Млечный Путь, 21 век, номер 3(52), 2025 - Песах Амнуэль

дрожат от волнения, хотя мне десять лет. В комнату входит отец. Бесшумно кладет руки на мои плечи, наклоняется, обдавая прокуренным и влажным дыханием. Его вопросы сыпятся камнями на голову, бьют по макушке. Без дрожи в руках он хватает наброски и рвет на части. Кладет учебники с грохотом и ненавистью. "Пора получать знания, учиться и готовиться к жизни." Так он говорит из года в год. И всегда прав. Всегда.

Море представляется мне непознанным миром надежд и испытаний души. Стоит прикоснуться, осмелиться и - безграничность накроет с головой.

***

Собранную в дорогу сумку прячу в шкафу и решаю остаться. Задумчиво сижу на кровати в день отъезда. Лена, посвежевшая за время короткого перемирия, садится рядом.

- Если ты не решишься, то не простишь себе этого никогда. И я себя не прощу, если каждый день буду видеть тоску в твоих глазах. Через год сорвешься на меня и станешь пить. Нет, нет, езжай, но вернись, только вернись.

Сказать на такое нечего. Встаю и целую жену в губы. Сухо, но крепко. Сердце стучит в груди и ушах, отдается болью в глазах. Пишу ей адрес, где буду жить, и выезжаю. Дорога растягивается на вечность, время просачивается в поры на коже и оседает во мне несмываемым грузом вины. Уже в автобусе до Гончарного, на закате дня понимаю: неделя с Леной растапливает куски понимания, чего же мне не хватает, но не смывает пятна цвета с других планет. Оттенки, тысячи и тысячи оттенков желтого и красного обретают формы чувств. Во время разговора на кухне в день возвращения мир подернут бордовой дымкой, за окном догорает алый костер злобы. Дни и ночи после беседы наполнены песочным сиянием тепла и надежды. Чувствую эти цвета как никогда: напряжение и печаль, смешанные с принятием и безысходностью.

Гончарное наполнено платиновым свечением. Изнутри, из каждого дома. Закрываю глаза и смотрю снова - темнота. Лишь манадироново-желтый свет из окон ложится прямоугольниками на землю. Сплю, гуляю, знакомлюсь с местными жителями, вдыхаю и пью полной грудью морскую свежесть, делаю наброски в лесу у подножия холмов. Ничего странного не замечаю в мыслях и людях. Разве что цвета меняются день ото дня и преобладают те, что я откладываю в ящики памяти. Оттенки. Наброски состояний природы на холсте складываю и убираю, иногда разрываю на части. Смотреть на них не хочется. Собираюсь в поход на озеро в лесу. И чуть позже осмелюсь найти дорогу к заветному мысу. Местные жители говорят, на пленэр ходит старый художник и рисует часами, достигая невероятной живости и совершенства техники.

Поздним вечером вспоминаю: телефон лежит дома на тумбочке у кровати. Пусть лежит. Спрашиваю у хозяйки, дородной женщины лет шестидесяти о связи.

- Позвонить? Конечно, Артем, обращайся, - с улыбкой на шершавых губах говорит Матрена Ивановна. - Вот вы, художники, все такие. Лишь бы не думать о городах и родственниках.

Утро следующего дня подергивает холмы туманной дымкой. Стою на пороге и сонными глазами вглядываюсь в небо: серый цвет переливается неведомыми оттенками на заре и вытесняет другие краски. Около двух часов в пути, из головы не выходят желтый и красный, немного синего припрятано в душе и оставлено место для серого. Путешествия по чужим планетами делают физический глаз шире и взгляд просторнее.

Тропа витиевато гуляет меж соснами и выводит-таки к вырезанному осколку стекла у основания холмов, заросших соснами. Подхожу и вижу девушку с румянцем на щеках от утреннего холода. Воздух в низине стынет и не прогревается с заметным упорством. Платье облегает тщедушное тело незнакомки, глаза скорбно опущены, кончики пальцев изящно водят по стоячей воде.

- Доброе утро, - слышу мужской голос.

Поднимаю застывший взгляд и вижу седеющего человека неподалеку. Он сидит за мольбертом и выглядывает, прищуривается проваленными в глазницах глазами. На исхудавшем лице их едва можно разглядеть - две черные точки среди вертикальных борозд морщин.

- Доброе.

Девушки не вижу, озираюсь несколько секунд, едва не сажусь на землю от изумления. Ставлю вещи, зажмуриваюсь, открываю глаза вновь. Ничего не меняется.

- Располагайтесь, коллега. Меня зовут Геннадий Седов, я живу здесь недалеко, в полузаброшенной деревне с населением в двадцать человек. А вы из города?

- Из города, - выдавливаю из себя слова и подхожу к Геннадию. - Артем Новинов меня зовут. Наслышан про вас и про озеро, вот и затеял прогулку по лесу, но с моими вещами она отнюдь не приятна.

От волнения и встречи не пытаюсь рассказать о девушке, слишком призрачно видение.

Замечаю на холсте старого художника отважную игру цвета - деревья, небо и озеро размазаны с ненавистью в сердце. Лишь приглядевшись, открываю сочетания цветов. Я чувствую их глубину и на мгновение задерживаю дыхание. Над ним застывает облако цвета карамельного заката и его отражение в озере проступает серебром. Серебром?

- Как же так, уж простите!

- Сразу к делу, - Геннадий кивает, - вы мне нравитесь, Артем. Говорите смелее.

- Вы нарисовали отражение облаков в воде, но они не передают оттенки зари.

- Еще как передают. Следи за моей рукой.

Ставлю вещи рядом и застываю. Внимание переключается на руку художника. Он перебирает пальцами и начинает водить ими над собой, совсем как девушка на зеркальной глади озера. По небу неторопливо плывут пропитанные ванильно-карамельным светом облака.

- Смотришь на них?

- Да.

- А теперь встань за мной, вглядись в отражение.

Замечаю, но не сразу, как оттенки зари преображаются, вода поглощает цвет и отдает свои оттенки облакам.

- А вы правы.

- Теперь подойдите ближе и сравните игру света.

- Света в отражении?

- Именно.

Подхожу к воде и опускаю глаза. Проступает ваниль, припудренная серебром. По спине бегут мурашки, ладони пропитываются потом от борьбы с волнением.

Спустя время рисую так долго и упорно, как только могу. Цвета мирятся с моим присутствием. В конце дня решаюсь смотреть на свои работы: вижу брошенное в лесу стекло, окруженное соснами. И на пропитанной зеленым живой стене из деревьев лежит свет воды: металлический, смешанный с серебром.

Напрягаю память, ничего не могу понять. Приподнимаю дрожащие от усталости руки над палитрой. Чувствую дрожащими пальцами, они касаются свежей краски на холсте и впитывают состояние. Оторопевший от напряжения, но довольный, возвращаюсь в комнату к восьми часам вечера. Матрена Ивановна заглядывает и выдерживает паузу.

- Артем, вы не хотите поесть? Я приготовила для вас картошку, молоко.

- Спасибо.

Сажусь за стол, поглядываю в окно.