И. Хо - 666. Рождение зверя

Это только несведущие люди полагали, что главным каналом страны руководил теперь уже покойный Константин Эрнст. Эрнст – тонкая творческая личность, идеолог. В реальности главным средством массовой пропаганды в России всегда управляла его жена и первый заместитель Александр Файфман. Эта парочка определяла политику и бизнес-стратегию. Однако в связи с очередной волной борьбы с коррупцией Файфман практически прекратил личное общение с контрагентами. Поэтому с некоторых пор все приходилось делать через его специально уполномоченного представителя Ирека Нигматуллина. Встречи Иреку Кирилл назначал в ресторане «Твин Пигз», который располагался в двух шагах от главной штаб-квартиры Первого канала на улице академика Королева.

За неимением мобильного Потемкин набрал Ирека по городскому телефону. После нескольких длинных гудков послышался голос:

– Слюшаю.

– Ирек, это Потемкин, можешь говорить?

– Конечно, дорогой.

– Мы сегодня встречаемся или как?

– А что может помешать нашей встрече?

– Ну как, у вас вроде там проблемы с начальством.

– Потемкин, ты же знаешь: война войной, а обед по расписанию.

– Тогда давай в шесть.

– Отлично, в шесть.

– Пока.

Кирилл еще не успел договорить, как дверь кабинета открылась, и в проеме показалась Ева. Потемкин сначала подумал, что она несет кофе, но тут заметил, что прямо за ней плотно следуют двое мужчин в цивильных костюмах.

– Кирилл Ханович, к вам тут посетители. – Вид у Евы был немного испуганный.

– Я никому не назначал, – рассердился Потемкин, но по взгляду Евы понял, что это какие-то ТАКИЕ посетители, которых она никак не может не пропустить.

Слегка отодвинув секретаршу, двое решительно зашли в кабинет. Один из них, смуглый молодой брюнет со слегка вьющимися волосами, сразу сел на стул около входа. Другой, очкастый блондин с залысинами и папкой под мышкой, подошел к столу. Потемкин обратил внимание на лиловые, покрытые струпьями пятна, которые выступали из-под застиранного воротника рубашки. «Экзема, – заключил он. – Вероятно, на нервной почве». Блондин вытащил из кармана удостоверение и небрежно помахал им перед носом хозяина кабинета.

– Подполковник Федеральной службы безопасности Михайлов Александр Владимирович. А это, – он показал рукой на своего спутника, – капитан Джабраилов Руслан Мусаевич.

Потемкин встал из-за стола и почувствовал, как у него сжалось, заиграло очко.

– Очень приятно, господа… Чем обязан?

Быстро прокрутив в голове варианты, Кирилл пришел к выводу, что визит, несомненно, связан с событиями прошлой ночи. «Ах, так вот кто за нами сегодня ездил! – отметил он про себя. – Шустро работают, молодцы».

– У нас есть к вам несколько вопросов, – сказал Михайлов. – Разрешите?

– Разумеется. – Потемкин был само гостеприимство. – Чай, кофе?

– Мне бы минеральной воды. С газом, если можно.

– А мне кофе, пожалуйста, – откликнулся со своего места Джабраилов. – Черный, без сахара.

– Ева, принеси воду и два кофе, – распорядился Кирилл.

Ева, внимательно наблюдавшая всю эту мизансцену, кивнула и вышла. Михайлов уверенно расположился на стуле и достал сигареты.

– Не возражаете?

– Сам курю, как паровоз. – Кирилл почему-то вспомнил советские фильмы о чекистах и их любимой игре в «доброго» и «плохого» следователя. – Так, собственно, что случилось?

– А почему вы думаете, что что-то случилось? – спросил Михайлов.

– Что значит «думаете»? Я же не могу предположить, что интерес представителей столь уважаемого ведомства к моей скромной персоне носит праздный характер. – Кирилл произнес эту фразу тщательно и даже немного вычурно.

Михайлов переглянулся с коллегой, потом оценивающе посмотрел на Потемкина и выпустил дым.

– А вдруг мы пришли к вам с деловым предложением?

– Так это завсегда пожалуйста! – Кирилл распахнул объятия, выражая максимальную степень учтивости. – За ради такого клиента мы в лепешку расшибемся. Только что-то мне подсказывает, что вы из-за пожара на теплоходе пришли. Или я неправильно понял?

– Видимо, неправильно. Мы, конечно, спросим вас про пожар, Кирилл Ханович. Но потом. Сейчас мы пришли по другому делу. Мы хотели бы поговорить об одном вашем знакомом. О Фильштейне Александре Евсеевиче.

– О Филе… В смысле Александре Евсеевиче? А что с ним такое? Я думал, вы лучше меня должны о нем знать. Он же у вас генерал-майор, кажется…

Джабраилов громко рассмеялся. Михайлов прокашлялся и продолжил:

– С ним случилась, скажем так, пренеприятная история. В общем, если коротко, Александра Евсеевича с нами больше нет.

– Убийство?!

– Заметьте, я этого слова не произносил. – Михайлов вновь переглянулся с Джабраиловым, как бы призывая его в свидетели. – Кирилл Ханович, я могу рассчитывать, что этот разговор останется между нами?

– Конечно. – Потемкин был растерян и не мог этого скрыть.

– По предварительным данным, речь идет о самоубийстве. Александр Евсеевич застрелился из наградного пистолета, который, к сожалению, был ему выдан нашим ведомством. Его тело сегодня обнаружила домработница. Скажите, вы с ним сегодня ночью общались?

– Не понял… Вы же сказали «самоубийство». Меня что, в чем-то подозревают?

– Во-первых, я сказал «по предварительным данным», – холодно заметил Михайлов. – Мы отрабатываем все версии и пытаемся, так сказать, воссоздать истинную картину происшедшего. А во-вторых, вы – последний, с кем господин Фильштейн разговаривал. Вернее, тот, о разговоре с кем нам достоверно известно. Так все же, зачем вы ему понадобились этой ночью, что он от вас хотел? Это же он вам звонил, да?

В этот момент вошла Ева и принесла джентльменам напитки. Потемкин взял чашку, стараясь демонстрировать полное хладнокровие.

– Ну… как бы вам сказать… Саша был весьма нетрезв, и понять, что у него на уме, было довольно затруднительно… Вообще, мы говорили про предстоящие выборы. Да, точно, про них мы и говорили, – не моргнув, соврал Кирилл. – Фильштейн планировал привлечь меня к работе по Нижнему Новгороду. Тем более, я когда-то сотрудничал с губернатором Шанцевым, когда он еще был вице-мэром Москвы.

– В час ночи? Про выборы? В ночном клубе? – недоверчиво приподнял брови Михайлов.

– Да, а что тут удивительного? Мы, как и вы, всегда на посту. К тому же, как я уже говорил, депутат был несколько подшофе. А мало ли чего пьяному в голову взбредет.

– Ясно, – сказал Михайлов. – А где вы были ночью, между двумя и четырьмя часами?

Кирилл ожидал этого вопроса. Он вообразил реакцию на ответ: «Стояли с Филей у меня в Ясеневе на балконе и наблюдали, как красное солнце восходит над зданием СВР» и едва удержался от смеха.

– В это время я был дома, спал.

– Кто-то может это подтвердить?

– Это может с легкостью подтвердить камера наружного наблюдения на моем подъезде. Надеюсь, вам не составит труда достать соответствующую запись.

Михайлов понял, что Кириллу врать ни к чему. Он открыл свою папочку.

– Вы же, наверное, знаете, что Александр Евсеевич был тяжело и неизлечимо болен.

– Болен? Чем же?

– Шизофрения малопрогредиентная, с аффективными и психопатоподобными расстройствами, – вздохнул подполковник. Он положил перед собой ксерокопию какого-то документа, отпечатанного на машинке. – Вот, выписка из истории болезни, составленная заведующей отделением пятнадцатой клинической психиатрической больницы города Москвы доктором Пыхтаревой в 1991 году. Можете полюбопытствовать.

Кирилл взял листок и начал выборочно читать себе под нос:

– «В 7 лет пошел в школу, успевал хорошо, но был медлительным. В 8 лет пытался рифмовать. Занимался в литературных кружках, плавал в бассейне. С матерью был то ласков, то груб, жесток. С ранних лет был труден в поведении, возбудим, капризен, непослушен, упрям, в аффекте бился, рыдал. Предъявлял нелепые требования, был фиксирован на акте мочеиспускания в соответствующих условиях. Примерно с 10 лет испытывал страхи за свою жизнь и здоровье. В 11-летнем возрасте стал плохо спать, заявлял матери, что он мог выброситься с балкона, кричал, что он „плохой“, мог схватить нож и демонстративно резал себе запястье, в то же время опасался за свою жизнь, страхи испытывал особенно в ночное время. Состояние определялось изменениями личности с преобладанием к снижению эмоционально-волевой сферы в сочетании с проявлениями черт инфантилизма, формальности, отрицательным отношением к окружающим. Продуктивные симптомы рудиментарны, но полиморфны. Аффективные субдепрессивные расстройства психопатоподобные с агрессивностью, патологическое фантазирование со снижением критики, рудиментарные гипногогические галлюцинации…»

Потемкин вернул документ Михайлову:

– Ну вот, вы сами все объяснили. Что же тогда вас удивляет?

– Долгое время болезнь протекала латентно. Вы вчера ничего странного в его поведении не заметили? Чего-либо такого, что напоминало все эти симптомы?