Сергей Волков - Анабиоз. Марш мародеров

— Со стен, со стен их эта… сними! — подсказывает Юсупов. — Они сверху бьют!

Задрав ствол пулемета, Ник дает длинную, почти до конца ленты, очередь, и на этот раз попадает очень удачно — сразу пять или шесть человек, засевших на крытой галерее стены, падают, выронив оружие, а остальные бегут прочь от башни, стремясь уйти из зоны обстрела.

Ворота, через которые тягач должен пробиться, чтобы смять заграждения на площади с внешней стороны, приближаются. Стрелять становится практически не в кого — все аковцы теперь находятся позади тягача. Ник начинает быстро перезаряжать пулемет — в первой ленте осталось всего четыре патрона.

Мощный удар подбрасывает машину, двигатель хрипит, словно живое существо.

— Что это?

— Граната под днище залетела, — отвечает Юсупов. — Мощная! Если эта… под гусеницу попадет, то все…

Второй взрыв, прозвучавший где-то сзади, уже не так опасен. Ник торопливо захлопывает горячую ствольную коробку и взводит затвор. Он успевает подумать, что если тягач сейчас остановится, это будет равносильно провалу всей операции. И с почти стопроцентной вероятностью — их с Виленом гибель.

Еще взрыв! Еще!

— Жми-и-и! — не помня себя, надрывается Ник.

Рядом с тягачом мелькает покосившийся столб с декоративными фонарями, стилизованными под пушкинскую эпоху, что-то сильно ударяет в люк десантного отсека. На несколько секунд Ник теряет выдержку — ему кажется, что он навечно заперт в этом грохочущем, душном стальном гробу. Врезавшись плечом в стойку, он орет от боли, но эта боль оказывается спасительной — приступ клаустрофобии проходит.

До ворот остаются считанные метры. Выжав из двигателя «маталыги» все, что только можно, Юсупов вгоняет тягач в арку. О листы лобовой брони щелкают пули — те аквоцы, кто удерживают траншеи с внешней стороны башни, слишком поздно понимают, что случилось у них в тылу. Ник припадает к прицелу, несколько раз чувствительно бьется лбом о резиновый предохранительный валик, но не обращает на это никакого внимания.

ПКТ, плюясь гильзами, лупит по защитникам траншеи практически в упор, пули прошивают человеческие тела насквозь и уходят глубоко в землю. Тягач, переваливаясь на ухабах, рвется вперед, под гусеницами что-то трещит, лопается, вокруг грохочут выстрелы. Ник вспоминает фразу из старого советского фильма «На войне как на войне»: «Поддержите нас огнем и гусеницами». Вот сейчас они с Юсуповым именно это и делают — поддерживают отряды, штурмующие Кремль, огнем и гусеницами. Причем гусеницы делают гораздо больше пулемета в башенке — они давят уцелевших аковцев, ломают заграждения, рвут колючку, пробивая людям Заварзина и Бабая дорогу в крепость.

Если внутри Кремля горели костры и было хоть что-то видно, то снаружи царит ночная темень. Ник совсем теряется, пытаясь хоть что-то разглядеть через прицел и триплексы. Стреляет практически наугад.

— Них шизен! — говорит Юсупов, когда они выкатываются далеко за ворота. — Наших эта… заденешь.

— Где тут наши, где тут вообще кто? — Ник с досадой бьет ладонью по колену. — Как у негра в жо…

— Держись! — кричит инженер.

«Маталыга» почему-то взлетает вверх, словно бы зависает в воздухе — двигатель переходит на турбинный вой, — и грузно обрушивается на землю, загрохотав всеми своими стальными внутренностями. Ник, вцепившись в поручни, догадывается, что тягач преодолел ров, выкопанный вокруг прибашенных укреплений.

— Ра-а-азворот… — увлеченно комментирует свои действия Юсупов, дергая рычаги. — А теперь еще раз-з-з…

Тягач, перемалывая гусеницами землю, куски асфальта, остатки заграждений, разворачивается носом к воротам, проезжает несколько метров и останавливается. Двигатель работает на холостом ходу, и становится почти тихо.

Ник прислушивается к тому, что происходит снаружи, за броней.

— Почему никто не стреляет?

Словно в ответ на его вопрос, со стены звучит одинокая очередь — несколько пуль цокают по башне и с визгом рикошетят в стороны.

— Эта… сейчас бутылки полетят! — предупреждает Юсупов. — Просто подождать надо.

Позавидовав твердой уверенности инженера в том, что все идет как надо — самому ему кажется, что весь их план захвата Кремля давно провалился — Ник приникает к прицелу.

Первая брошенная из темноты бутылка разбивается об угол башни и голубоватый огненный шар освещает площадку перед воротами. Ник успевает ужаснуться увиденному — перепаханные гусеницами траншеи, загогулины колючей проволоки, похожие на ветки невозможного стального терновника, обломки жердей, бревен — и трупы, множество трупов в окровавленном камуфляже, вмятые в глинистую землю.

Опять наваливается темнота, но следом за первой бутылкой летят новые — одна, две, три, пять. Вместо зажигательной смеси Бабай придумал использовать растворитель, который прекрасно прошел тридцатилетнюю проверку временем и которого в строительных магазинах и на складах было полным-полно. Бесцветная резко пахнущая жидкость отлично воспламеняется, но, в отличие от керосина, бензина и прочих нефтепродуктов, не дает яркого, долгого огня, быстро выгорая в ноль.

Тем не менее этот импровизированный «коктейль Молотова» делает свое дело — растворитель поджигает прилепившиеся к стене кусты, деревья и ночная мгла отступает. Ник поворачивает башенку и видит множество людей, бегущих к воротам со стороны темных домов.

Охваченный каким-то невыразимым восторгом, он откидывает люк, высовывается и кричит:

— Хал! Живой?

— Живой, блин! — орет из темноты татарин. — Все ништяк, блин! Без булдырабыз[34]!

— Пропустите людей и давайте за нами, — перебивает его Заварзин. — Будете прикрывать. Как с патронами?

— Нормально, — отвечает Ник в темноту.

Со стены снова стреляют, на этот раз одиночным. Видимо, засевший там неизвестный аковец воображает себя великим снайпером — пуля высекает искру в нескольких сантиметрах от локтя Ника.

— Лезь внутрь! — рычит совсем близко от тягача Бабай, и тотчас же несколько автоматов начинают грохотать со всех сторон, поливая огнем бойницы на стене.

Ник проваливается в люк, захлопывает его за собой и, ощущая в душе странную веселую злость, поворачивается к Юсупову.

— Чуть-чуть не попал, сука! Представляешь?

— А ты эта… зачем полез-то? — флегматично спрашивает инженер и поясняет: — Нормально же все. Сейчас поедем.

Бойцы из отрядов Заварзина и Бабая постепенно втягиваются в ворота. Разбитые на десятки, люди разбегаются в стороны, обшаривая территорию. Внутри Кремля немедленно вспыхивают короткие перестрелки, кто-то дико кричит, дважды гулко бухают гранатные взрывы.

— Давай, давай, Вилен, поехали! Там же наших убивают! — торопит Ник Юсупова.

Наконец тягач дергается и ползет к воротам, возле которых остается на карауле последняя десятка штурмующих.

Колян Заварзин — четкий мужик. Автор. В смысле — в авторитете. Если говорит — то реально так, по делу, без байды всякой. Я с ним когда общаюсь, тоже стараюсь пургу не мести, типа я серьезный пацан, не фуфлогон какой-нибудь.

Мы когда к штурму готовились, он меня в первую десятку поставил. Я ему кричу — ни фига ты начальник, блин! Мы с Ником и Очками всю эту движуху замутили, а ты меня простым бойцом ставишь. Не по честнаку, понял? Поставь хотя бы десятником.

А он посмотрел на меня и в таком роде сказал, что справедливость — это круче честности. И вообще, главное в жизни — чтобы все было по справедливости. А когда салага без опыта командует взрослыми мужиками, у которых семьи, то никакой справедливости тут нет. Короче, развел он меня, блин — высший класс. Умеет. И я не в обиде, потому что понимаю, что так-то, чисто по жизни, он прав со всех сторон.

В общем, дождались мы ночи и пошли. Впереди разведка идет, семь человек. Квартал пройдут и знак подают — всё чисто, можно двигаться. Тогда мы перебежками, перебежками — и опять затихаримся. Так до Профсоюзной и добрались. Кругом темнота такая, что ног не видно. Один раз совсем близко, по Баумана, патруль прошел. Три человека, идут, анеки травят, ржут. А нас тут сидит такая бригада, что за минуту не оббежишь — и все стремаются, блин, потому что если кипиш начнется, то всё, капец всему.

Посидели мы с полчаса где-то, и опять перебежками, перебежками — до точки добрались. Залегли, натурально, как в кино про немцев. Потом Колян троих выдергивает — меня и еще двух пацанов, ну, молодых в смысле, — и говорит: валите на церковь — она там справа стояла — и секите во все зенки, когда над Казанкой ракета взлетит сигнальная.

А церковь давно пустая, даже не пахнет в ней уже. Обычно-то там запах такой, как в магазине, где всякие индийские приблуды продают, ну, там, сувениры, звенелки. А тут даже такого запаха не осталось. Просто дом — и всё. Один из пацанов, который с нами был, сказал, что Монах в этой церкви хотел обряды всякие проводить, но чего-то ему тут не понравилось, и он теперь рулит в большом таком соборе, который возле геофака.