Глубина - Танё

четыре раза прослушала попсовую мелодию, связь наконец установилась.

– Дядя Кён, ты занят? Дядя?

– Я в больнице. Сейчас вышел в коридор. А что?

– Я выяснила что-то очень смешное. В этом теле я не могу вызвать рвоту. Не могу. Что мне делать? Меня тошнит, но ничего не выходит…

В этот момент должны были политься слезы, но зрение оставалось четким. Сухо рассмеялась. На другом конце провода раздался грубый голос:

– Что за бред ты несешь? Если будешь говорить чепуху, я повешу трубку. Не в настроении сейчас.

– Не смешно? А по-моему, очень смешно. Мне не нужно есть, вот и рвоты нет. Пить тоже не нужно, поэтому и плакать не могу. – Сухо продолжала смеяться и говорить. – Я сейчас у себя. Поругалась с мамой. Ей не нравится, что я все время сижу дома. Хочет, чтобы я чем-то занималась. Говорит, для этого и создали дорогого андроида, а я, видите ли, только о смерти твержу.

– Но… – Дядя колебался. – Ты должна думать о чувствах родителей.

– Мне плохо, у меня нет причин быть счастливой для других. Мне ничего не хочется делать. Нет смысла жить. Я уже умерла и могла бы спокойно отдыхать.

Ответа долго не было. В тишине гудели всевозможные звуки. По больничным коридорам проезжала тележка с антибиотиками, перекликались медсестры. Звуки шагов Кёна продолжали раздаваться, но прочие ни удалялись, ни приближались, будто он кружился на одном и том же месте.

Наконец, шаги остановились.

– Сухо, я… не понимаю, почему тебе тяжело и почему ты ссоришься с родителями. У тебя ведь больше нет страданий и трудностей. Родители делают для тебя все возможное. Тебе не нужно беспокоиться о деньгах, ты ведь не болеешь. Я не знаю, когда жизнь моей мамы оборвется… Говорят, снова нужно делать операцию… Но для тебя все закончилось. И ты можешь начать все заново.

Слова Кёна постепенно затихли, и вдруг пришло осознание новой реальности.

Репетитор, который говорил заниматься чем-то интересным, давно исчез. Вероятно, это произошло, когда состояние тети Хи постепенно ухудшилось и Кён бросил аспирантуру. Это не была вина Кёна.

«Но что мне тогда делать?

Меня насильно втянули в жизнь и бросили…»

Сухо закрыла глаза, открыла их, снова закрыла и снова открыла.

На этот раз перед ней была Сонюль.

Глава 8. Пустое место в лучах заката

Сухо провела рукой по затылку, схватила провод и тут же выдернула его. Глаза Сонюль расширились от беспокойства и удивления.

– Все в порядке.

Девушка-андроид остановила детей, которые хотели подойти ближе, и медленно повернула голову. Мастерская расплывалась перед глазами, она почувствовала жесткий пол, а затем в ее голове один за другим начали выстраиваться моменты. От ссоры с родителями до звонка Кёну и прыжка с крыши глубокой ночью. Воспоминания первого тела обрывались на моменте, когда аккумулятор ударился и вспыхнул огонь.

После этого она решила не выяснять, когда именно родители решили заново создать ее. У нее не было желания искать их или спрашивать у дяди, почему это произошло. Хотя принять правду было трудно, она сама все понимала. Причина, по которой дядя не мог говорить о прошлом и оставил только керамическую свинку. Чувство вины, что полностью упало на плечи дяди, трансформировалось в странное облегчение, а затем снова в доброту.

Люди, живущие с болью, часто ищут момент, с которого начались их страдания. Они верят, что, убрав одну эту часть, можно избавиться от оставшейся боли в одно мгновение. Точно так же, как ветки дерева засохли бы при обрезании корня. Поэтому двадцатисемилетнему Кёну она могла показаться человеком, что сидит в раю и жалуется. Хотя три года воспоминаний были сущим кошмаром как для Сухо, так и для ее родителей.

Даже если вы войдете в совершенно другой мир, боль продолжит существовать. Она либо возникнет, либо прояснится в памяти. Страдания не разделяются полностью, а переплетаются друг с другом. После того как Сухо узнала из переписки, что родители хотели удалить ее память, все предыдущие события начали выглядеть иначе. Будто дядя до сих пор застрял в каком-то дне между 2041 и 2042 годами.

Сухо представила, как он следует за завершившимися моментами, за временем, которое может оказаться ничем. Как ныряльщик привязывает веревку к поясу, так и дядя обвивает воспоминания вокруг себя. И не перестает извлекать из себя боль. Хотя тетя Хи ушла из жизни до того, как Сеул затопило, а андроид спит под водой, он продолжает это делать.

Но и для дяди настало новое время… В какой-то мере Сухо была ответственна за это.

– Сонюль.

– Угу.

– Вначале мы кое-что друг другу пообещали. Ты найдешь мои воспоминания, а я стану твоим предметом пари. Мы оба выполнили обещание, так что давай поговорим снова.

– Если я скажу, что знала дядю с самого начала, ты мне поверишь? – сказала Сухо, уведя Сонюль подальше.

Историю, которую девушка-андроид начала рассказывать, Сонюль слышала в первый раз, но в ней было достаточно знакомых моментов, чтобы потерять дар речи.

Ныряльщица вдруг поняла: то, что она считала сломанной деталью, все это время было отверстием для ключа.

– Наверное, поэтому дядя не давал лекарства Юан?

– Возможно. Он не хотел, чтобы повторилось то же, что было со мной.

Сухо сказала, что дядя, вероятно, не стал оправдываться перед Учханом из-за чувства вины. Хотя другие могли бы это простить, сам дядя не мог.

– Как бы то ни было, если человек умер на твоих глазах и в этом есть твоя вина, трудно почувствовать облегчение. Вероятно, он хотел услышать обвинения в свой адрес.

– Мне кажется, это как-то связано и с тобой.

– В какой-то степени да. Невозможно четко разделить, что произошло из-за меня, а что из-за нее…

После этих слов мир внезапно затих, и мысли о дяде погрузились в тень. Некоторое время Сонюль смотрела вниз, потом подняла голову и увидела свет, отражающийся в воде. Небо было таким же оранжевым, как в тот момент, когда Сухо попросила найти ее воспоминания. Это было всего несколько дней назад.

Удивительно было осознавать, что с тех пор, как Учхан с Сонюль заключили пари, прошло всего две недели и что в это время вместилось четыре года Сухо и пятнадцать лет дяди. Годы, дни, часы. Их нельзя было выстроить по порядку.

Сонюль взглянула на профиль Сухо. Закат струился по щекам пылающим узором. Поверх накладывались образы двухнедельной давности, а затем он снова становился похожим на нынешнюю Сухо. Она почувствовала, что даже спустя долгое время, сидя под вечерним закатом, можно будет