Нил Шустерман - Беглецы

Риса никак не могла решить, что лучше — сотни или даже тысячи никому не нужных де­тей или операция, позволяющая избавиться от ребенка еще до рождения? Приходя на дежур­ство в детское отделение, Риса каждый раз приходила то к одному выводу, то к другому.

Медсестра Грета была женщиной пожилой и помнила, что было до войны, но редко рас­сказывала о тех днях. Большую часть времени и сил она посвящала работе, а трудиться ей приходилось много, потому что одна медсест­ра должна была обслуживать пять десятков орущих младенцев. «В таком месте поневоле приходится расставлять приоритеты», — гово­рила она Рисе, намекая на то, что порой в слу­чае какого-нибудь чрезвычайного происшест­вия медицинской сестре приходится выби­рать, кому из многочисленных пострадавших помощь нужна больше остальных. «Любить нужно тех, кого успеваешь, — добавляла она, — а за остальных приходится только молиться». Риса запомнила ее слова и выбрала нескольких младенцев, которым посвящала большую часть дежурства. Этим детишкам Риса даже дала име­на, потому что в детском отделении эта опера­ция была автоматизирована — младенцам в слу­чайном порядке давал имена компьютер, в ко­тором хранилась общая база данных. Почему бы и нет, думала Риса, ведь ее собственное имя было необычным. «Твое имя — сокращение от сонриса", — сказал ей однажды мальчик-латиноамериканец. — Это значит “улыбка”. Риса не знала, есть ли в ней испанская кровь, но ей нравилось так думать. По крайней мере, эта версия хоть как-то объясняла происхождение ее имени.

— О чем думаешь? — спрашивает Коннор, вырывая Рису из плена воспоминаний и возвра­щая к зыбкой, как сон, реальности.

— Не твое дело, — отвечает Риса.

Коннор на нее не смотрит. Такое впечатление, что его вниманием всецело завладело большое пятно ржавчины на стене фургона.

— Ты не жалеешь о том, что оставила ребен­ка? — спрашивает Коннор.

— Конечно, нет, — отвечает Риса с оттенком негодования в голосе, словно сам вопрос ее слегка задел.

— У Ханны ей будет хорошо, — говорит Кон­нор. — Лучше, чем у нас, и уж точно лучше, чем у той коровы, которой подкинули малышку.

— Я знаю, что подставил нас, когда побежал к крыльцу, — помедлив, продолжает Коннор, — по для нас все кончилось хорошо, и ребенок попал в надежные руки, верно?

— Только больше нас так не подставляй, лад­но? — просит Риса и замолкает, не желая про­должать разговор.

Роланд, успевший перебраться в начало ку­зова, к окошку, через которое видно кабину гру­зовичка, спрашивает водителя:

— Куда мы едем?

— Ты у меня не спрашивай, — отвечает мужчи­на. — Мне дают адрес, и я туда еду. Мне платят не за то, чтобы я отвечал на вопросы.

— Да, это точно, — говорит парень, уже си­девший в кузове, когда грузовик стоял у мага­зина Сони. — Нас уже давно возят туда-сюда. Из одного укрытия в другое. Там несколько дней, потом еще где-то. И все ближе к месту назначения.

— Может, хоть ты скажешь, куда мы едем?

Парень оглядывается, надеясь, что кто-ни­будь из товарищей возьмется ответить за него, но никто ему на помощь не приходит.

— Ну, это только слухи, — говорит он нако­нец, — но я слышал, что место нашего назначе­ния называется Кладбищем.

Никто не комментирует сказанное, очевид­но, всех пугает леденящее душу название. В на­ступившей тишине слышно только, как жалобно дребезжат металлические сочленения кузова, когда грузовик подскакивает на ухабах.

Кладбище. От этого слова кровь стынет в жилах, и Рисе, успевшей уже основательно замерзнуть на железном полу, становится еще холоднее. Хотя она подтянула колени к груди и обхватила их руками, ей все равно холодно. Коннор, вероятно, услышав, как она стучит зу­бами, обнимает ее за плечи.

— Мне тоже холодно, — говорит он. — Давай погреемся?

Поначалу Риса испытывает желание немед­ленно сбросить руку Коннора, но когда это проходит, она с удивлением обнаруживает, что ей хочется прижаться к нему как можно теснее. Так она и делает. Положив голову на грудь мальчика, Риса затихает, слушая, как бьется его сердце.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Транзит 

УКРАИНА. РОДИЛЬНЫЙ ДОМ № 6.

2000 ГОД

...По Би-би-си прошел репортаж, посвященный молодым женщинам из города Харьков, родившим здоровых детей, которые впоследствии были украдены у матерей персоналом родильного дома. Врачи вводили рожениц в заблуждение, говоря, что их дети родились мертвыми. В 2003 году власти дали разрешение на эксгумацию тридцати тел детей, считавшихся умершими при рождении в родильном доме № 6.

Активистка движения в защиту детей была допущена на вскрытие. Сделанная ею видеозапись впоследствии попала в редакцию Би-би-си и в Совет Европы. В появившемся вскоре докладе Совета говорилось о сложившейся практике торговли органами детей, украденных у матерей непосредственно после родов, и о заговоре молчания, в котором замешан персонал ряда родильных домов. К отчету прилагались фотографии расчлененных эксгумированных тел, из которых были изъяты внутренние органы, включая мозг. Известный британский судебный медик заявил, что расчленение тел не является частью процесса вскрытия, которое проводится в случае смерти новорожденного. По его мнению, это было сделано для того, чтобы извлечь из костного мозга стволовые клетки. Персонал родильного дома № 6 отверг все предъявленные обвинения.

Репортаж Мэтью Хилла, корреспондента Би-би-си, специализирующегося в области здравоохранения. ВВС NEWS: сайт ВВС.соm http://пеws.ЬЬс.со.uк/gо/рг/р/fr/-2/hi/еuгоре/6171083.stm

Опубликовано: 2006/12/12 09:34:50 по лондонскому времени. ® ВВС ММVI

21. Лев

— Никто не скажет тебе, чего хочешь ты сам, — говорит Льву его новый товарищ. — Придется самому разбираться.

Мальчики идут вдоль железной дороги, проложенной по равнине, поросшей густым кустарником.

— Если ты хочешь податься в бега вместо то­го, чтобы отправиться на разборку, это твое де­ло, и никто не имеет права сказать, что ты де­лаешь что-то плохое, хоть ты и нарушаешь за­кон. Если бы это был грех, у тебя бы просто не возникло желания бежать, Господь не позво­лил бы. Ты меня слушаешь, Фрай? Господь мудр и делится с нами своей мудростью. А муд­рость — это такая штука, что ты можешь ее за­копать в землю и оставить. А потом, когда тебе понадобится успокоение, ты можешь вернуть­ся и вырыть ее. Успокоение — это то же самое, что утешение, кстати.

— Я знаю, что такое успокоение, — обиженно отвечает Лев. Попутчик заговорил о Боге, и это задело Льва, потому что в последнее время мальчику казалось, что Господь его совсем ос­тавил и ниспосылает на его долю одни только неприятности.

Новому товарищу Льва пятнадцать. Его имя — Сайрес Финч, но оно ему не нравится. «Никто меня так не называет, — сказал он Льву вскоре после встречи. — Мне больше нравится сокращенный вариант — СайФай».

Сайрес обожает давать клички. Льва он на­рек «Фрайем», потому что он моложе и ниже ростом[3]. Кроме того, в слове «Фрай» столько же букв, сколько в полном имени Льва — Леви, и это кажется СайФаю крайне удачным совпадением. Льву кличка не слишком по душе, но он не хочет расстраивать нового приятеля и не возражает.

СайФай любит поговорить.

— Мне нравится прокладывать свою дорогу в жизни, — заявляет он. — Вот почему мы идем по рельсам вместо того, чтобы топать по какому-нибудь дурацкому проселку.

У СайФая кожа цвета умбры.

— Раньше нас называли черными, представляешь? Потом появился этот художник, как его? Он и сам был смешанных кровей — чуть-чуть оттуда, чуть-чуть отсюда. Как бы там ни было, но он прославился портретами афро-американцев, живших в южных штатах. В ра­боте он в основном использовал краску, которая называется умброй. Афроамериканцам это слово понравилось, и с тех пор нас так и называют. Но ты же не знал, откуда взялось это слово, правда, Фрай? А потом так называ­емых белых тоже переименовали. Про них стали говорить, что у них кожа цвета сиены, а это тоже краска, которую используют в живо­писи. Мне нравятся эти слова. В них нет от­тенка осуждения, как в «черный» или «бе­лый». Нет, конечно, расизм никуда не делся, просто, как любят говорить мои папы, «фасад цивилизации снова перекрасили». Тебе нра­вится это выражение, Фрай? «Фасад цивили­зации»! Как тебе?

СайФай медленно водит вверх-вниз рас­крытой ладонью, словно ощупывает гладкий свежеокрашенный фасад.

— Папы всегда говорят такие вещи.

СайФай сбежал из дома, хоть он это и отри­цает. Он считает, что называть его беглецом не­правильно, потому что он бежит не «откуда», а «куда». Так он и объяснил Льву, когда они по­знакомились, но не уточнил, куда именно бе­жит. Лев спросил его об этом, но СайФай отри­цательно покачал головой и сказал: «Информа­цию нужно распространять только по необходимости».