Тахира Мафи - Сломи меня (ЛП)

— Не говори так, — тихо говорит он, опуская глаза. — Не говори так. Нехорошо так говорить.

— Джеймс.

Он снова поднимает на меня свой взгляд, на сей раз медленнее. Я опускаюсь на колени и притягиваю его к себе, прижимаясь своим лбом к его лбу. Я смотрю в пол, и знаю, что он делает то же самое. Я слышу, как колотятся в тишине наши сердца.

— Я люблю тебя, — наконец, говорю я ему. — Ты ведь знаешь это, да? Ты всегда для меня на первом месте. Все мои действия направлены на то, чтобы я мог позаботиться о тебе. Защитить тебя. Обеспечить тебя всем необходимым.

Джеймс кивает.

— Ты на первом месте, — говорю я ему. — Ты всегда был на первом месте, а все остальные — на втором. И это никогда не изменится. Хорошо?

Джеймс снова кивает. Слезинка падает на пол между нами.

— Хорошо, Адди.

— Иди сюда, — шепчу я, притягивая его в свои объятия. — С нами все будет хорошо.

Джеймс цепляется за меня, сейчас он ведет себя как настоящий ребенок, он уже давно не вел себя так, и я рад это видеть. Иногда я беспокоюсь из-за того, что он слишком рано повзрослел в этом дерьмовом мире, и, хотя я и знаю, что не могу защитить его от всего, я все равно пытаюсь.

Сколько я себя помню, он всегда был единственной константой в моей жизни; если бы с ним что — либо случилось, то это, я думаю, убило бы меня.

Я никогда никого не полюблю так, как я люблю этого ребенка.

Глава 4

Столовая практически опустела после завтрака. Джеймс был обязан отправиться в убежище вместе с другими детьми и пожилыми людьми, которые не будут принимать участия в битве, а все остальные в это время готовились к выступлению.

Некоторые семьи все еще обмениваются заключительными прощаниями. Мы с Джульеттой уже несколько минут избегаем зрительного контакта. Она смотрит на свои руки, изучая свои пальцы так, словно желает убедиться в том, что они по-прежнему на месте.

— Ну и ну. Кто умер?

Черт возьми. Этот голос. Это лицо.

Невозможно.

— Святое дерьмо. Черт побери, — я поднимаюсь на ноги.

— Я тоже рад тебя видеть, Кент, — Кенджи широко улыбается и кивает мне. Он чертовски плохо выглядит. Усталые глаза, бледное лицо, его руки немного дрожат, пока он держится за стол. Но хуже всего то, что он уже полностью экипирован — словно он на самом деле полагает, что отправится на поле боя. — Готовы сегодня надрать кому-нибудь задницу?

Я все еще смотрю на него в изумлении, пытаясь подыскать какой-нибудь ответ, когда Джульетта вскакивает на ноги и практически набрасывается на него. В действительности, это всего лишь объятие, но Бог ты мой…

Немного рановато для подобного, думаю я.

— Ого… эй… спасибо, да… это… эм… — Кенджи прочищает горло. Он старается принять это, но очевидно, что он пытается отодвинуться от Джульетты, и — да, она это замечает. Ее лицо омрачается, она бледнеет, широко распахивая глаза. Она прячет руки за спину, несмотря на то, что сейчас она в перчатках.

Сейчас Кенджи на самом деле ничего не грозит, но я понимаю его нерешительность. Парень чуть не умер. Он попытался разнять драку в тот же момент, что и Джульетта, и — бум, он моментально рухнул на пол. Это было чертовски страшно — и, хотя я и знаю, что Джульетта не намеревалась этого делать, другого объяснения этому на самом деле нет. Должно быть, это сделала именно она.

— Да, эм, может быть, тебе некоторое время следует воздерживаться от того, чтобы дотрагиваться до меня, хорошо? — Кенджи улыбается — он снова превратился в милого парня — но ему не удается никого убедить. — Я еще не очень хорошо стою на ногах.

Джульетта выглядит настолько подавленной, что это разбивает мне сердце. Она так сильно старается быть в порядке — сделать так, чтобы со всем этим дерьмом все было нормально, — но порой все выглядит так, словно мир попросту не позволяет ей этого делать. Он наносит все новые и новые удары, и она продолжает испытывать боль. Я ненавижу это.

Я должен что-нибудь сказать.

— Это была не она, — говорю я Кенджи. Я бросаю на него сердитый взгляд. Оставь ее в покое, говорю я одними губами. — Ты же знаешь, что она даже не дотрагивалась до тебя.

— На самом деле, я не знаю этого, — говорит Кенджи, игнорируя мои более тонкие намеки сменить тему. — И я не пытаюсь винить ее… я просто говорю о том, что она, возможно, проецирует свою способность, не подозревая об этом, хорошо?

— Потому что, насколько мне известно, другого объяснения тому, что случилось вчера, у нас нет. Это, безусловно, был не ты, — говорит он мне, — и, черт, насколько мы знаем, то, что Уорнер может дотрагиваться до Джульетты, может быть всего лишь случайностью.

— Пока что мы ничего о нем не знаем, — пауза. — Верно? Разве что Уорнер прошлым вечером достал какого — нибудь волшебного кролика из своей задницы в то время, пока я был занят смертью?

Я хмурюсь. Смотрю в сторону.

— Верно, — говорит Кенджи. — Так я и подумал. Что ж. Думаю, будет лучше, если я буду сохранять дистанцию, за исключением случаев крайней необходимости, — он разворачивается к Джульетте. — Да ведь? Без обид, да? В смысле, я чуть не умер. Думаю, что ты могла бы дать мне небольшое послабление.

— Да, конечно, — тихо говорит Джульетта. Она пытается рассмеяться, но ей не удается этого сделать. Жаль, что я не могу дотянуться до нее; жаль, что я не могу притянуть ее в свои объятия. Мне хочется защитить ее… мне хочется, чтобы у меня была возможность заботиться о ней, но теперь это кажется невозможным.

— Как бы там ни было, — говорит Кенджи, — когда мы выступаем?

Это привлекает мое внимание.

— Ты с ума сошел, — говорю я ему. — Никуда ты не пойдешь.

— Что за чушь.

— Ты едва можешь самостоятельно стоять на ногах!

— Я лучше умру там, чем буду сидеть здесь как какой-то идиот.

— Кенджи… — пытается сказать Джульетта.

— Кстати, я слышал, что, по слухам, Уорнер прошлой ночью убрал отсюда к чертям свою задницу, — Кенджи смотрит на нас. — О чем это толкуют?

— Да, — говорю я, мое настроение ухудшается. — Кто знает. Я никогда не считал хорошей идеей держать его здесь в заложниках. Еще глупее было доверять ему.

Кенджи поднимает бровь.

— Сначала ты оскорбляешь мою идею, а затем и идею Касла?

— Это были плохие решения, — говорю я ему, отказываясь отступать. — Плохие идеи. Теперь нам приходится за это расплачиваться.

Кенджи решил взять Уорнера в заложники, а Касл решил выпустить его из комнаты. И теперь мы все страдаем из-за этого. Порой я думаю, что все это движение возглавляет кучка идиотов.

— Откуда мне было знать, что Андерсон с такой охотой сможет позволить своему собственному сыну сгнить в аду?

Я невольно вздрагиваю.

Сегодняшним утром я не могу вынести напоминания о своем отце и о том, что он был готов сделать со своим собственным сыном. Я сглатываю желчь, поднимающуюся вверх по моему горлу.

Кенджи замечает это.

— Ох, эм… прости, чувак… я не хотел говорить об этом таким образом…

— Забудь, — говорю я ему. Я рад, что Кенджи жив, но иногда мне хочется лишь одного: надрать ему задницу. — Может быть, тебе следует вернуться в медицинское крыло. Мы скоро уходим.

— Я никуда не пойду, кроме как на поверхность.

— Кенджи, пожалуйста… — снова пытается Джульетта.

— Нет.

— Ты ведешь себя безрассудно. Это не шутки, — говорит она ему. — Некоторые люди сегодня умрут.

Кенджи смеется, смотря на нее.

— Я извиняюсь, но ты действительно пытаешься учить меня реалиям войны? — он качает головой.

— Ты забываешь о том, что я был солдатом в армии Уорнера? Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, как много всякого сумасшедшего дерьма мы видели? — он указывает жестом на меня. — Я прекрасно знаю, чего ожидать от сегодняшнего дня. Уорнер был сумасшедшим. Если Андерсон хотя бы вдвое хуже своего сына, то тогда мы ныряем прямо в кровавую бойню. Я не могу бросить вас, ребята, в такой ситуации.

Джульетта замирает, ее губы приоткрыты, глаза широко распахнуты, заполнены ужасом. Ее реакция кажется слегка чрезмерной. С ней сегодня определенно что-то не так.