласно в правила выдачи сбережений были внесены изменения».

– Предъявите удостоверение личности, – повторил он.

Метеором в памяти пронеслась история о бдительном охраннике, сообщившем журналистам о подозрительном вкладчике, выехавшем из банка на бронированном грузовике, доверху заполненном золотыми слитками. Выяснилось, что их получили наследники Мартина Бормана по секретным счетам третьего рейха. Разразился скандал. Швейцарские банки, отрицавшие сотрудничество с нацистами, попали в неловкое положение. «Неужели история с сокровищами, награбленными нацистами, заставила банкиров изменить правила?»

Клерк внимательно следил за моим лицом.

– У вас есть удостоверение личности? – настороженно спросил он.

Не для того я поехал в Швейцарию, чтобы в решающий момент сдрейфить, развернуться и уйти восвояси.

– Конечно, – ответил, как можно непринужденнее, вытащил временный нидерландский паспорт и просунул в щель в смотровом окне.

Клерк взял паспорт и уткнулся в компьютер.

«Проверяет, стоит ли перед ним международный преступник», – шутил сам с собой, пока клерк сверялся с компьютерной базой данных.

– Посмотрите в глазок, – потребовал он, убедившись, что имеет дело с добропорядочным вкладчиком. Пояснил: «Такова процедура».

Я послушно прильнул к глазку. Убедившись, что Роберт Маркус не разыскивается Интерполом, он вызвал по внутренней связи служащего, ответственного за обслуживание анонимных клиентов, зарезервировавших банковские сейфы в частное пользование, и предложил несколько минут посидеть в офисе для VIP-вкладчиков.

Мы удобно устроились в рядом расположенных мягких кожаных креслах. На стене прямо перед глазами висел телевизор. На большом мониторе мелькали международные новости. Бегущая строка сообщала курс акций на нью-йоркской и пекинской бирже. Новости из Флориды сменились сообщениями из жизни Президента США. Скороговоркой диктор сообщил, что супруги приобрели дом в Вестчестере и, по-видимому, это связано с планами Николаса Хилтона на следующих выборах выставить свою