Айра Левин - Этот идеальный день

Сухой силуэт на камне пришел ему в голову, но он отогнал этот образ, чтобы думать о Лайлак, увидеть ее так, как он видел ее во сне, не тратить зря три часа настоящей жизни. Он забыл, какие необычные были у нее глаза, какая милая улыбка, ее розово-коричневую кожу, как трогательна была ее серьезность. Он забыл так ненавистно много: удовольствие курения, восторг расшифровки Французского…

Воспоминание о силуэте листа вернулось к нему, и он стал думать о нем, с раздражением силясь понять, почему сознание так прицепилось к этому листу? Ему хотелось избавиться от него раз и навсегда. Он вернулся мыслями к странно незначительному моменту, когда увидел лист со сверкающими на нем каплями коки, увидел свои пальцы, поднимающие лист за черенок, и другую свою руку, державшую свернутую обертку из фольги, и сухой серый овал на черном, мокром от коки камне.

Он пролил коку, а там лежал лист, и камень под ним был…

Он сел в кровати и стукнул ладонью левой руки по правому рукаву своей пижамной куртки. «Христос и Веи!», – произнес он в испуге.

Он встал до первого сигнала, оделся и убрал постель.

Он первым пришел в столовую, поел и попил и вернулся в комнату с оберткой от пирога, которая, сложенная, но не примятая, лежала у него в кармане.

Он развернул обертку, положил на стол и разгладил рукой.

Он аккуратно перегнул квадрат фольги пополам, а половинку сложил еще втрое. Он хорошо пригладил свернутую обертку и приподнял ее; прямоугольник фольги был тонкий, несмотря на свои шесть слоев. Слишком тонкий? Он снова положил фольгу на стол.

Он пошел в ванную, и из мешочка первой помощи взял вату и рулон пластыря. Он принес все это на стол.

Он положил слой ваты на свернутый кусочек фольги – слой ваты, меньший по площади, чем фольга – и начал заклеивать сверху вату и фольгу большими перехлестывающими полосами пластыря телесного цвета. Концы полос он слегка, некрепко, приклеил к столу.

Дверь открылась, он обернулся, закрывая то, что делает, и пряча рулон пластыря в карман. Это был Карл КК из соседней комнаты.

– Ты готов завтракать? – спросил Карл.

– Я уже, – ответил он.

– О, – сказал Карл, – увидимся позже.

– Верно, – сказал он, и улыбнулся.

Карл закрыл дверь.

Он закончил наклеивать пластырь, затем оторвал концы полос от стола и отнес повязку, которую сделал, в ванную.

Положил повязку фольгой вверх на край раковины и закатал рукав.

Он взял повязку и аккуратно приложил фольгой к внутренней стороне руки, в том месте, где ее должен будет коснуться инъекционный диск. Прижал повязку и прочно приклеил выступающие части пластыря к коже.

Лист. Защита. Сработает или нет?

Если сработает, он будет думать только о Лайлак, не об островах. Если он обнаружит, что думает об островах, то скажет своему советчику.

Он опустил рукав.

В восемь часов он встал в очередь в лечебный кабинет. Он стоял, скрестив руки на груди, держась ладонью за то место, где под рукавом была повязка – чтобы согреть ее, на случай, если инъекционный диск реагирует на температуру.

«Я болен. – думал он. – Я заболею всеми болезнями: раком, оспой, холерой – всеми. На моем лице вырастут волосы!»

Он сделает это только один раз. При первом признаке, что что-нибудь не так, он скажет советчику.

Может быть, и не сработает.

Подошла его очередь. Он закатал рукав до локтя, вставил кисть в окаймленное резиной отверстие лечебного блока, а затем оттянул рукав до плеча, одновременно пропихивая руку дальше.

Он почувствовал, как сканер нашел его браслет, и легкое давление инъекционного диска на ватную повязку…

Ничего не произошло.

– Ты уже все, – произнес член за его спиной. На блоке снова горел синий огонек.

– Ox, – сказал он и опустил рукав, вынимая руку.

Ему надо было идти прямо на поручение.

После обеда он вернулся в свою комнату и в ванной снял повязку. Фольга не была повреждена, но кожа тоже не бывала поврежденной после лечения. Он оторвал слой фольги от пластыря.

Вата посерела и свернулась. Он выжал повязку над раковиной, и из ваты брызнула струйка прозрачной жидкости.

Осознание приходило, с каждым днем все больше и больше.

Вернулась память, с более жесткими, горькими деталями.

Вернулись ощущения. Негодование на Уни превратилось в ненависть, влечение к Лайлак переросло в неутолимый голод.

Опять он играл по-старому: был нормальным на поручении, нормальным с советчиком, нормальным со своей подружкой. Но день ото дня этот обман все больше раздражал его, злил, все труднее становилось притворяться.

В день следующего лечения он сделал новую повязку из фольги, ваты и пластыря и опять выжал из нее несколько капель прозрачной жидкости.

На подбородке, щеках и верхней губе у него появились черные точки – начали расти волосы. Он разобрал свою машинку для стрижки, проволокой примотал одно лезвие к ручке и каждое утро до первого сигнала мылил лицо и сбривал черные точки.

Каждую ночь ему снились сны. Иногда во сне наступал оргазм.

Это все больше и больше сводило с ума – притворяться спокойным и удовлетворенным, смиренным и хорошим! В Марксово Рождество он бежал трусцой по пляжу, а потом помчался, помчался прочь от членов, которые трусили вместе с ним, прочь от загорающей, жующей пироги Семьи. Он бежал, пока берег не сузился и пляж не превратился в мелкий и острый камень, и он бежал по камням и скользким древним развалинам. Потом он остановился, и один, обнаженный, между океаном и парящими утесами, сжал руки в кулаки и стал бить ими об утесы, крича «Бить их» чистому синему небу, и крутил и рвал неуязвимую цепь своего браслета.

Шел 169 год, пятое мая. Шесть с половиной лет было потеряно. Шесть с половиной лет! Ему тридцать четыре. Он в США 90058.

А где она? Еще в Инд, или где-то еще? На Земле она или на звездном корабле?

И жива ли она, как он, или мертва, как все остальные в Семье?

Глава 2

Теперь было легче, когда он разбил руки и накричался, легче медленно идти с довольной улыбочкой, смотреть телевизор и на экран микроскопа, сидеть рядом с подружкой на концертах в амфитеатре.

И все это время думать: что же делать?..

– Беспокойство? – спросил советчик.

– Ну, немножко, – ответил он.

– Я и подумал, что ты выглядишь не очень. В чем дело?

– Ну, знаешь, я был болен несколько лет назад…

– Я знаю.

– А сейчас один член, с которым я вместе был болен, даже тот, который меня заразил, здесь, в этом здании. Можно перевести меня куда-нибудь в другое?

Советчик с сомнением посмотрел на него:

– Я немного удивлен, – сказал он, – что УниКомп снова поселил вас вместе.

– Я тоже, – сказал Чип, – но она здесь. Я видел ее за ужином вчера вечером и сегодня утром – тоже.

– Ты говорил с ней?

– Нет.

– Я выясню, – сказал советчик. – Если она здесь и ты чувствуешь себя неловко, конечно, мы тебя переведем. Или переведем ее. Какой у нее номер?

– Я весь не помню? – сказал Чип, – Анна СТ 38 П. Советчик позвонил ему рано утром на следующий день.

– Ты ошибся, Ли, – сказал он. – Ты видел не того члена. И, не то, она Анна СГ, а не СТ.

– Ты уверен, что ее здесь нет?

– Совершенно. Она в Афр.

– Ты меня успокоил, – сказал Чип.

– Еще, Ли: вместо лечения в четверг, у тебя будет лечение сегодня.

– Сегодня?

– Да. В час тридцать.

– Хорошо, – ответил он, – спасибо, Иисус.

– Спасибо Уни.

В глубине ящика стола у него было спрятано три сложенных обертки от пирога. Он взял одну, пошел в ванну и принялся делать повязку.

Она в Афр. Это ближе, чем Инд, но все равно за океаном.

Плюс, кроме того, вся ширина США.

Там его родители в 71334; он подождет несколько недель и попросит визит. Почти два года прошло с тех пор, как он их видел в последний раз, была небольшая надежда, что его просьба будет удовлетворена. Когда он попадет в Афр, он сможет ей позвонить – притворится, что у него болит рука, попросит ребенка дотронуться до сканера уличного телефона, и выяснит, где она живет. «Привет, Анна СГ. Надеюсь, ты так же здорова, как я. В каком ты городе?»

А потом что? Пойти туда пешком? Попросить о поездке на машине в какое-нибудь место рядом, в учреждение, связанное каким-нибудь образом с генетикой? Поймет ли Уни, что он затевает?

Но даже если это все произойдет, даже если он доберется до нее, что он будет делать тогда? Это будет слишком – надеяться, что она тоже подняла однажды лист с мокрого камня. Нет, в драку это, она, очевидно, нормальный член, такой, каким он был несколько месяцев назад. И при его первом ненормальном слове она отправит его в медицентр.

Христос, Маркс, Вуд и Веи, что он может сделать?

Он может забыть о ней, это один ответ, одному пуститься в путь к ближайшему свободному острову. Там, должно быть, есть женщины, наверное, даже очень много женщин, и у некоторых из них, может быть, розово-коричневая кожа, большие необычного разреза глаза и мягкие с виду конические груди. Стоит ли рисковать собственным живым состоянием ради слабой надежды оживить ее?