Гэри Браунбек - Толстяк и малыш

— Обещаю.

— Я тебе верю. Хочу, чтобы тебе хватило времени… времени…

— На что? — Голос малыша дрожал, словно он действительно был плаксивым слабаком, как все говорили. — Времени на что?

Толстяк схватился за длинную и тонкую серебряную цепочку, висевшую на шее, и аккуратно сорвал ее. На цепочке болтался ключ.

— Времени, чтобы ты взял из этого дома все, что угодно. Книги, фильмы, музыкальный центр, все. А потом с этим ключом ты пойдешь в банк. Я уже все устроил. Служитель отведет тебя к моей банковской ячейке. Этот ключ от нее.

— И что в ней?

— Три вещи… Да, кстати, бог троицу любит… — Толстяк сделал третью инъекцию. Его начало трясти, он протянул руку и сжал обе руки мальчика.

— Три вещи: конверт с деньгами, много денег, не помню, сколько именно, но, поверь мне, порядочно, и все они твои. Кроме них, в ячейке лежат еще две вещи, которые я берег всю жизнь: потертая книга с записями рецептов и стихотворений моей бабушки, ее замечательных, смешных, печальных, одиноких стихов, и надорванное черно-белое фото похожего на тебя маленького мальчика вместе с родителями, радостными и гордыми, снятое в день, когда он впервые отправился в школу. Мальчик выглядит счастливым, сильным, готовым покорить мир, поскольку, видишь ли, его тело было эстетически приемлемым и все его мечты и надежды просто ждали момента, когда он решит их воплотить. Он готов покорить мир, прожить жизнь, полную приключений. Каждый день просыпаться со смехом и засыпать с песней, никогда не останавливаться, не грустить, мчаться на полной скорости, чтобы нестись к горизонту, как беспечный безумец, и пить небо из золотого кубка. Ты не увидишь и намека на предательские железы, которые позже замедлят это тело и, в конце концов, совсем остановят. Пусть оно будет у тебя. Вставь фотографию в скромную, но красивую рамку, и пускай висит на солнечной стене, где все смогут видеть лицо этого мальчика и слышать утреннюю песню и вечерний смех. Ты сделаешь это?

Малыш не мог произнести ни слова и просто кивнул.

— Конечно, сделаешь, я и не сомневался. — Хватка толстяка ослабла, руки тихо скользнули на постель. — Я засыпаю.

Его голова упала набок, но глаза вдруг открылись.

— И еще одно, — прошептал он. — Помни, никто не осмелится тебя дразнить, если ты научишься давить авторитетом. Ха! Остался еще порох…

С этими словами он уснул, напевая под нос песенку, которой малыш не знал.

Через несколько минут малыш вытер глаза и высморкался. Он потянулся, чтобы поцеловать толстяка в щеку, и тихонько ушел. Но предварительно собрал в коробку нетронутые куски пиццы.

Толстяку не понравилось бы, если б пропала годная еда.

Всю свою жизнь я читал произведения Великого Человека. Он не переставал удивлять, радовать или намеренно ужасать. Он научил меня грации метафор и важности не отпускать руку с пером далеко от своего сердца. Я надеюсь, что моя лепта в этой книге напомнит читателю о фальшивых мумиях, морских гигантах с разбитым сердцем и о тех, кто глубоко за полночь совершает трагические открытия.