МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №2, 2018(24) - Песах Амнуэль

спит, не ест, в рот капли лишней не возьмет. Только циферки считает и указы хитроумные строчит без остановки и отдыха. За время твоего путешествия он мирян в надлежащее состояние приведет, а уж почитание будет самой высокой пробы.

Сказал и ящик какой-то в залу вкатил, тяжелый, железом окованный. Смотрит Феникс и понять не может, как этот сундук управлять миром будет: ни головы, ни крыльев, ни помета.

– А ты попробуй, – предложил молодой человек. – Нажми-ка вон на ту кнопку.

Только дотронулся Феникс до кнопки, сундук заворчал, затрясся и выкинул из нутра какую-то бумагу. Но бумаге той черным по белому значилось: «За самовольное действие противу параграфа надлежит экстраординарная пытка и полное промывание мозгов».

– Ишь ты, кусучий! – поразился Феникс.

– То-то и оно, – заключил посланец. – Такого, братец, бомбой не запугаешь, не прижмешь манифестациями. С умствованиями враз будет покончено. Так что волноваться тебе незачем. А замков тут столько понавешано, некуда и ассигнацию сунуть – ни щелки, ни дырочки.

А Феникс опять за свое:

– Не желаю, и баста!

Тут терпение посланца лопнуло, сунул он птицу под мышку и направился на площадь. А там народу видимо-невидимо. Все спешат, торгуются, толкаются, жуют кренделя и по сторонам глазеют. Не успел молодой человек трех шагов сделать, какая-то баба стала у него «петуха» торговать. Сошлись на двугривенном. Посланник деньги в кожаный сумарь спрятал и растаял, а баба на радостях побежала домой обед варить. Тут уж дело быстро к концу пришло. Как ни кудахтал Феникс, как ни выражал свое негодование на основы чиновничьего миропорядка, обезглавленный, ощипанный и обсмоленный, он был брошен в котел для соответствующего уваривания.

Но едва желтая тушка соприкоснулась с кипевшей водой, произошло страшное магическое превращение. Смрадное облако пара черным столбом повалило из котла. Кругом посыпались искры, и грохнула барабанная дробь. Когда перепуганная баба, заткнув нос, вывалилась во двор, ее взору предстало величественное зрелище. Таинственное облако, прорвавшись через дымоход, обернулось пернатым чудовищем о двух головах. Покружив над крышами, оное устремилось в выси хрустального купола, издавая громкие победные крики. Не прошло и трех мгновений, как оно растворилось в небесной бирюзе, оставив чиновничий мир, которому теперь надлежало либо погибнуть, либо окончательно рассубординироваться.

Меж тем начались странствия Феникса в беспредельном эфире, где его, как и положено, омывали лучи звезд, Солнце хлестало жгучим огненным веником, а Луна окатывала из ушата ледяной синевой. От такой бани душа сиятельного управителя основательно очистилась, покраснела и утратила ядовитые пары царского зелья. Уж пора было бы и в вотчину возвращаться, ан кругом полное молчание – ни послов, ни визитных карточек, сплошное пренебрежение.

Возмутился Феникс и давай криками Вселенную оглашать с присовокуплением непечатных выражений: мол, обман, беззаконие и самочинное членовредительство!

Бунт возымел некоторое действие. В эфирных далях кто-то громогласно чихнул и натурально выругался. Послышался скрип кожаных сапог и неспешные шаги.

Не успел Феникс принять надлежащую позитуру, глядь, в зияющей пустоте объявился знакомый титулярный советник, чисто выбритый и с бакенбардами, расчесанными на особый манер. Машет надушенным платочком и удивляется:

– Что за концерт? Для каковой цели я вам понадобился?

– Как для каковой?! – закудахтал Феникс. – Разве ж не прошли миллионы лет в процедурах разного рода? Подлечили и хватит! Народ-то мой уже, верно, до скотского состояния дошел, полиция развинтилась, чиновники мхом поросли, пора возвращаться, зачинщиков в острог, прочих на вечное поселение. Медлить небезопасно!

– Ах, вон оно что, – вспомнил советник. – Ну, тогда в путь-дорогу.

Сказал и быстрехонько Феникса к месту доставил, где прежде Земля плавала. Насилу Феникс отдышался и хотел уже выразить благодарность эфирному посланнику, но вовремя удержался. Кругом тьма кромешная, ни дымка, ни поросячьего визга, одни только хрустальные обломки в эфире болтаются, сталкиваются и печально звенят: дзынь… дзынь… И более ничего.

– Что ж это делается? – спросил Феникс. – Ничего не пойму.

– Тут и понимать нечего, – ответил советник. – Нет более ни оппозиции, ни реформ, ни опасного образа мыслей. Один только вечерний звон остался.

– Как так нет? – удивился Феникс. – Почему нет?

– А это уж не твоего ума дело. Земля твоя давно стала эфирной провинцией и добилась потрясающих результатов в области потусторонних сношений. Сундук наш исправно поработал, ни разу осечки не дал. Даром что железный.

Зарыдал Феникс, пустил слюни, позеленел от тоски.

– Что ж мне теперь делать? К чему силу и власть приложить? Ни лакея, ни доносчика! Одно только дзынь да дзынь. От тоски околеешь!

– Это ты зря говоришь, – утешал его советник. – Все хорошо устроилось, лучше не придумаешь. Обломки эти хрустальные куда как надежнее чиновников, мирян и онагров. Тихие, чистые, холодные, чинно плавают в пустоте, и никаких волнений, противоуставных действий и даже проблеска мысли. Что еще надо для самочинной власти! Переставляй их в любой субординации, казни, милуй – все стерпят. А ежели орденочек кому навесишь, за то верой и правдой тебе будут служить до скончания веков.

Уразумев эти преимущества, Феникс воссел на трон и начал править, да так успешно и экономно дела его пошли, что одно загляденье. Примет стопку эфирной сивухи, чокнется с хрустальным чиновником и сам себе здоровья желает и процветания, и счастья. И только одна мысль гложет его, терзает кошмарами по ночам – как бы опять советник какой не объявился и ручкой не поманил. Вскочит тогда Феникс в халате с постели, прислушается – нет ли где брожения или опасного проблеска. Нет – кругом пустота и мертвенный покой. Слышится только тихое чистое, умиротворенное – дзынь… дзынь… дзынь…

– На том предание и кончается, – заявил Филька. – У кого есть уши, тот услышит. Дзынь…

– Слышали, слышали, – раздался чей-то хриплый голос. – Только врешь ты все.

Взоры эвакуантов устремились к широко распахнутой двери.

– Вот тебе и дзынь, – испуганно прошептала Леймюнкери. – Доболтались…

Незнакомец решительно шагнул в комнату, осмотрелся и поставил в угол тяжелый, окованный железом сундучок. Снял картуз, вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб и хмуро улыбнулся:

– Что, струсили? То-то же.

10. ОЧЕЛОВЕЧИВШИЙСЯ

Незнакомец был высок и худ. Поношенный черный пиджак мешковато сидел на его сутулой спине. Дешевые полосатые брюки были аккуратно заправлены в мятые гармошкой сапоги, начищенные дегтем. Резкий свет люмеона оттенял грубые черты его костлявого удлиненного лица, серого, точно покрытого туманом или копотью. И только большие бесцветные глаза с холодными искрами