Андрей Мелехов - Malaria: История военного переводчика, или Сон разума рождает чудовищ

— Да, брат, теперь даже Железный Феликс на Лубянке, увидев тебя, с постамента слезет! Не знаю, чем ты Комитету досадил и как тебе — в твоем-то нежном возрасте! — это удалось, но о сегодняшнем происшествии они не скоро забудут!

— Ничего, племяш, — подбодрил его Витя, без стыда и сожаления распространяя окопную вонь в тесном пространстве музейного авто, — сегодня у меня переночуешь, а завтра посмотрим — утро вечера мудренее!

— А можно тогда и мне у вас остаться? — поторопилась спросить Танюша, которой никак не улыбалась перспектива оставить своего парня под одной крышей с хищницей Катей.

— Да ради бога! — легко согласился танкист, несмотря на злобный толчок в бок своей ненаглядной зазнобы-жены.

— Не переживайте! — философски заметил Рома, поглаживая бедра сидевшей у него на коленях Галины. — Еще годик — и от гэбистов останется одно воспоминание! Эх, жаль, что я не успел никому из них по зубам заехать!

Спустя некоторое время, уже в квартире на набережной, Таня приняла душ и, проигнорировав испепеляющий взгляд Катеньки, зашла в гостевую спальную. Решительно закрыв дверь на ключ, она с выпрыгивающим из груди сердцем разделась и скользнула под простыни к, казалось, уже заснувшему Лейтенанту. Прижавшись к его спине налившейся от желания грудью, она жарко зашептала ему на ухо:

— Ты знаешь, в последние года два у нас в школе девчонки завели странную моду! Вдруг стало круто как можно раньше терять девственность! Да еще с кем попало! С лоботрясом-одноклассником, с тренером, даже с отцом подруги! И ведь еще и хвастаются!

Не обращая внимания на молчание своего возлюбленного, она поцеловала его в горячую мускулистую спину и продолжала:

— А я… Может, я и глупая… Может, слишком много книг прочитала… Но я с самого начала решила, что в первый раз сделаю это только с любимым человеком! Слышишь? — Она подергала Лейтенанта за плечо, заметив наконец, что он никак не реагирует на ее девичье признание. — И этот любимый чело век — ты! Да что же с тобой, просыпайся!

Таня потеряла терпение и с трудом повернула к себе сильное тело юноши, удивляясь исходившему от него жару. Лейтенант непроизвольно затрясся от страшного озноба и пробормотал что-то на языке, непонятном, но почему-то смутно знакомом семнадцатилетней московской школьнице. Она вдруг поняла, что Лейтенант бредит. Причем делает это на латыни. Охнув, Таня побежала за помощью.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Гладиатор

По словам одной раввинской легенды, в течение долгого траура по красоте, который в истории носит название средних веков, в Риме существовала античная статуя, спрятанная в тайнике и настолько прекрасная, что римляне по ночам приходили ее лобызать. Говорят, плодом этих нечестивых объятий явился Антихрист.

Глава 1

«Известия», 13 октября 1989 года

«Более 50 мирных жителей южных провинций Анголы убиты и ранены за последнюю неделю в результате террористических действий группировки УНИТА. Еще 50 крестьян угнаны бандитами на свои базы.

Как сообщается в распространенной сводке Генштаба Народных вооруженных сил освобождения Анголы (ФАПЛА), в ходе ответных операций подразделения ангольской армии уничтожили за период с 4 по 10 октября сорок семь террористов. Захвачено 12 мятежников, большое количество стрелкового оружия и боеприпасов.»

Последнее, что он почувствовал перед погружением в кошмар, была прохладная ладонь Тани на его горящем лбу. Последнее, что услышал, — ее взволнованный голос. Падение на песок было жестким, оно на мгновение лишило его возможности дышать. Дышать, но не думать и принимать решения. Впрочем, во время поединка не думают в общепринятом смысле этого слова. Выдающиеся мастера единоборств концентрируются на противнике таким образом, что все остальное в мире перестает существовать и превращается в неясное бледное облако потерявшей значение материи. «Если бы я был таким!» — с завистью подумал Лейтенант, проворно перекатываясь по песку арены и уворачиваясь от сверкнувшего полированной сталью кривого меча гладиатора-фракийца. В отличие от великих мастеров, он-то не мог отвлечься от рева сотен тысяч зрителей Циркуса Максимуса, забыть о боли в ушибленном колене и прочих неприятных аспектах вполне реалистичного кошмара.

Ему удалось запомнить момент, когда малярийный жар достиг критической точки и его сознание перешло из реальности жизни в реальность бреда. В какой-то момент он еще лежал в постели и ждал прихода самой желанной девушки в мире. Странным образом температура за сорок и жуткая головная боль не смогли остудить пробужденное Таней желание, и он был уверен в себе так же, как если бы был абсолютно здоров. И вдруг чужая комната в Анголе превратилась в кухню его московской квартиры. Только вот знакомые мебель, огни за окном и мамины пирожки на столе не вызвали обычного ощущения комфорта и покоя. Наоборот, что-то подсказывало ему, что где-то здесь, на этих десяти квадратных метрах кухонного пространства, его подстерегает опасность. От осознания этого факта его проняла жуткая дрожь, тело забилось в ознобе, по нему прошла обжигающая волна страха, поднявшая дыбом волосы на затылке. Вдруг его внимание привлек звук воды, капавшей из смесителя в металлическую раковину. Тихий поначалу, этот звук стал стремительно набирать интенсивность, превратился в барабанный бой, в набат, в металлический лязг металла о металл, больно пульсирующий в висках и отдающийся в ноющей пояснице. Больной понял, что этот страшный звук появился неспроста, что он предупреждал о ком-то чужом, притаившемся за кромкой раковины. Неужели опять змея? Судорога страха вновь пронеслась по ноющим мышцам. С выпрыгивающим от ужаса сердцем Лейтенант приблизился к краю раковины, скрывающей невидимую опасность, и заглянул внутрь. Увиденное поразило его. Огромная — с кулак — навозная муха сидела у стока и, казалось, ждала появления Лейтенанта. Звук падающей на металл воды внезапно исчез. Исчезли и все остальные шумы мира. И в этой внезапно наступившей абсолютной космической тишине раздалось жужжание огромных крыльев — муха поднялась в воздух. Лейтенант в панике заметался по кухне, не в состоянии найти выход и пытаясь укрыться от мерзкого насекомого, которое норовило приблизиться к его лицу. Ему вдруг почудилось, что отвратительные крылья отдают сладковатым запахом мертвечины — разлагающейся плоти и гнилой крови, собравшейся в густую черную лужу. Не в силах более совладать со страхом и отвращением, он нагнул голову над раковиной. Его вырвало. В этот момент он в панике осознал, что его вырвало самим собой, что его нутро исторгнуло не смесь желчи и непереваренной пищи, а саму бессмертную душу. Что та не воспарила, как в более приятных снах, а провалилась в страшное отверстие стока, неожиданно забурлившего и заклокотавшего, как будто в него вливались сточные воды целого города. Лейтенант попробовал крикнуть, но лишь захлебнулся и, обожженный холодом, полетел куда-то вниз, кувыркаясь и отчаянно размахивая руками, задевая за что-то скользкое, мягкое и мерзкое. И вот это бесконечное падение в бездну бреда внезапно прекратилось. К сожалению, удар спиною о песчаную поверхность гигантского цирка не стал концом видения, а лишь послужил прелюдией к его новому этапу.

Неожиданно из сотен тысяч криков, улюлюканий и воплей, раздававшихся со всех сторон самого большого римского амфитеатра, он услышал один — пронзительный женский:

— Беги! Беги, ретиарий, пока он не распотрошил тебя как рыбу!

Он смог разобрать и несколько других возгласов, преимущественно мужских:

— Вспори ему брюхо, фракиец!

— Умри стоя, смазливый трус!

— Найди свой трезубец, вонючка!

«Ага, — подумал Лейтенант в своем непрекращающемся малярийном бреду, — значит, вот о чем вся эта история! Начитался книжек о Древнем Риме!» Что ж, чего-чего, а бегать и прыгать он умел! И в этом плане кошмар с гладиаторским боем вполне имел смысл, если можно сказать подобное о лихорадочных видениях. Насколько он помнил, «ретиарием» римляне называли единственный тип гладиатора, которому не существовало аналога среди воинов различных народов и чье вооружение заключалось в похожей на рыболовную сетке, длинном трезубце и коротком, остро отточенном ноже — чтобы в случае чего вовремя избавиться от своих собственных тенет. Его единственными доспехами являлась чешуйчатая металлическая пластина, прикрывавшая одну руку от кисти до ключицы. Главными преимуществами ретиария в бою как раз и были легкость его ноши и умение быстро двигаться. Лишь хорошо сложенный молодой мужчина с длинными ногами имел шанс не просто увернуться от тяжело вооруженных мурмиллиона или хопломаха,[18] но и победно завершить схватку. Словом, если бы ретиариев набирали в наши дни, то лучшими кандидатами стали бы легкоатлеты. «Ладно, — угрюмо подумал Лейтенант-ретиарий, уворачиваясь от очередного удара фракийца и одновременно подхватывая с песка свой трезубец, — сейчас я вспомню хулиганское детство!» Отбежав метров на двадцать, он остановился перевести дух и решить, что же делать дальше. Фракиец — в полностью закрывающем голову шлеме с гребнем из конских волос, с тяжелым круглым щитом и длинным, заточенным с одной стороны кривым мечом, — наступил прямо на его сеть, уроненную в неудачный момент боя. Театрально подняв клинок, он прорычал из глубин шлема: