Степь и Империя. Книга II. Империя - Балтийский Отшельник

***

Затемно А-Вут соскользнул с лежанки и, поворошив очаг, торопливо начал натягивать выстывшую одежду. Графиня с довольным лицом наблюдала за этим в свете заплясавших веселее языков пламени, но сама из-под мехового плаща высовываться не торопилась.

- Знаешь, А-Вут, а ты очень похож на этих, из Степи, - вдруг задумчиво сказала она. Воин на мгновение замер.

- Чем же? Лицом? А мне они показались похожими на уроженцев этих мест, – спокойно ответил он.

- Нет, не внешне. Хотя и внешне… И да, жители Южных провинций очень похожи на степняков. Ты меня сбил! – капризно воскликнула она. – Я хотела сказать совсем о другом…

Раздосадованная, она отвернулась и замолчала. Но через некоторое время начала вновь.

- И все равно, есть что-то общее. Думаю, это может почувствовать только женщина, - медленно, словно размышляя вслух, сказала графиня Моника. – Ты же знаешь, что я была замужем?

А-Вут покачал головой.

- Меня выдали замуж в пятнадцать лет. Мужу в тот момент до начала шестого десятка оставался год. Я дворянка, я знала, что меня ждет замужество по решению семьи, без всяких глупостей вроде любви. Меня воспитывали, что долг перед родом превыше всего. У мужчин - свой долг, у женщин - свой. Пугать не пугали, но и радостей не сулили. Так и было. Долг значит долг, надо значит надо, муж - значит муж. Потом, в моем вдовстве, я ложилась в постель с любовниками. По разным причинам. Женщине трудно быть одной. Но никогда я не находила в этом особой радости. Шла навстречу желанию любовника – я понимала, что надо немного перетерпеть ради мужчины, лежащего со мной, и все будут довольны. Но ни одному из них не приходило в голову побеспокоиться о моем удовольствии. Они клялись в вечной любви и воспевали мою красоту, но стоило им переступить порог моей спальни, запустить руку под юбки – и они считали, что я уже переживаю неземное блаженство!

Графиня постепенно горячилась, слова сыпались все чаще и чаще. Она уже сидела на лежанке, закутавшись в плащ, и смотрела в лицо присевшего рядом мужчины.

- А ты! – она на мгновение запнулась и даже слегка зарумянилась. Но решительно продолжила. – Ты брал меня сегодня уверенно и властно, но тебе при этом было важно, чтобы я трепетала от желания, звенела, как натянутая струна. Тебе это было интереснее, чем собственное удовольствие. Точнее, это и было частью твоего удовольствия, так мне показалось. Но точно так же меня брали и они. Я ведь все помню…

Она замолчала, опустив глаза и сжавшись в комок – не сильная властная женщина, а маленькая испуганная девочка. Следующие слова она будто выдавливала из горла, но желание выплеснуть из себя страшное, пережитое, пересиливало ужас воспоминаний.

- Ведь они покорили меня! Они могли бы взять меня силой, запугать, избить, как-то по-другому подчинить, сломать… Тогда бы я чувствовала, что уступила силе, что меня принудили против моей воли… Я смогла бы где-то внутри себя сохранить оправдание, объяснение для самой себя… Но нет, им было нужно совсем иное, совсем другая власть надо мной. И им удалось! Они управляли мной, как марионеткой, они играли на мне, на моем теле, как менестрель на лютне: вдохновенно, безумно, неотступно. Весь ужас в том, что я ясно помню каждый миг этого сладостного кошмара. Я никогда не смогу сказать, что это свершалось без моего участия. Какой там! Я все чувствовала, все понимала, но желала того, что делали со мной. Каждое прикосновение заставляло меня окунаться в безумную жажду, извиваться, униженно молить о продолжении. Какая там воля! Я умоляла не останавливаться, не вынимать, не отпускать, не покидать мое тело ни на миг, позволить мне расстелиться еще шире и принять еще глубже… Они покорили меня моим собственным желанием – вот что не дает мне покоя! Я презираю сама себя! – выкрикнула она и сникла. – Это как если бы меня душили моими собственными волосами…

Моника снова сделала паузу, утомленная вырвавшимся из нее признанием. Внезапно, рывком, как от боли в животе, она свернулась в комок. Через какое-то время, не поднимая лица, глухо и тихо, она продолжила…

- Это отвратительно - понимать, что меня подчинили силой моего собственного желания. Нет… Они превратили меня в послушную игрушку силой моего желания. Не сломали, не принудили, просто сделали абсолютно послушной! Единый, я и не представляла, что похоть может быть такой силы! Знаешь, наверное, ты был прав, когда вчера говорил о рабынях, которые с радостью принимают свою судьбу. И да, так в рабыню можно превратить любую женщину. Если рабыня все время испытывает такое желание, что ей ошейник, что ей неволя… Я сейчас понимаю, что и я бы смирилась, очень скоро, превратилась бы в животное, лижущее хозяйскую руку, вымаливающее ласку…

Она разрыдалась. А-Вут растерянно сидел рядом с ней. Успокаивать плачущую женщину – очень трудная задача для сурового воина. Он медленно погладил ее по голове, положил ладонь на вздрагивающее плечо. И молча застыл… В тишине хижины слышались лишь горькие рыдания. Прошло время, и графиня вновь тихо заговорила, но теперь ее голос звучал гораздо спокойнее.

- Ты очень хорошо молчишь, А-Вут, - усмехнулась женщина. – И очень правильно. Ты действительно похож на степняков, именно этим и похож – ты, как и они, не берешь женщину. Вы берете власть над ней. И сегодня ты тоже брал власть надо мной через мое наслаждение, через мою страсть. Знаешь, что отличалось? Я сама дала тебе эту власть! Степняки разрушали меня, превращая в ничто, в грязь, а твоя власть вернула мне меня.

Внезапно она, как кошка лапкой, схватила его руку и поцеловала в ладонь.

- Спасибо тебе, мой воин. Ты действительно спас меня. Дважды! И днем и ночью… - Моника посмотрела ему в лицо, глаза ее улыбались. – А теперь ты скажешь мне, где я могу умыться, и мы сможем поговорить о делах сегодняшнего дня…

***

Во время скромного перекуса – подсохший хлеб да вяленое мясо язык не повернется назвать завтраком – графиня была оживлена и разговорчива.

- Так скажи же мне, мой воин, как тебе удалось освободить меня? Ты бился за меня на поединке?

- Нет.

- Предложил выкуп?

- Нет.

- Украл? – и сама же ответила. – Нет, я бы помнила… Так как же? Как вообще