Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

в обрез, но пока их еще хватало. Она почти поверила, когда распахнулись двери и в помещение хлынули неизвестные путешественники - пропитанные лесными запахами, кострами, собственными соками и не сразу обратившие внимание на чужаков. Брованов заметался в досаде, ища уединения, тут кто-то и возмутился, намекнув обоим, что места мало, что тесно, что лучше бы им убраться.

- Нам пора на экскурсию, - уверенно объявил Брованов. Он притворялся, уверенности не было, но Олтын-Айгуль неожиданно повиновалась и вообще вдруг сделалась не очень заметной, даже и вовсе не важной.

...Они гуляли по старому пионерскому лагерю, сплошь изрытому свежими траншеями; колоссальные ели, поваленные, топорщились корнями, похожими на лосиные рога. В мокрой и пасмурной зелени копошились мошки. Гуляющих было много, и все они выстраивались - сгонялись - в очереди, которые формировались по количеству пропускных пунктов, где правили военные. Брованов тревожно оглядывался на внушительные комья земли; очередь продвигалась быстро, прапорщик в камуфляже напоминал дорожного регулировщика. Его однополчане, засевшие в стеклянной будке, сноровисто колотили печати в бумаги. Брованов взял Олтын-Айгуль за руку, его беспокойство усиливалось.

- Поторапливайтесь, - прапорщик вручил им пропуска.

Несомненно, он их выделил. Они числились в ведомости.

- Нас ведут, - негромко сказал Брованов. - И уже давно. Все время.

Пейзаж расплылся и стал неопознаваемым. Они шагали вперед, к ним присоединились еще двое: всклокоченная собака и неизвестный тип - ушибленный, молодой, угрюмый. Он молчал и старался не отставать, болтаясь где-то на периферии зрения. Олтын-Айгуль, напротив, бодрилась и сыпала шутками, понять которые Брованов не успевал, они сливались в единый ненарушаемый ручеек смеха. Брованов знал, что обратный путь будет длиться очень, очень долго. Они приблизились к основанию огромной башни, уходившей в облака; башню оплетали спирали виадуков. Башня высилась под углом и была, пожалуй, не столько башней, сколько огромным деревом, крона которого терялась в стратосфере. Спирали расширялись, переходя в продолговатые утолщения - станции, которые тоже оборачивались вкруг дерева ободами, но затем вновь сужались. Станции сверкали разноцветными металлическими огнями. Компания вступила в ствол и моментально оказалась на третьем уровне. Ствол был источен тоннелями, по которым неслись поезда; полупустые платформы дышали дезинфекцией. Повсюду горели табло с непонятными надписями, сидели и прохаживались люди. Обозначались подъемы и спуски, колодцы и шахты, иные заброшенные и весьма опасные на вид. Компанию вынесло на подиум, где был установлен длинный стол. Судей за ним сидело человек десять.

- Распишитесь! - велел председатель, а Брованов не расписался.

- Вы разве не хотите знать, кто против вас играет?

Брованова пронзило: вот! Сейчас обнаружится тайный противник, уже давно идущий по пятам, о котором Брованов смутно догадывался.

- Мы явим противодействующие силы... - Председатель растворился, от него остался голос, и голос сочувствовал Брованову, что и подтвердилось: - Играют трое, а мой голос за вас... Против вас сыграют дважды, а на третий - ударьте! Это легко. Мы покажем вам одного... Знакомьтесь - Бенкендорф!

И недруг, доселе скрытый, нарисовался.

Ясно было, что это не человек, а просто он назывался так для удобства. Рослый, злой детина лет тридцати пяти, одетый в сине-красный мундир, пританцовывал, скалил зубы и угрожал ударить Брованова детскими качелями. Бенкендорф выполнил пируэт, показывая себя. Никто ему не мешал, все наблюдали и ждали. Бенкендорф разминался. Он выбросил ногу в рейтузине и описал ею внушительную дугу. Подпрыгнул, развернулся и выписал новую - два маха, помнил Брованов, дайте ему сыграть два раза. Бенкендорф самозабвенно плясал - открытый, незащищенный. Брованов ударил в ответ, и тот изумленно опрокинулся навзничь. Оказалось, что это легко, вообще ничего не стоит, Брованов мог бить вполсилы, в четверть силы. Он знал, однако, что дальше придется труднее. Это было всего лишь первое, ознакомительное соприкосновение.

- Он самый легкий, - кивнул председатель.

Озабоченные, серьезные, Брованов и Олтын-Айгуль отправились в странствие. Им предстояла длительная борьба, победой в которой назначено участие в дереве. Это было Дерево Цвет, которому надлежало раскрыться в финале. Путь в небеса обещал быть тернистым. Олтын-Айгуль уже не смеялась; собака, высунув язык, деловито бежала рядом; молчаливый молодой человек болтался чуть позади - теперь Брованов не сомневался, что это союзник; он много слабее, но в какой-то момент пригодится.

8

Глядя на свернувшегося калачиком Брованова, Бороздыня испытал прилив ярости. Шуб находился в полутора шагах, но дотянуться до него не было никакой возможности. По досадному свойству человеческой психики форма и содержание слились для Бороздыни в неразличимое целое. Он ничего не мог с этим поделать, замаскированный Шуб уверенно подминал под себя носителя, отождествлялся с ним и выходил на передний план.

Брованов дремал на койке. Локтем он прижимал очередное сочинение. Греммо подкрался и осторожно вытянул бумажный лист. Быстро пробежал глазами.

- Бенкендорф - тебе, Егорушка, о чем-нибудь говорит это имя? - спросил он негромко.

Бороздыня пожал плечами.

- Это Александр Христофорович, граф, начальник Третьего Отделения. С чего вдруг о нем?

- Это я у тебя хочу спросить. Взгляни.

Морща лоб, Бороздыня вчитался в написанное. Иван Миронович похлопал Брованова по плечу:

- Брованов! Проснитесь, обход.

Тот нахмурился, замычал, с усилием перевернулся на спину. Коротко всхрапнул и снова затих, а из уголка рта потекла густая слюна.

- Брованов!

Заведующий отвесил ему шлепок, приподнял веко. Глазное яблоко потерянно поплыло, но вот вернулось и мутным зрачком уставилось на Греммо.

- Просыпайтесь, довольно валяться!

- Какая-то белиберда, - Бороздыня встал рядом. - Снова Дерево Цвет и какие-то невнятные намерения.

- Плюс Бенкендорф, - напомнил Иван Миронович. - Его не было. Это что-то новое.

- Он проснулся. Потом обсудим...

Брованов и вправду пробудился - по крайней мере, наполовину. Он не шевелился и следил за обоими мутным насупленным взглядом.

- Узнаете меня? - осведомился Греммо.

Брованов прикрыл глаза. Это могло означать что угодно. Иван Миронович вынул неврологический молоточек.

- Давайте немного соберемся. Вы можете, я вижу. Смотрите на молоток. Голова неподвижная, только глазами. Сюда...

Молоточек уехал влево, и Брованов не без труда покосился на него.

- Отлично! Теперь сюда...

Но силы Брованова истощились, он вновь задремал, и больше Иван Миронович ничего не сумел от него добиться. Тогда Греммо принялся поднимать и опускать ему руки и ноги, колотить по ним молотком, колоть иглой.

- По идее, у него должно шуметь в правом ухе, - пробормотал заведующий. - Правый фациалис уже отказывает...

- Что отказывает? - встрепенулся Бороздыня.

- Лицевой нерв... к сожалению, я не могу заставить его зажмурить глаза и оскалить зубы, но