Икосаэдр 2.0 - Андрей Валерьевич Скоробогатов

Иван согнал с груди кота, снял тряпки — ступни и лодыжки покраснели и были в волдырях, но он их чувствовал и мог ходить. Расправил штанины, сунул ноги в валенки, стоявшие у порога и вышел из комнаты. В сенях оказалось две двери, открыв одну из них, дезертир увидел, как старик колет дрова на небольшой, очищенной от снега площадке. Услышав скрип двери, дед обернулся и буркнул:

— В доме сиди. Да ты ещё тряпки снял! Мне тебя чего, заново выхаживать?

К Ване подбежал пёс, понюхал руки и дружелюбно помахал хвостом. Интересно, как они уживаются с кошаком?

— Иван Филиппович, мне это… по нужде.

— В сенях вторая дверь, там за крытым двором туалет, разберёшься. Потом, раз встал, поешь и ложки будешь крутить.

2.

Ивана спасла весенняя оттепель. Подумай он бежать хотя бы неделей раньше — замёрз бы по дороге, в глухом сибирском лесу.

С собой были АК-74 и половина буханки хлеба — остаток от унесённого провианта. Сбежать солдат решил уже давно — ещё после новогодней ночи, когда сослуживцы заперли его в подсобке. До этого всё шло если не нормально, то, по крайней мере, без ежедневных унижений. С нового года вся рота словно ополчилась на невысокого, худого Быкова — он стал постоянным объектом насмешек, а то и рукоприкладства.

Иван не строил никаких планов, не готовился к побегу — всё произошло стихийно, будто некие силы предопределили течение событий, — и автомат, и забытый кем-то пакет с провизией, и неприметная дыра в заборе. Ушёл тихо, без шума — казалось, иначе и быть не должно.

Сначала солдат радовался — воздух свободы опьянил его. Побег из танковой части казался долгожданным окончанием всего, что с ним случилось за эти девять месяцев. Теперь всё это позади, думал утром Иван, и упрямо шёл через сугробы.

Но к вечеру, преодолев невысокую гряду, солдат протрезвел. Его пропажу уже, скорее всего, обнаружили, и по следу идут поисковики с овчарками. Всплыла из подсознания мысль, которую Быков старательно прятал от себя самого последние часы, — он преступник теперь, и, если его поймают, трибунала не избежать. К тому же Иван совершенно потерял направление и не знал, куда идёт.

Солдат остановился, отдышался. Открылось второе дыхание, он побежал быстрее, благо, снег был не глубокий, и вскоре вышел на узкую лесную тропинку. У Ивана промокли ноги, мучил голод, но солдат не торопился доедать буханку — кто знает, как долго ещё предстоит идти. Одно радовало — раз есть тропинка, значит, по ней кто-то ходит, значит, он идёт не бесцельно и обязательно куда-нибудь выйдет.

Когда солнце село и взошла луна, пришлось идти практически на ощупь. Сильно похолодало, солдат мёрз. Он оступался и проваливался в сугробы, но, стиснув зубы, продолжал двигаться вперёд. Остановился, только когда впереди послышался волчий вой.

«Пережду здесь», — подумал Ваня, кинул автомат в снег и привалился к ближайшей сосне, кривой и старой. Достал из кармана промокший ломоть хлеба и откусил, затем закрыл глаза и мгновенно заснул.

* * *

Когда он проснулся, было светло и тихо. Рядом на тропинке стояла собака и обнюхивала ноги Ивана. Замёрзшими руками солдат потянулся к автомату, но потом сообразил, что это не войсковая собака-ищейка, а какая-то дворняга, помесь лайки с кем-то ещё. Увидев, что солдат проснулся, пёс отступил назад и предостерегающе гавкнул.

— Хорошая собака, хорошая, — проговорил Иван и достал из кармана кусок хлеба. На псе был старый, стёршийся ошейник, значит, это домашний пёс, не из диких. — На хлеба, на!

Дворняга недоверчиво обнюхала брошенный кусок, повернулась и побежала по тропинке в направлении, обратном тому, куда шёл вчера Быков.

— Выведи меня отсюда! — попросил у собаки солдат, попытался встать, но окоченевшие ноги его не слушались. — Стой!

Пёс на удивление послушно остановился и сел на тропинке. Иван принялся растирать конечности. Похоже, полного обморожения не было, постепенно кровь прилила, и ноги свело судорогой. Морщась от боли, солдат поднялся, сделал пару махов ногами, поднял автомат и медленно пошёл за собакой.

Спустя полчаса, казавшиеся вечностью, хвойный лес неожиданно закончился — тропинка пошла наклонно и вышла на широкое открытое поле, покрытое снегом. Подтаявший снег сверкал под светом солнца, которое поднималось на безоблачном небе, кое-где виднелись проталины. В этом было что-то неправильное, и внезапно дезертир понял, что.

Вчера он шёл через лес дорожке в противоположном направлении, но путь тогда занимал не полчаса — часа три, не меньше, и никаких полян на его пути не попадалось.

— Погоди-ка… Как же так? — подумал Иван и остановился, прислонившись к сосне. Такое противоречие не укладывалось у солдата в голове, но выбирать не приходилось, и дезертир пошёл дальше, вслед за дворнягой.

С поля дул сильный ветер, Иван втянул голову в воротник и закашлялся. Похоже, он простыл, и серьёзно. Но это теперь неважно — главное, пёс обязательно выведет его куда-то к людям, а там, где люди, всегда можно вылечиться.

Собака обогнула сосновый молодняк и побежала вниз, в небольшую долину, расположенную между двумя холмами. Там, у замёрзшего русла ручья, стояла одинокая, наполовину заваленная сугробами избушка.

«Я спасён», — подумал Иван и попытался перейти на бег, чтобы побыстрее добраться до долгожданного конца своего пути, но оступился и, обессиленный, упал в снег.

3.

Ложечки были более чем странные.

Во-первых, их было очень много. Маленькие, всего сантиметров десять длиной, с вытянутой ручкой и крохотным овальным ложем, они лежали в двух мешках на полу. Одного их вида хватило, чтобы понять — они предназначены не для еды. С таких ложечек разве что в детском саду кукол кормить. Во-вторых, он припоминал какие-то странные армейские шуточки про дырявые ложки, и ассоциации были не из приятных. И, в-третьих, тёмный материал, из которого они выполнены, был лёгким, но по цвету на алюминий не походил. «Неужели титановый сплав?» — подумал Ваня и спросил старика:

— А зачем так много?

— Ночью покажу, зачем. Вот тебе дрель, вот струбцина. Зажимаешь вот так и крутишь дырку ровно посередине ложа, три миллиметра толщиной. Понял?

— Да, но… зачем? — недоумевал Ваня.

Иван-старший нахмурился.

— Сказал же, всё вечером покажу, как стемнеет. Сделай ложек двадцать — двадцать пять, у меня в запасе есть.

Старик оказался на редкость молчаливым. Возможно, он настолько привык жить один, что присутствие ещё одного человека в избушке его раздражало. Вместе с тем, количество загадок вокруг с каждым часом всё увеличивалось. К примеру, разглядев перекидной календарь, Быков обнаружил, что