Паоло Бачигалупи - Заводная

— Так что же вы везли? — снова спрашивает Люси, желая разузнать о потерях Куаля.

Тот, подавшись вперед, шепотом, чтобы расшевелить собеседников, отвечает:

— Шафран. Из Индии.

Наступает короткая пауза.

— Стоило бы догадаться! Отличный груз для воздушных перевозок, — хохочет Кобб.

— Идеальный для дирижабля — такой легкий, что выходит выгоднее опиума. Тут еще не придумали, как взломать шафран, а политики с генералами так и жаждут увидеть его в блюдах на своем столе — это же такой шик и престиж. У меня было столько предзаказов. Я бы разбогател. Фантастически разбогател.

— А теперь банкрот?

— Может, и нет. Договариваюсь со страховщиками из «Шри Ганеши» — вдруг сколько-нибудь покроют. Хотя бы восемьдесят процентов. Но посчитай взятки при ввозе, посчитай долю таможенных агентов. — Куаль болезненно морщится. — Сплошное разорение. Но есть шанс, что сам останусь жив-здоров. В некотором смысле, конечно, повезло: груз находился на дирижабле, то есть страховка действует. Надо бы поднять тост за здоровье этого треклятого пилота, раз уж он догадался посадить корабль в море. Если бы ящики к тому времени были на земле и там их сожгли белые кители, груз бы сочли контрабандой, а я уже сидел бы на улице среди больных фаганом нищих и желтобилетников.

— Единственное, за что Карлайлу можно сказать спасибо. Если бы он не лез в политику, ничего бы не произошло, — хмуро замечает Отто.

— Тут наверняка не скажешь, — разводит руками Куаль.

— Еще как скажешь, — вставляет Люси. — Он половину времени жалуется на белых кителей, а половину — заискивает перед Аккаратом. То, что случилось, — всего лишь сообщение Карлайлу и министерству торговли от генерала Прачи. Мы для них — почтовые голуби.

— Почтовые голуби вымерли.

— А мы, думаешь, не вымрем? Да Прача с радостью кинет нас в тюрьму, если решит, что это станет хорошим намеком Аккарату. — Люси смотрит на Лэйка. — Ты весь день молчишь как рыба. Неужели ничего не потерял?

— Оборудование. Запчасти к конвейеру. Тысяч на сто пятьдесят. Секретарь до сих пор подсчитывает убытки, — отвечает он, отвлекаясь от своих мыслей, и, глядя на Куаля, добавляет: — Груз был уже на земле. Поэтому никакой нам страховки.

Воспоминания о разговоре с Хок Сеном еще свежи. Старик поначалу все отрицал, пенял на бестолковых сотрудников якорных площадок, потом наконец сознался, что груз пропал, а сам он еще раньше так и не сумел как следует дать взятку. Мерзкая была сцена, вплоть до истерики: с одной стороны — старик, напуганный потерей работы, с другой — Лэйк, который все сильнее вгоняет его в ужас, орет, оскорбляет, заставляет съеживаться от страха, играет на своем недовольстве. И все равно непонятно, усвоил Хок Сен этот урок или так и будет дальше хитрить. Андерсон недовольно кривит губы. Если бы с помощью этого старого мерзавца не освобождалось столько времени на более важные дела, его давно стоило бы отправить назад к остальным желтобилетникам.

— Я же говорила — плохое место для фабрики.

— Японцы-то работают.

— У них свои договоренности с дворцом.

— А китайцы из «Чаочжоу»? Тоже спокойно живут.

Люси корчит кислую мину.

— Они тут вон сколько поколений, сами уже почти как тайцы. Если хочешь сравнений, мы больше похожи на желтобилетников, чем чаочжоуские китайцы. Умный фаранг знает, что больших вложений сюда делать нельзя — слишком тут нестабильно. Репрессии или очередной переворот — и ты все потерял.

— Каждый тут играет теми картами, какие получил при раздаче. В любом случае место выбирал Йейтс.

— Я и ему говорила, что глупость сделал.

— Глупцом он не был, а вот идеалистом — точно. — Лэйк припоминает горящий взгляд Йейтса, когда тот вещал о новой глобальной экономике, потом допивает, смотрит по сторонам (хозяина бара нигде не видно), машет официантам, но они даже не смотрят в его сторону — все, кроме одного, который дремлет стоя.

— Не боишься, что тебя отстранят так же, как Йейтса? — спрашивает Люси.

— Отстранение — еще не самое худшее. Проклятая жара. — Он чешет обгорелый нос. — Нам, белым медведям, тут не место.

Смуглые Нгуен и Куаль смеются его шутке, Отто угрюмо кивает: его облупленный нос — верный признак неумения приспособиться к экваториальному солнцу.

Люси достает трубку и смахивает в сторону мух, чтобы расчистить место под курительные принадлежности и пару шариков опиума. Насекомые вперевалку отползают, но, очумев от жары, даже не пытаются взлететь. Снаружи у кладки башенной стены возле насоса с пресной водой играют дети. Люси, наполняя трубку, вздыхает:

— Господи, как бы я хотела вновь стать ребенком.

Все, похоже, утомились даже беседовать. Андерсон поднимает с пола сумку нго, счищает с одного шкурку, выколупывает косточку, бросает лохматую кожуру на стол и отправляет в рот полупрозрачную мякоть.

— Это что у тебя там? — тянет шею Отто.

Лэйк раздает каждому по плоду.

— Точно не знаю. Местные называют его «нго».

Люси откладывает трубку.

— Видела такие — весь рынок забит. Без пузырчатой ржавчины?

— Пока ни одного не встречал. Торговка сказала — не заражены. И свидетельства показала, — начинает Лэйк, а в ответ на циничные смешки добавляет: — Я дал им полежать неделю — и ничего. Они чище ю-текса.

Остальные пробуют фрукт. На лицах — изумление и улыбки. Тогда он выставляет все нго.

— Налетайте. Я уже порядочно съел.

Широко раскрытая сумка быстро пустеет, на столе растет гора шкурок.

— Напоминает личи, — с задумчивым видом произносит Куаль.

— Да? — навостряет уши Андерсон. — Никогда не слышал.

— Неудивительно. Я во время прошлой поездки в Индию пробовал напиток с похожим вкусом. Один торгпред из «ПурКалории» пригласил в ресторан в Калькутте — я тогда только начал раздумывать, а не привезти ли сюда шафран.

— Так ты полагаешь, это лича?

— Личи. Вполне возможно. Так они называли тот напиток. Не знаю только, из фруктов ли он был.

— Если это «ПурКалория» сделала, то непонятно, как он тут очутился. Почему здесь, а не на карантине на Ко Ангрите, пока министерство природы придумывает десять тысяч способов обложить его налогом? — Люси сплевывает косточку на ладонь, швыряет на дорогу, достает еще один плод. — На каждом углу вижу — стало быть, местный. А вот кто может нам подсказать… — Откинувшись на спинку, она кричит в полутьму бара: — Хагг! Ты там? Спишь?

Услышав это имя, остальные вздрагивают и подбираются, как дети при виде строгого родителя. Андерсон, ощутив холодок на затылке, бормочет:

— Зря ты его позвала.

— Думал, он уже умер, — недовольно бросает Отто.

— Избранных пузырчатая ржа не берет. Ты разве не знал?

Все, сдерживая смех, смотрят, как из темноты шаркающей походкой выходит Хагг: алое лицо усыпано капельками пота.

— Здравствуйте. — Он с торжественным видом оглядывает «Фалангу» и кивает Люси. — Значит, по-прежнему ведешь делишки с этими типами?

— А что делать? — Она кивает на стул. — Не стой. Выпей с нами, расскажи какую-нибудь из своих историй.

Пока он пододвигает к ней стул и тяжело опускается, Люси раскуривает опиум.

Андерсон смотрит на крепко сбитую, полную фигуру Хагга и уже не в первый раз думает: как так вышло, что у священников-грэммитов — у каждого из этой породы — непременно свисает живот?

Тот знаком просит подать виски, и, к всеобщему удивлению, сию же секунду перед ним вырастает официант.

— Льда нет.

— И правильно, никакого льда, — решительно мотает головой Хагг. — Зачем тратить впустую эти треклятые калории.

Первый стакан он выпивает залпом и тут же отправляет официанта за вторым.

— Хорошо вернуться в город. В сельской местности начинаешь скучать по удовольствиям цивилизации. — Хагг поднимает тост за здоровье всей компании и осушает стакан одним глотком.

— Далеко ли был? — спрашивает Люси, не выпуская трубку изо рта. Ее мимика постепенно теряет подвижность.

— На старой границе с Мьянмой, у перевала Трех пагод. — Хагг глядит на своих слушателей так, будто это они — виновники грехов, с которыми ему пришлось иметь дело. — Изучал распространение бежевого жучка.

— Я слышал, там небезопасно. Кто джаопор? — спрашивает Отто.

— Некто Чанаронг. С ним было просто — гораздо проще, чем с Навозным царем и мелкими городскими джаопорами. Не всех крестных отцов волнуют лишь прибыль и власть. — Тут Хагг значительно добавляет: — Тем из нас, кто не алчет угля, опиума или нефрита, бояться в королевстве нечего. Так или иначе, Пхра Критипонг пригласил меня посетить его монастырь — понаблюдать, как изменилось поведение бежевого жучка. — Он огорченно мотает головой: — Невообразимое разорение. Леса стоят без единого листика — сплошь одни лианы-кудзу. Верхнего яруса просто нет, всюду сухой бурелом.