Призраки коммунизма - Владимир Васильевич Бойков

богоподобные Секретари могли позволить себе такое излишество. Случалось попить и пивка, что удавалось далеко не каждому Коммунисту, по крайней мере с той высокой периодичностью, какая выпадала на долю везучему критику.

Так бы и жилось Культе припеваючи, если бы не влезла в его жизнь эта подлая тварь — Проня. Конечно, можно было попробовать уладить дело в Парткоме, но критик опасался, что Проня, соблазнив немалым количеством фантиков всегда готового к подкупу Сяву, сумеет с его помощью убедить Секретаря в жизненной важности своих бабских потребностей, и тот навсегда привяжет Культю к этой кошмарной женщине. Сегодня, когда Культя взбунтовался и сам съел заработанные продукты, возникла опасность, что в Партком рано или поздно обратится Проня. Но та предпочитала другие методы.

И в тот же вечер, откушав перекупленных у кого-то тыквочек, девица грузно поднялась и, бурча под нос ласковые угрозы, начала сужать круги вокруг отдыхающего от тяжких забот критика.

— Буду отбиваться тазом! — выкрикнул Культя решительно.

Проня затопталась на месте.

Критик с невероятной для него силой рассёк воздух своим оружием крест накрест.

— Убьёт! — предположил Сява уважительно.

Проня прекратила натиск на Культю и пошла на попрошайку.

— Ты уверял — всё получится! — грозно проговорила она.

Сява вскочил. Держа почтительную дистанцию, он принялся торопливо оправдываться:

— Мы же забыли про таз. Ты забыла и я забыл. Это же непредвиденные обстоятельства…

— Изловлю — раскурочу, — пригрозила Проня.

Она ещё немного потопталась, побушевала, потом начала успокаиваться и вскоре совсем затихла.

Все расслабились. Сява принялся сооружать пышный матрац, благо сухой травы вокруг было навалом. Культя не выпускал из рук свой ненаглядный таз, вертел его, окидывал взором и восхищённо цокал языком.

15

Ночь подкралась ненавязчиво и бесшумно. Тускло залоснилась потёртым боком Луна, небо обсыпалось звёздами, воздух затих.

Сява спал сладко и, как всегда, чутко. Потревоженный сном, он часто вскакивал, куда-то уносился, но тут же, слегка сконфуженный, возвращался. В сторонке, негромко шурша, возились Кнут с Васей. Проня, объевшаяся тыквочками, раскатисто храпела. Культя побросал в неё мелкими камешками, убедился, что не притворяется, прополоскал в луже свои штаны и повесил на куст сушиться. Затем разыскал увесистый камень, подложил под голову и, зарывшись в сено, мирно задремал.

Утром критику приснился сон, в котором юная обнажённая Вася кидалась в него тяжёлыми спелыми тыквочками.

Кнут ещё раз пнул Культю ногой.

— Вставай, засоня! Проня твои портки спёрла.

Культя замычал, громко всхрапнул и резко подпрыгнул, одновременно замахнувшись и камнем, и тазом.

— А-а-а, это ты, — сказал критик миролюбиво. Шагнул к кусту и замер…

Проня, не замечая никого вокруг, мыча и закатывая глаза, сладострастно внюхивалась в его штаны. Из её горла раздавался стон, тело дёргалось.

Сява подобрался поближе. Морщинки на его лице собрались в комок, в голове завозились мыслишки.

— Что это с ней? — спросил он. — Никак, помирает?

Девица грохнулась на спину. Окрестности огласились утробным нечеловеческим воем. Пот брызнул из чёрных от грязи пор, тело содрогнулось и обмякло.

— Отошла, — радостно выдохнул Сява. — Слава Кузьмичу!

Культя выдернул из неподвижной руки свои штаны.

— Сколько опарышей на такой туше можно вывести! — Попрошайка прыгал вокруг и, сияя лицом, потыкивал Проню пальцем. — А можно выкормить крыс…

— Кайф… — Проня распахнула глаза и распустила губы в мерзкой слюнявой улыбке.

С каждым днём становилось теплее. Оставались позади города, посёлки, деревни. Перед путниками раскинулась бескрайняя пустынная степь. Юг находился где-то там, за горизонтом, всего в нескольких днях ходьбы.

— Вперёд, товарищи! — победоносно кричал Сява. — Последний бросок — и мы у цели!

Прошло еще несколько дней, а степь не кончалась. Более того, впереди пролегала совершенно голая бесплодная равнина, доведенная до полного истощения в годы развитого социализма, благодаря применению методов интенсивного земледелия с научным подходом. Ни травинки, ни кустика, кругом одни трещины в пересохшей и выветрившейся земле.

— Надо возвращаться, — уговаривал друзей Культя.

— Я хочу есть, — стонала Вася. — И ещё хочу пить.

— Здесь даже Кал сдать некому, — негодовала Проня.

— Нам бы твои проблемы, — ворчал Кнут. — А вообще-то, давайте советоваться.

— Открываем Партсобрание! — тут же объявил Сява. — На повестке дня один вопрос с двумя подпунктами. Куда нам двигаться дальше: а — вперёд, или б — назад? Начинаем прения. Кто хочет выступить?.. Слово просит Коммунист Культя…

— Ещё два дня без пищи, и мы не сможем двигаться ни вперёд, ни назад, — сказал Культя.

— Конкретней, товарищ, — строго попросил Сява. — Почему два дня, а не три или даже четыре? Почему без пищи? Возможно, что впереди скоро опять пойдут травы… Конкретней попрошу.

Кнут молчал. Он не привык сдаваться ни при каких трудностях, хотя в словах критика имелся смысл. Вася разделяла мнение своего дружка и тоже помалкивала. Проня хотела что-то сказать, но пока она соображала и двигала глазами, наводя резкость на председательствующего, слово сам себе предоставил Сява.

— Товарищи! — попрошайка завопил на такой высокой ноте, что пустил петуха. — Товарищи! Высокое звание Коммуниста не даёт нам права при первых же неудачах отступать, капитулировать, сдаваться, идти на попятную!..

Далее Сява прокричал большое количество всевозможных партийных заклинаний, воздал хвалу Великому Кузьмичу и проклял капиталистов. Что-либо возражать на такие речи никто не осмелился, это считалось в высшей степени непатриотичным. Культя сидел пристыженный, но не покаявшийся.

— Переходим к голосованию! Кто за то, чтобы продолжить поступательное и целенаправленное продвижение вперед?

Кнут, Вася и Сява подняли руки. Проня задвигалась, открыла рот…

— Кто против? — Сява не стал ждать, пока Проня определится.

Культя нехотя, скорее из принципа, вскинул ладонь и тут же опустил.

— Кто воздержался?.. Итак, объявляю результаты голосования: трое — за, один — против, при одном воздержавшемся.

— Я не воздерживалась, — наконец-то вымолвила Проня. — Я…

— За?..

— Э…

— Против?

— Я тоже есть хочу.

— Вот и отлично. Значит, четверо — за, один — против, воздержавшиеся отсутствуют.

— Да-а-а. Вот в таких краях я никогда не бывал! — ликовал Сява, забравшись на кручу. — Хотя слыхивал, слыхивал. И не только слыхивал, а знал, то есть был уверен. Перед нами юг, товарищи! Самый настоящий юг! Глядите, какая растительность. Ой, зараза! — Попрошайка отдёрнул руку, уколовшись.

— Похоже, тут даже нет съедобной травки, — пробурчал Культя.

— Нет? Как же. Это же юг! Тут всего навалом. Тыквочки вот такие! И сладкие.

— Как это — сладкие? — не поняла Проня.

— Ну, вкуснее наших. Значит сладкие. Ешь и хочется.

— А мне и наших всегда хочется, — сказал Культя.

— Наши маленькие, — не сдавался Сява. — Два раза куснул и нету, а южную — ешь, ешь, уже не лезет, а она все не кончается.

— Говоришь, как будто сам ел.

— Хоть и не ел,