Татьяна Мудрая - Кот-Скиталец

Ознакомительный фрагмент

– А, Мунки-Хаа, – повторил мой собеседник.

Так звучало это наименование по-кхондски, и явственно веяло от него болотной прелью.

– Живут ото всех на особицу, ходят к нам ради торговли, к андрам – чтобы на них работать. Это мастера железа, которое они добывают из своих топей, и хозяева рудных жил. Они совсем другие, чем андры, но и нашим мункам перестали быть родней.

– Перестали – значит, были, Арккха? Кому же они родственны – андрам, инсанам или племени ювелиров?

Но он то ли хотел скрыть от меня нечто, то ли, при всем своем умении мгновенно схватывать чужую мысль, в упор не видел отличия обезьяны от человека. А, может быть, и не было в этой земле сходных понятий.

– Если все Живущие, как говорят древние, из одного корня, то они – родичи и тебе, и мне, и андрам, и еще многим племенам. Только вот легенда о Первоживущем – оно и есть легенда, Татхи-Йони!

Значит, разные племена. Замкнутые в себе «изоляты»?

– Арккха, прости, что докучаю, но не доходит до меня, что же такое, по-вашему, «племя». Браки между ними бывали?

– На этом запрет. Дети выходят скверные видом. Не всегда, однако.

– Значит, бывали. Иначе что же и запрещать, верно?

Фу, и снова не поймешь. По-рутенски, от скотоложества вообще потомства не выйдет, и плевать, разумен данный конкретный «скот» или нет. Несовместимость различных видов. Ну и что теперь: племя – это малая народность или биологический вид? Может быть, раса?

– Любопытно мне, каково хорошее видом потомство от перекрестных союзов. Имею в виду – долголетнее, здоровое и красивое.

– Живут они, по-моему, долго, если андры позволят. Среди наших племен такого я не видел – мы все три разные, нас друг к другу и не тянет. Знаю помесей андров и мунков, какие бродят сами по себе вдоль границы – облика совсем непонятного. Андра и инсанки… Кхонда и кауранга…

Каурангами называли кого-то вроде беспризорных собак.

– У рутенских племен дети могут возникнуть только внутри большого племенного союза. Мы называем это огромное племя «человечество», и оно, единственное изо всех, имеет сотни форм, различных цветом кожи, видом волос, формой головы, чертами лица – настолько, что кое-какие племена по невежеству и человеками… людьми вначале не считали.

– Такого у нас не бывало. Мунк не хуже инсана, однако же не инсан. И сукк не побежит вровень с длинногривым альфарисом.

– Есть ли связь между запретом иметь детей и невозможностью этого? И какая?

– Татхи моя милая, ты просишь у меня такого, что должно идти из губ прямо в ухо. От сердца кхонда к душе кхонда.

То есть сверхтайного.

– А кто, по-твоему, я – кхонд или рутенка?

– Ты любишь вспоминать о своем рутенстве, а зря. Вы с Сереной – прямые кхонды. Я тогда еще это понял, когда твоя дочь и мой сын мирно поделили твое молоко.

(Чтобы во всей полноте оценить эту мысль, вспомните, что говаривал святой Августин о греховности младенцев, о соперничестве, которое начинается еще у материнских сосцов. Как, или вы не читали его «Исповеди»?)

– Вы не андры, не инсаны, а на Болотных Мунков и подавно не похожи, – продолжал Арккха.

Я рассмеялась:

– Спасибо, что хоть кого-нибудь из четвероногих и мохнатых не приплел. Хотя бы я не отказалась так, как вы все, чуять застывшую жизнь и возрождать ее. Лепить, как воск. Так, как мунки-хаа, мне кажется, лепят бронзу больших сосудов, ногтем процарапывая узор в еще горячем металле…

И как раз в этот момент наибольшей моей мысленной дерзости огромная стрекочущая тень легла на верхушки сосен и скользнула по цветистой поляне.

Никакой мистики. То был легко узнаваемый вертолет примерно того же типа, что рутенские, пятнисто-защитный («нет цвета грязней, чем цвет хаки», пели во времена той моей жизни), пухлобокий, с желтой эмблемой в виде стилизованного «цветка пламени» с лепестками, отогнутыми в одну сторону.

– Фашисты, – почему-то пробормотала я.

– Да нет, кишка у них тонка, – Арккха понял не мое слово, но его негативную раскраску (красно-коричневую, как у нас говорится). – Нахалы. Они имеют право шастать по приграничью и пустым воздушным коридорам, но вовсе не стричь воздух прямо над нашими скальпами. Почуяли свой час, вот что я вижу… Ладно, скажу я тебе самое главное, много важнее того, что ты пока знала о Болотных Кузнецах. Кузнецы – они кочуют по цепи болот вокруг Заповедного Леса, Леса-Первояйца, где нет – по договору – ничьей власти, даже их. Таков их закон – не иметь ничего своего, даже земли для кочевья (как у цыган, подумала я), но все одалживать. Ведь болота – наше владение, как и лес, как и старое дерево для передвижных домиков на полозьях и гнезд в расщелинах стволов, и мунки-хаа исправно платят нам, хотя и мы не таковы, чтобы требовать плату за то, что нам не нужно. Но вот у андров они тоже кое-чем одалживаются, однако вид у них от природы гордый, вот андры их не больно-то и жалуют. Посему по этому Триада понимает в андрах куда больше, чем хотят и подозревают они сами.

– Сами андры постоянно воюют с инсанами, или нэсин, – говорил далее Арккха. – Побеждали то одни, то другие, но чаще нэсин одерживали верх, отдирали клочья шерсти андров, откусывали от андрской земли, всеобщей плоти этого племени, то один шматок, то другой. Мы держали середину в чужой игре (можно перевести как «стояли над схваткой», но с оттенком некоей ожидаемой прибыли от своего нейтралитета), и в нашем спокойствии были заинтересованы обе стороны.

– Хм. Хотела бы я знать, каковы были бы шансы победить у той стороны, против которой выступил бы Лес.

Вождь продолжал, никак не взирая на мою лесть:

– Поэтому мы заключили договор и с андрами, и с нэсин, чтобы им не пересекать болот и держаться полосы ничейной земли, которая идет вдоль Леса и вдоль болот, каждому народу – своей половины. Андры обожают охоту и золото; инсаны же любят острую боевую сталь, вороную и синюю, белое серебро и звенящую бронзу, а к желтому металлу и к охоте почти равнодушны. Но и те, и другие одинаково находят для себя радость внутри отчужденных земель… Я думаю, оба племени догадываются, что Лес – кладезь и источник их собственного существования, их силы. Андрам это нелестно, вот они и злобятся на нас. Еще и нэсин не так давно снова и прочно взяли над ними верх, повязали клятвой, которой андры тяготятся; такое тоже не прибавляет благости. Разумеется, и те, и другие видят в нашей Триаде союзника – их воля, их видение! Потому андры и обязались наблюдать сверху за тем, чтобы у нас не случалось пожаров. В то время для нас это еще было самой трудной из задач, не то что теперь. Не видела, как мы вытесняем огонь наверх, чтобы не губил молодую поросль и не углублялся в торфяники? А там с ним легко разделывается дождь, который мы можем наколдовать Дневной Песней.

– Так вы еще и для того подводите глубинные воды близко к коже земли, чтобы торфяники не обратились в порох, – тихонько пробормотала я. Не стоило напрягать его уши: насчет пороха мой Вождь мог и не уразуметь.

– А что такое Дневная Песня? Совсем иное, чем ночная? Я ее не слышала.

– И не приведи тебя услышать. От нее сотрясаются не одни только тучи – самые могучие кедры ломаются, точно спицы, а в душе Живущих поселяется смертельная тревога.

Ультразвук, что ли, прикинула я. Возьмем на заметку, однако.

– Так что мы, вообще-то, можем обойтись и без андрской подмоги. К тому же, как ты видела, они ведут себя не так чтобы совсем честно. Слоняются уже надо всем внешним кольцом, даже для формы не спрашивая своих хозяев – ну, это их внутренние счеты. Простого костра порой не дают разжечь – обрушивают на него потоки непонятной жидкости, от которой земля чернеет хуже, чем от самого сильного пожара, и тихая жизнь угнетается на десятилетия. Зачем? Выказать сугубую бдительность? Они не так скудоумны. Ссориться же с нами им пока невыгодно.

– И вроде бы не из-за того высокого смысла, который они прозрели в нашем существовании. Низменная прибыль есть тоже.

– Конечно, – Арккха сморщил нос. – Еда и лекарства: не так много, чтобы нам было трудно это обеспечить, и не самое редкостное, однако андры предназначают всё это своим вождям. У них же не как у нас; есть Живущие более ценимые и так, мелюзга. Еще мы переправляем андрам кое-что из сырья – дерево, волокно, металлы, – чтобы они испортили его на свой излюбленный манер. Те прекрасные вещи, которые мы делаем себе на потребу, у них ценятся превыше всего, как говорится, прелесть натуральной природности; да шиш мы им дали.

– Вот бы не подумала. С моей точки зрения они выглядят – уж куда изощреннее. Слушай, а нам не стоит заняться легким саботажем андрских поставок на андрский же манер? Так сказать, наносить блошиные укусы, чтобы вразумить.

– Как-то непорядочно.

– Почему? Мы же не будем причинять настоящий вред, если продумать тактику, – одни неприятности, куда меньшие, чем они нам. Тонкий намек на наши толстые обстоятельства, как говорят в Рутении.