Terra Rasa - Анастасия Александровна Букреева

А у нее ребенок, которого надо спасать. Нет, я правда, понимал ее.

Священник лежал на голой койке тихо, без эмоций. И мне его, сказать честно, было очень жаль. Во-первых, из-за бабки-атеистки. Во-вторых, из-за того, что он Бога-то предал… Свою шкуру решил спасти и прикрывается тем, что дескать, кто же будет слово Божие распространять среди выживших. А хоть распространяй, хоть нет, среди выживших Бога не будет. Ведь кто выживет-то? Тот, кто пролезет на «Ноев ковчег». А кто пролезет? Тот, кто и раньше везде пролезал. То есть шваль…

За дверью послышался шорох и возня.

— Они высадят нас, — тихо сказала бабка. У нее не было вообще никаких пропусков — ни третьего, ни второго. А просто паспорт нынче не документ.

— Куда? — усмехнулся я. — Останавливаться нельзя. Им некуда вас деть.

— Зачем же они проверяют? — испуганно спросила девочка.

— Так положено, — ответил я.

— Куда положено? — не поняла она.

— Ты знаешь, что бывает, когда наступает паника? Что такое паника знаешь? Во всем всегда должен быть порядок, понимаешь? Вот почему у тебя сандалики в разных углах валяются?

— А хотим и валяются, — вступилась бабка. — Чего вы к ней цепляетесь? Не обращай внимания, зайка.

Зайка… Как-то пошло это, будто имени у нее нет.

— Сердце сдавило…

— Не волнуйтесь. И зайку не волнуйте, — посоветовал я с невеселой иронией.

Бабка отмахнулась.

— Вы же знаете, какие они. Вы же знаете…

Да, я знал. Нормальных полицейских почти не осталось, они погибали первыми. Мы их звали «понтами». Всё чаще попадались полицаи или «оборотни» — нелюди, одним словом. Такие типы от взяток и власти борзели. Как вампиры, высасывали чужие жизни и таким образом пытались сохранить свои.

Я подумал и посадил девчонку на колени. Она была легкой, как плюшевый медведь. Раньше я никогда не задумывался над тем, хочу ли я детей. Раньше — скорее нет, чем да. Но сейчас всё по-другому. Так вот — хочу.

— Да не волнуйтесь вы, — повторил я. — Им некуда высаживать. Разве что на полном ходу…

Вообще-то я не был уверен. В наше время ничего уже нельзя сказать наверняка.

— Бабушка, я боюсь.

— Так…

Резко встав, я поднял крышку нижней полки.

— Залезай! И чтоб тихо.

Бабка туда не поместится, а девчонку они не найдут.

Схватив ребенка за руку, бабка долго не могла ее отпустить. Плохо дело. Не к добру всё это. Очнулась она только тогда, когда кто-то тронул дверную ручку. Дверца у нас заедала. Поэтому, к счастью, мы успели закрыть полку и даже бросить на нее матрац с сумкой.

Полицейские вломились к нам без лишнего шума. Бабка не сопротивлялась. Сопротивлялся я. Она просто впала в ступор и смотрела на них безразличными глазами. Я же молился только об одном: чтобы девочка в багажном отделении не заплакала от ужаса. Получив прикладом по плечу, я сел и сдался. Довод о том, что нам всем крышка в любом случае и ближним надо помогать, не помогал… У этих людей больше не было начальства, а привычка осталась.

Всё же старушка успела сказать мне: «Спасите!». И «оборотни» подумали, что она говорит о себе. Как будто я сам уже не понял. Это слово я слышал сотни раз. Священник на верхней полке только испуганно хлопал глазами и сочувствовал изо всех сил. Я хотел было спросить, куда они ее уводят и что собираются сделать, но передумал. Правду «оборотни» все равно не скажут. А если скажут, то будет еще страшнее.

У толстяка в коридоре они отобрали пропуск, несмотря на то, что он махал перед их носами какой-то важной синей корочкой. Пропуск был оформлен на другого человека. Он утверждал, что свой он переписал на сына. Допустим. Но где он, спрашивается, взял новый и чужой? Все понимали, что пропуск первого уровня достанется полицаю. И ему гораздо проще, чем нам смертным, пройти с ним на «ковчег». Но что можно было сделать? В отличие от бабки, толстяка никуда не увели. Видимо, у него была лишняя бутылочка воды…

Когда все стихло, снизу послышались жалобные всхлипывания. Ребенок лежал на боку, уткнувшись в железную перегородку.

— Ладно, послушай. Вылезай, прошу тебя. Мы скоро приедем. Обещаю. Все будет хорошо.

Я обещал, но был уверен, что не будет. А дети, они не как мы. Они совершенно точно чувствуют, когда им врут.

Через два часа туман стал прозрачнее. Но дымом пахло постоянно, и я к этому уже привык. Девочка сидела рядом молча и смиренно. Я даже не знал, как ее зовут. Зачем? Просто девочка. Зайка. Если знать ее имя, тяжелее расставаться. Ведь мы похожи. У нас больше никого нет.

Поезд дернулся несколько раз, будто в конвульсиях. И встал с протяжным оглушительным гудком. Это было его последнее путешествие. Казалось, он как-то это тоже понял.

В городе, где летом частенько выпадал снег, в конце декабря было 28 градусов тепла. По крайней мере, не 45, как обычно. Это так чудесно, что просто не верится. И ветер почти свежий. Только комендант говорит — ненадолго. Горят сопки. Не здесь, еще далеко. Пару дней пути, если без ветра. Тушить нечем. Продовольствия мало, вода кончилась, лодок нет. Последние запасы погрузили на два корабля. Один уже отбыл.

— Только если плот сделать, но от дыма подохнуть можно, — объяснил комендант. — Погрузка без задержки. Поезд последний.

У коменданта звездочки на погонах. Кажется, майор. Пропуск второго уровня. Если повезет, возьмут на судно. Но это если очень-очень повезет.

— А много поездов пришло? — спросил я.

— Один. Мы только вас ждали. Вокзал закрывают.

— В смысле?

— По инструкции. Положено.

Что-то не верится. У нас и как положено. Интересно, есть ли какие-то инструкции по тому, как именно положено умирать через два дня.

По количеству людей, льющихся ручьями к порту, ясно: спасутся лишь избранные или наглые. Именно они поступали в лучшие вузы страны, только им давали самые высокие зарплаты и под них создавали лишние рабочие места. И вот теперь они (и странным образом, я вместе с ними) — надежда на будущее практически всей планеты. Я был рад, что мне удалось уберечь от беды этот долбанный спецпропуск. Ведь, по сути, если бы «оборотни» захотели его взять…

— Всё-всё! Конец! Теперь только новая жизнь. Да! — кричал кто-то на улице. По голосу тот самый, что плакал в вагоне.

У корабля выстроилась длинная очередь. И пока она двигалась, я внимательно его разглядывал. Он был староват для дальних путешествий. Понятное дело, что все лучшие давно покинули порт. Я мало разбирался в кораблях, но