Паоло Бачигалупи - Заводная

На самом же деле его провезли в рикше вдоль оцепления, состоявшего из мрачных белых кителей, высадили прямо у ступеней храма, заставили снять обувь, досконально ощупали и вместе с другими свидетелями запустили внутрь.

Сквозь густые заросли деревьев вокруг храма территорию министерства не разглядеть. Даже как бы случайные, устроенные «Агрогеном» пролеты дирижаблей дали ему больше сведений, чем это упорное стояние в самом центре комплекса.

— Вижу, тебе вернули обувь.

Не спеша подходит ухмыляющийся Карлайл.

— Их так осматривали — думал, отправят в карантин.

— Тут просто не любят запах фарангов. — Он достает сигарету себе, предлагает Андерсону, и они закуривают под пристальными взглядами охранников. — Как церемония? Понравилась?

— На мой взгляд, могли бы устроить целое представление.

— А им не надо. Все и так понимают, что к чему, — генерал Прача потерял лицо. В какой-то момент мне даже показалось, что эта их статуя Пхра Себа треснет от стыда пополам. Королевство меняется — по всему видно.

Андерсон припоминает здания, которые заметил краем глаза по дороге к храму: все обветшалые, в сырых пятнах, в лианах. Если поражение Бангкокского тигра недостаточный довод, то поваленные деревья и неопрятные газоны — это верный признак.

— Должно быть, ты горд своим успехом.

Карлайл затягивается сигаретой и медленно выпускает струйку дыма.

— Скажем так: этим этапом я доволен.

— Вот на них ты произвел впечатление. — Андерсон кивает в сторону «Фаланги фарангов». Ее члены, похоже, уже начали пропивать полученную компенсацию: Люси подбивает Отто спеть тихоокеанский гимн прямо перед угрюмыми вооруженными кителями. Отто замечает Карлайла, шатаясь, подходит и дышит перегаром лао-лао.

— Ты пьян? — спрашивает Карлайл.

— Абсолютно. — На лице у торговца гуляет хмельная улыбка. — Пришлось все выпить у ворот. Эти стервецы не дали пронести бутылки, чтоб отпраздновать. И еще у Люси опиум забрали. — Он хлопает Карлайла по плечу. — А ты был прав, старый подонок, так прав, что правее некуда. Посмотри на физиономии этих чертей в кителях — будто горькой тыквы объелись. — Отто, пьяно улыбаясь, шарит в поисках Карлайловой ладони — хочет пожать. — Как им утерли нос — посмотреть приятно. Вот вам «добровольные пожертвования»! Ты хороший человек, Карлайл. Ты хороший человек. Спасибо тебе. Если б не ты — я б не разбогател, а теперь!.. — Он радостно хохочет, отыскивает наконец его руку, жмет и повторяет: — Хороший человек. Хороший.

Тут Люси зовет его обратно в очередь:

— Эй ты, пьянь несчастная, рикша ждет!

Отто, шатаясь, уходит и под неодобрительными взглядами белых кителей пытается не без посторонней помощи влезть в повозку. С вершины храмовой лестницы за сценой наблюдает женщина в офицерской форме.

— О чем, по-твоему, она думает? — спрашивает Андерсон. — Смотрит на пьяных фарангов, топчущих ее землю, и что, интересно, видит?

Карлайл делает затяжку и не спеша выпускает струйку дыма.

— Зарю новой эпохи.

— Назад в будущее, — бормочет себе под нос Андерсон.

— Что?

— Ничего особенного. Йейтс так говорил. Сейчас минимум усилий дает максимум эффекта. Мир уменьшается.

Люси с Отто, кое-как забравшись в рикшу, катят по дорожке, последний громко благословляет всех подряд достопочтенных белых кителей, которые помогли ему разбогатеть, выплатив компенсации. Карлайл смотрит на Андерсона и одним движением брови задает вопрос. Андерсон, затягиваясь сигаретой, прикидывает, какие именно возможности ему предлагают.

— Я хочу личной встречи с Аккаратом.

— Какое наивное детское хотение, — фыркает Карлайл.

— Дети в такие игры не играют.

— Думаешь, так легко возьмешь его в оборот, сделаешь мальчиком на побегушках? Тут тебе не Индия.

— Скорее Бирма, — серьезно говорит Андерсон и тут же усмехается, заметив, что Карлайл ошарашен таким ответом. — Спокойно, разорение стран больше не в наших интересах, а вот свободная торговля — другое дело. Не сомневаюсь, что мы найдем с ним хотя бы общие цели. Но сперва мне нужна эта встреча.

— Какой осторожный. — Карлайл бросает и затаптывает сигарету. — А я уж начал думать, что ты любишь риск.

— Ну нет, приключения мне ни к чему. Может, вон тем алкоголикам и надо… — Тут он замолкает, раскрыв рот.

В толпе стоит Эмико. Среди обступивших Аккарата японских бизнесменов и политиков, которые о чем-то беседуют и улыбаются, он краем глаза улавливает знакомые рваные движения.

— Боже мой! — ахает Карлайл. — Это что — пружинщица? Пружинщица в министерстве?

У Андерсона слова застревают в горле.

Нет, ошибся. Не Эмико. Те же жесты, но не она. Эта — в дорогой одежде, на шее поблескивает золото, лицо немного другое. Девушка поднимает руку и механически-неестественно заправляет за ухо локон черных шелковистых волос.

Андерсон выдыхает.

Пружинщица какое-то время с милой улыбкой встречает каждое слово Аккарата, а потом представляет ему своего хозяина, в котором Андерсон узнает человека с фотографий, сделанных разведкой, главного управляющего компании «Мисимото». Он что-то говорит девушке, и та, поклонившись, спешит к рикшам чуть нелепой, но изящной походкой.

Эта очень похожа на Эмико: такие же нарочитые продуманные движения. Андерсон вздыхает. Все в ней напоминает ту, другую, отчаявшуюся, одинокую и беззащитную девушку, которая лежит в его постели, жадно выспрашивает о деревне своих собратьев («Какие они? Кто еще с ними живет? У них правда нет хозяев?») и так хочет надеяться. До чего они разные — Эмико и эта ухоженная пружинщица, которая грациозно скользит мимо чиновников и белых кителей.

— Вряд ли ее пустили в храм, — произносит наконец Андерсон. — До такого бы они не дошли. Думаю, оставили ждать снаружи.

— Да, но взбесились-то уж точно. — Карлайл вытягивает шею, разглядывая японскую делегацию. — А знаешь, у Райли тоже есть такая — выступает в шоу уродцев у него в дальнем зале.

— Надо же, не знал, — сдавленно замечает Андерсон.

— Точно говорю. Трахает все, что движется. Советую посмотреть — вот где дичь настоящая, — негромко усмехаясь, говорит Карлайл. — О, гляди — ее заметили. Похоже, королевский защитник в шоке.

Сомдет Чаопрайя пялится на пружинщицу ошалело, как корова, которую ударили по голове перед тем, как забить.

Андерсон хмурит брови и, к своему удивлению, тоже переживает.

— Ну нет, не станет он статусом рисковать. По крайней мере из-за пружинщицы.

— Как знать — репутация-то у него не безупречная. Говорят, очень любит развлечения. При прежнем короле он был не такой, как-то держал себя в руках, а теперь… — Карлайл замолкает и, кивнув в сторону девушки, замечает: — Не удивлюсь, если японцы скоро сделают ему такой вот подарочек от чистого сердца. Сомдету Чаопрайе не отказывают.

— Взятка.

— Как и всегда. Но эта окупится. Говорят, он уже заправляет почти всеми делами во дворце, прибрал к рукам большую власть. Дружба с ним — хорошая страховка на время следующего переворота. Вот смотри: на первый взгляд все тихо-спокойно, но под ковром идет большая драка. Мир между Прачой и Аккаратом ненадолго — они точат зуб друг на друга с самого двенадцатого декабря, — говорит Карлайл и, помолчав, добавляет: — Если надавим где надо — то поможем решить исход дела.

— Это дорого встанет.

— Ну, твоим-то вряд ли. Немного золота и нефрита, чуток опиума. — И добавляет тише: — По вашим меркам, так вообще дешево.

— Хватит торговаться. Будет мне встреча с Аккаратом или нет?

Карлайл хлопает Андерсона по спине и хохочет:

— Обожаю работать с фарангами — вы по крайней мере такие прямолинейные! Не переживай — все уже устроено. — Он шагает к японцам и окликает Аккарата. Министр пристально смотрит на Андерсона — тот делает ваи — и, как подобает людям его ранга, отвечает на приветствие едва заметным кивком.

За воротами министерства Андерсон окликает Лао Гу и уже хочет ехать обратно на фабрику, как с разных сторон к нему подходят двое тайцев, берут под локти и куда-то ведут.

— Сюда, пожалуйста, кун.

На мгновение он решает, что схвачен белыми кителями, но тут замечает дизель-угольный лимузин. Пока его сажают в машину, Андерсон, борясь с паранойей, думает: «Хотели бы убить — выбрали бы время поудачней».

Дверь с треском закрывают, и он замечает, что напротив него сидит и сияет улыбкой сам министр торговли Аккарат.

— Спасибо, что составили мне компанию.

Андерсон оглядывает салон: прикидывает, сможет ли сбежать или водитель запер все замки. Худшее в любой работе — разоблачение, когда внезапно обнаруживаешь, что всем вокруг известно о тебе слишком многое. Вспомнить хотя бы Финляндию — как Питерс и Лей отчаянно брыкались, вися в петле над толпой.