Дмитрий Леонтьев - Роса в аду

— На восемь девятьсот, — баском отозвалась контролёрша. — Делать тебе нечего, Катя. Их сейчас как тараканов развелось, а у тебя ребёнок маленький. Всех ведь не пережалеешь.

Я невольно улыбнулся — это была моя любимая фраза.

— Дай Бог тебе здоровья, милая, — бормотала старушка, принимая из рук девушки чек. — Дай Бог… Всё потеряла… Как дальше жить? Никого ведь у меня… Как же я потеряла-то всё?.. Ох, беда…

Миновав кассу, она остановилась возле витрины и, поставив потёртую сумку на пол, принялась суетливо шарить по карманам.

Сидевшая за "моей" кассой девица с крашенными в ярко-рыжий цвет волосами бодро считала стоявшему передо мной мужчине стоимость товаров:

— Два сто, плюс два сто будет четыре семьсот, пять пятьсот, плюс пять триста будет одиннадцать двести… Итого, с вас двадцать две четыреста… Следующий.

Я протянул ей корзину.

— Четыре семьсот и девять триста будет пятнадцать двести, плюс семь сто будет двадцать две шестьсот и плюс… Итого, с вас сорок одна четыреста.

Я посмотрел ей в глаза и протянул пять тысяч. Она бодро отсчитала мне сдачу десятью пятидесятитысячными купюрами и гаркнула:

— Следующий!

— Дайте мне еще вот тот лотерейный билет, — попросил я.

— Тысяча, — сказала она, приняла у меня тысячу, протянула лотерейный билет и еще пять стотысячных купюр. Оттолкнув мою корзинку в сторону, бросилась на следующую жертву:

— Две пятьсот, плюс две пятьсот… Я подошел к соседней кассе и протянул светловолосой девушке билет:

— С днем рождения, Катя.

Она удивленно посмотрела на меня:

— У меня день рождения был месяц назад.

— Но тогда-то я поздравить не успел, — резонно заметил я. — Бери, курносая, за этим номером тебя ждет та самая стиральная машина, о которой ты так долго мечтала.

— Разыгрываете? — улыбнулась она. — Откуда вы знаете про стиральную машину? Вы знакомый кого-то из работников универсама?

— Я — бабушка директора, — сказал я, опуская лотерейный билет ей в карман халата.

— Нет-нет, я не возьму. От незнакомого человека…

— Меня Васей зовут. Теперь мы знакомы, и дальнейших препятствий к принятию подарка я не вижу. И не спорь со мной, курносая, это бесполезно.

На улице я догнал старуху и протянул ей завернутый в пакет из-под молока кошелек.

— Это ваше, Софья Павловна. Обронили вы…

— Ох, батюшки… Радость-то какая! Ох, сынок, ох, спасибо! Дай Бог тебе здоровья!

— Ну, этого-то Он дал в избытке, еще на пару-тройку тысячелетий хватит, а благодарить не за что. Если б в этом не было моего участия… Просто, лично я предпочитаю совершать далеко не все грехи…

— Побегу, должок девоньке верну, — прослушав мою речь, суетилась старушка. — Отдать нужно должок-то… Грех это…

— И впрямь, — подтвердил я. — Об этом я и не подумал…

Старушка ушла, а я посмотрел па свое отражение в витрине магазина. Отражение заинтересованно уставилось в газету, которую держал в руках парень, сидящий на поребрике. Вытянув шею, оно заглядывало ему через плечо и восхищенно качало головой.

— Что интересного пишут? — спросил я.

— Церковь заплатила актеру, сыгравшему в фильме роль Христа, сто миллионов долларов, чтобы тот больше не снимался ни в одном фильме, — прочитало мне вслух отражение.

Я окинул взглядом стоящих возле входа в универсам нищих, взглянул на одетых в ветошь старушек, греющихся на солнышке возле подъезда, на безногого, сидящего в инвалидной коляске с протянутой рукой возле кооперативных ларьков, и кивнул:

— Тоже дело. Кто сработал?

— Самое смешное, что не наши, — развел руками призрак. — Вернее, наши… но "не наши"…

— Кто-то сказал, что, когда дело вырастает до определенных масштабов, оно вполне может обойтись без основателя, — задумчиво сказал я. — Это-то для меня и отвратительно. Мне не остается работы. Скучно. У меня уже не хватает фантазии на что-то новенькое. Только придумаешь — глядь, а оно уже есть. Все, как у меня и было задумано, только уже выполнено и перевыполнено… Вот посмотри, какая прелесть…

Я указал на стоящий рядом с соседним домом "шестисотый" "мерседес", блестящий в лучах весеннего солнца идеальной полировкой. Вокруг машины ходил облаченный в рясу розовощёкий священнослужитель, сбрызгивал "мерседес" из стеклянного флакончика и неустанно бормотал. Затянутый в джинсу и кожу владелец машины снисходительно наблюдал за его действиями, похлопывая по ладони пачкой приготовленных для оплаты купюр.

— Это… Это он что делает? — опешило отражение.

— Освящает, — пояснил я. — Как видишь, многое в этом мире многократно превзошло мои ожидания. Всего две тысячи лет… Две тысячи! И ты не поверишь, но мне это даже не нравится. Меня интересуют борьба, интриги, трудности… Разумеется, субъективно. Объективно: все хорошо, все так и должно быть… А вот и мой старый знакомый…

Я посмотрел на крышу дома, возле которого стоял "мерседес". Фигурка повстречавшегося мне в магазине наркомана выглядела отсюда маленькой и тщедушной. Но я видел даже безумный блеск его глаз, когда игла вошла глубоко в вену, пробивая дорогу для несущей эйфорию жидкости. Со вздохом облегчения он отбросил шприц, перед глазами заклубилось розовое облако, он улыбнулся и шагнул вперед…

— Ну вот, — сказало мне отражение, брезгливо глядя на изломанное тело, проломившее крышу "мерседеса". — А говорил: "пожить, как все", "влезть в их шкуру"…

— Не получается, — признался я. — У меня все же иной склад характера, иной опыт, иной взгляд на вещи. Знания, опять же. Силы, желания. Чтоб уподобиться им, мне требуется упроститься так, как я не могу при всем моем желании. Прощать не умею… Вот и получается…

— Тебя ждут, — напомнило отражение.

— Я знаю.

— Я изменил квартиру.

— Не следовало тебе этого делать. Ты по глупости своей заботишься о внешнем, приходящем. Для них я — хозяин и властитель, в каких бы обличиях и в каких бы условиях не представал. Нищий ли, царь ли, раб ли или шут — дело не в виде моем, а в делах моих. Я могу быть игривым и смешным, трогательным и дурашливым, обаятельным и сентиментальным, но не следует забывать, что я — Князь Тьмы!

— А орать-то зачем? — обиделось отражение. — Ну, Князь, ну, Тьмы… Ну и что? Мне-то ты об этом зачем рассказываешь?

— Идиот!

— Между прочим, твое отражение, — заявил нахал и быстро исчез.

Это не слуги, — пожаловался я в пространство. — Это черт знает что такое!..

При виде меня они встали и поклонились.

— Ты странно выглядишь, Бафомет, — сказал я своему любимцу. — Что у тебя с лицом? Где-то я уже видел эту отвратительную рожу…

Бафомет попытался взглянуть в зеркало, но мое отражение состроило ему с той стороны такую гримасу, что демону пришлось ощупывать свою физиономию руками.

— Проклятье! — расстроился он. — Старею… Забыл снять личину. Я тут изображал одного крупного политика…

— Ах да, вспомнил, — кивнул я. — Сотри это немедленно, это вызывает у меня раздражение… Зачем ты лезешь в политику, Бафомет? Я же сказал тебе в прошлый раз: не трогай политиков. Они и без нас делают все правильно. Причем, в некоторых случаях, куда лучше нас… А знаете, почему?

Демоны отрицательно замотали головами.

— Они это делают от души. А вы от ума… Еще раз туда сунешься — голову оторву. Понял?.. Теперь с тобой, Асгарот. Зачем ты натравил бесов на священника?

— Но, господин…

— Поясняю еще раз, специально для скудоумных: душа! Душа, а не тело. Предлагать, соблазнять, пристращать! Пробуждать страсти, склонять к греху, вынуждать в конце концов! Окружил человека кольцом возможностей, впустил в этот круг потребности, и он — ваш. Не получается — окружи нищетой, подними против этого праведника его близких, пусть грызут его денно и нощно, обвиняют, оскорбляют, вынуждают изменить уклад жизни "хотя бы ради них". И уж только в самом крайнем случае…

— Это и был "крайний случай", повелитель. У этого священнослужителя не было ни семьи, ни запросов, ни…

— Это исключено. Нет таких людей. Нет и быть не может. Просто он борется с вами. Борется, и пока что побеждает. Что там случилось?

— Трое материализовались, ночью подкараулили у церкви… Хотели под видом разбойников крест серебряный снять да проучить малость…

— Продолжай, продолжай.

— Примитивное рукоприкладство. В том смысле, что двоим зубы выбил, а третьего затащил в церковь и окунул головой в чан со святой водой. Свихнулся бедняга. Теперь ходит кругами по аду и без конца молитвы бубнит.

— Вконец озверели праведники, — вздохнул я. — Невозможно работать стало. Наши методы применять начали. Ладно, запоминайте. С сегодняшнего дня начинайте от имени церкви "последний крестовый поход" против зла и бесов.

— Простите, мы не…

— Не перебивать! Увеличьте число бесноватых и склоняйте священников к изгнанию бесов, подбивайте журналистов к написанию статей о силах зла и борьбе с ними, нагнетайте обстановку, вынуждайте их ввязаться в войну против нас. Ведите войну по всем правилам. Отступайте, пробуждая в их душах гордость и довольство собой, нападайте, порождая страх — там, где страх, нет места любви, — угрожайте, интригуйте, втягивайте в войну. Война — это всегда хорошо. В войнах, начинаемых церковью, всегда проигрывает церковь. Пусть больше думают о вас. Пусть их помыслы будут заняты борьбой с тьмой, а не тягой к свету. Зачем зажигать свечи, когда можно ругать мрак? Постарайтесь прививать им мысль, что побеждают они вас своими личными заслугами, а не силой веры. Побольше магов и колдунов. Это раздражает их. Вместо того, чтобы изучать и думать, они объявляют на них охоту. Я недавно слышал, как один священник заявил по телевизору магам: "Если вы мошенники, я готов целовать вам ноги, но если вы и впрямь творите чудеса… вот тогда мы с вами по разные стороны баррикады". Какое чудесное слово: "баррикада"… И я понял: если Он придет, они Его не примут. Они принимают и будут принимать меня. Потому что я даю им то, чего хотят они, а Он опять будет вправлять им их закостеневшие мозги. И я подумал: раз все так ждут прихода лжепророков и "Антихриста", то почему бы нам не повременить? Почему бы нам, как галантным джентльменам, не пропустить Его вперед? Пусть Он доказывает. А мы посмотрим. Им не нужен Христос. Им нужны они сами…