Хищные вещи века - Аркадий Натанович Стругацкий

саквояж, нагнулся над Бубой, осмотрел его и сказал равнодушно:

– Безнадежен.

– Вызовите полицию, – сказал я.

Он медленно спрятал в саквояж инструменты.

– В этом нет никакой необходимости, – сказал он. – Здесь нет состава преступления. Это нейростимулятор…

– Да, я знаю.

– Ну вот. Второй случай за ночь. Они совсем не знают меры.

– Давно это началось?

– Нет, не очень… Несколько месяцев.

– Так какого же черта вы молчите?

– Молчим? Не понимаю. Это у меня шестой вызов за ночь, молодой человек. Второй случай нервного истощения и четыре случая белой горячки. Вы его родственник?

– Нет.

– Ну ничего. Я пришлю людей. – Он постоял немного, глядя на Пека. – Вступайте в хоровые кружки, – сказал он. – Записывайтесь в лигу раскаявшихся шлюх…

Он бормотал еще что-то, уходя, – старый, равнодушный, сгорбленный человек. Я накрыл Пека простыней, опустил штору и вышел в гостиную. Пьяные гнусно храпели, распространяя запах перегара, и я взял их обоих за ноги, выволок во двор и бросил в лужу возле фонтана. Снова наступал рассвет, звезды гасли на бледнеющем небе. Я сел в такси и набрал на пульте индекс Старого Метро.

Здесь было людно. В регистратуре к барьеру было не пробиться, хотя мне показалось, что бланки заполняли всего два или три человека, а остальные только смотрели, жадно вытягивая шеи. Ни круглоголового, ни Эля за барьером не оказалось, и никто не знал, как их найти. Внизу, в переходах и тоннелях, толкались и кричали пьяные полусумасшедшие мужчины и истеричные женщины. То глухо, то резко и отчетливо гремели выстрелы, дрожал от взрывов бетон под ногами, воняло гарью, порохом, по́том, бензином, духами и водкой. Рукоплещущие, визжащие девки теснились вокруг капающего кровью детины с бледным торжествующим лицом, где-то жутко рычали дикие звери. В залах публика бесновалась у огромных экранов, а на экранах кто-то с завязанными глазами веером палил из автомата, прижав приклад к животу, кто-то сидел по грудь в черной тяжелой жидкости, весь синий, и курил толстую трещащую сигару, кто-то с перекошенным от напряжения лицом висел, словно окаменев, в паутине туго натянутых нитей…

Потом я узнал, где Эль. Возле грязного помещения, заваленного мешками с песком, я увидел круглоголового. Он неподвижно стоял в дверях, лицо его было закопчено, от него несло пороховой гарью, и зрачки были во весь глаз. Через каждые пять секунд он нагибался и чистил колени, и он не слушал меня, и пришлось сильно встряхнуть его, чтобы он меня заметил.

– Нету Эля! – гаркнул он. – Нету его, понимаешь? Один дым, понял? Двадцать киловольт, сто ампер, понимаешь? Не допрыгнул!

Он сильно оттолкнул меня, повернулся и устремился в грязное помещение, прыгая через мешки с песком. Расталкивая любопытных, он продрался к низенькой железной двери.

– А ну, пусти! – визжал он. – А ну, я опять! Бог троицу любит…

Дверь гулко захлопнулась за ним, и люди шарахнулись прочь, спотыкаясь и падая. Я не стал ждать, пока он выйдет. Или не выйдет. Он мне больше не был нужен. Оставался только Римайер. Оставалась еще и Вузи, но на нее я не надеялся. Значит, только Римайер. Я не буду его будить, я подожду под дверью.

Уже взошло солнце, и загаженные улицы были пусты. Из каких-то подземных стоянок выползали и принимались за работу дворники-автоматы. Они знали только работу, у них не было потенций, которые стоило развивать, но зато у них не было и первобытных рефлексов. Возле «Олимпика» мне пришлось остановиться и пропустить длинную колонну красных и зеленых людей и людей, закованных в дымящуюся чешую, которые, трудно волоча ноги, проплелись из одной улицы в другую, оставив за собой запах пота и краски. Я стоял и ждал, пока они пройдут, а солнце уже озаряло громаду отеля и весело блестело на металлическом лице Владимира Сергеевича Юрковского, смотревшего, как и при жизни, поверх всех голов. Потом они прошли, и я вошел в отель. Портье дремал за своим барьером. Проснувшись, он профессионально улыбнулся и спросил свежим голосом:

– Прикажете номер?

– Нет, – сказал я. – Я иду к господину Римайеру.

– К Римайеру? Но простите… Девятьсот второй номер?

Я остановился.

– Да, кажется. В чем дело?

– Прошу прощения, но господина Римайера нет дома.

– Как нет?

– Он уехал.

– Не может быть, он же болен… Вы не ошибаетесь? Девятьсот второй номер.

– Совершенно верно, девятьсот второй номер. Римайер. Наш постоянный клиент. Полтора часа назад он уехал. Точнее, улетел. Друзья помогли ему спуститься и сесть в вертолет.

– Какие друзья? – спросил я безнадежно.

– Я сказал – друзья? Прошу прощения, возможно, это знакомые. Их было трое, и двоих я действительно не знаю. Просто молодые люди спортивного типа. Но мистера Пеблбриджа я знаю, он наш постоялец, но он уже выписался.

– Пеблбридж?

– Совершенно верно. Последнее время он довольно часто встречался с господином Римайером, из чего я и заключил, что они хорошо знакомы. Он снимал у нас восемьсот семнадцатый номер… Такой представительный мужчина, в годах, рыжеватый…

– Оскар…

– Совершенно верно, мистер Оскар Пеблбридж.

– Понятно, – произнес я, стараясь держать себя в руках. – Так вы говорите, они помогли ему?

– Да. Ведь он сильно болел, к нему даже врача вызывали вчера. Он был еще очень слаб, и молодые люди поддерживали его под локти и почти несли.

– А сиделка? У него была сиделка.

– Была. Но она ушла сразу же после них. Они ее отпустили.

– Как вас зовут? – спросил я.

– Вайл, к вашим услугам.

– Слушайте, Вайл, – сказал я. – А вам не показалось, что господина Римайера увезли насильно?

Я не спускал с него глаз. Он растерянно заморгал.

– Н-нет, – проговорил он. – Впрочем, сейчас, когда вы это сказали…

– Хорошо, – сказал я. – Дайте мне ключ от его номера и пойдемте со мной.

Портье, как правило, весьма дошлый народ. Во всяком случае, на определенные вещи нюх у них просто замечательный. Было совершенно ясно, что он догадался, кто я. И может быть, даже – откуда я. Он подозвал швейцара, что-то шепнул ему, и мы поднялись в лифте на девятый этаж.

– Какой валютой он расплачивался? – спросил я.

– Кто? Пеблбридж?

– Да.

– Кажется… Ах да, марками. Немецкими марками.

– А когда он к вам приехал?

– Минуточку… сейчас я вспомню… Шестнадцать марок… Совершенно точно, четыре дня назад.

– Он знал, что Римайер живет у вас?

– Простите, не могу сказать. Но позавчера они обедали вместе. А вчера долго беседовали в вестибюле. Рано утром, когда еще никто не спал.

В номере Римайера было непривычно чисто и прибрано. Я прошелся, осматривая комнаты. В стенном шкафу стояли чемоданы. Постель была смята, но никаких следов борьбы я не нашел. В