Говорящие памятники. Книга II. Проклятие - Филимон Иванович Сергеев

нарыл хорошие «бабки» на таланте перевоплощения примадонны. Кто пожалеет свою супернакачанность в обмен на признание, постоянные живые деньги, поразительный успех!

– Более того, его мясистое жёсткое яйцо, которое он подарил примадонне, стало приносить успех. Сначала в кордебалете, а потом и во всём мире.

– Каким образом? – удивился Лев Николаевич.

– Мне тоже непонятно, – развёл руками олигарх.

– Самым обыкновенным… Но пока вы не нальёте мне кружку английского виски, я лучше помолчу и понаблюдаю за вашими удивлёнными харями, а потом – любая тайна когда-нибудь становится явью, и люди теряют к ней интерес.

Олигарх тупо смотрел в глаза Гиппократу и начинал понимать, что он, Мардахай Абрамович, первобытный и неотёсанный рядом с врачом и писателем, слабо разбирается в диалектике души простого человека.

Гиппократ властными, испытующими глазами смотрел на владельцев подземельного оазиса и наслаждался тайной, которую он знал.

– Ну что, богачи, виски на стол! Больной должен вместе с врачом бороться с болезнью.

Олигарх чувствовал, что Гиппократ намного мудрее, щепетильнее в вопросах эстетики, честности и порядочности. «Наука без нравственности идёт более назад, чем вперёд». «Удивительно, но просто, – размышлял олигарх. – А Толстой оказался по-русски более категоричным. А как же удовольствия, благородные забавы в парных покоях? Прежде всего эротические, – возмутился миллиардер. – Они, по-моему, необходимы. Они украшают наши слёзы, наш постоянный поиск радостной сексуальной жизни, и если мумия прекрасна, как её не утешить?! Как не почесать её воздушную сладостную спинку, головку, нежную грудь и всё остальное. Как не проникнуться её чутким, леденящим душу голосом. И не доставить самое близкое, самое первое наслаждение! Может, оно скоропостижное, может, мы торопимся, но с нами Создатель, с нами Бог! И чем скорее, тем лучше!

– Ну что, хозяин подземелья?! «Платон мой друг, но истина дороже». Виски на стол! Последний раз говорю, иначе тайна навсегда останется тайной. А когда всё-таки откроется, будет поздно!

Щемящее чувство недосказанности, неопределённости в словах сильно захмелевшего врача настораживало конкретно мыслящего современного миллиардера. Если б не чувственная привязанность к Сволочковой, он бы особо не церемонился с шибко рассудительным, античным врачишкой, а живо бы поставил на место, притом его же словами: «Не мудрствуй перед невеждами, умнее тебя в тюрьме сидят».

– Может, Вы, баловень природы, страшных поисков истины, уже догадались, откуда появились человеческие яйца на бархатном бильярдном столе? – тяжело подбирая слова, с грустью и какой-то дикой разочарованностью спросил античный врач у русского классика. – Если догадались, то извольте высказаться, поделиться словообразующими мыслями…

Гиппократ в который раз оглядел бильярдную. Его утомлённый взгляд остановился на немецкой хельге, в «бардачке» которой стояли пять литровых бутылок виски.

– Если не догадались, то прошу вас поднять пятую точку, сходить за бутылкой и налить античному врачу полную кружку крепкого пойла. То есть литровую кружку белорусского производства.

Писатель и олигарх переглянулись.

– Ты не умрёшь, доктор? – сказал неожиданно хозяин. – Не хорохорься и не думай, что ты серебряный, античный. Твоя плоть полностью состоит из человеческих молекул, образующих тело, и вернуть её, вновь оживить, я не смогу…

– Не надо оживлять меня! Не надо! – вдруг заорал Гиппократ, словно в истерике размахивая руками. – Умоляю, мастер, не надо!!! Слишком глубоко и доподлинно я вник и познал суть Вашей, якобы новой, а по сути дела, старой рабовладельческой жизни. Ничего не изменилось с тех пор, более того, стало хуже, чем было до нас. – Гиппократ подумал и ещё раз оглядел спальню. – Я хочу плотью и духом остаться там, в Греции, с любимой Афродитой у подножья горы Олимп. Дай мне полную кружку виски, и, если я умру, не возрождай меня! Пусть мои слёзы и мои мучения о бренности земной жизни останутся там, на берегу Эллады.

Горячие слёзы упали на паркет бильярдной комнаты. Гиппократ плакал и молился одновременно. И в его тщедушном уставшем теле с помятыми серебряными боками и пробоинами не было ни капли показухи, позёрства. Он был прост и неуязвим, как сократовская истина, несущая свет и радость честным земным людям, не имеющим выгоды и зла между людьми.

Глава седьмая

Окаянный бизнес или доходные яйца

– Дай ему выпить, хозяин, – тихо и с какой-то щемящей душу жалостью сказал Лев Николаевич. – Он в Чистилище самый древний, говорящий, как Сократ, мыслящий, как Аристотель.

– Не трогай Сократа, – возмутился врач. – У Сократа истина дороже жизни. Он был целен и чист, как самый мудрый создатель. В его сознании не было противоречий между разумом человека и его поведением, его поступками. А вы всё перевернули, переврали. Говорите одно, а делаете другое. Вы всё искорёжили, запутали. Порой трудно понять, где истина, а где нажива, где стремление к познанию мира, а где удовольствия, яростное увлечение богатством, сексом и прочей дрянью, – глаза его вдруг налились густой кровью, и лютая злоба беспощадной мести, перемешанная с отчаянным состраданием, вспыхнула на его лице. – Мардахай (можно без отчества?), тебе известно, что каждая твоя мумия прячет под подушкой свой ваучер? Кричит по ночам: «Где мой дом? Где моё государство? Где справедливость? Где разум?! Одни деньги на уме!» А ты ей про свои удовольствия, волосатый леший, заменивший любовь сексом, ненасытным оргазмом, политику олимпиадой, – вдруг зло сказал Гиппократ. – Ты спишь с кем захочешь. И послушные мумии для тебя как дети тех женщин, которые строили Саяно-Шушенскую ГЭС, ЛЭП 500 и многое другое…

– Откуда такая чёрная информация? – строго спросил Лев Николаевич.

– Виски на стол! – вдруг, как подраненный кабан, взвизгнул, а потом опять заорал Гиппократ. – Больше ни слова об истине! Мумии кордебалета не простят моего словоблудия! Кружка коричневого виски, много карельских рябчиков, замоченных в оливковом масле, а потом лучшие песни Высоцкого. Немедленно! Ты слышишь меня, перевёртыш истории?!

Миллиардер аж подпрыгнул от выкриков античного философа. Руки его задрожали, лицо сморщилось, словно после тяжёлой операции. Какая-то страшная космическая сила буквально вынесла его к хельге, к бутылкам с виски. Он схватил самую большую кружку, потом бутылку и, подбежав к бильярдному столу, зашептал, как в молитве:

– Сейчас всё будет, всё будет, господин хозяин.

– Какой я тебе хозяин этой подземельной гадости!!! Олигархик, шут гороховый, повернувший человеческую историю назад, к рабству, к унижению! На три тысячи лет назад, – врач неожиданно поднялся с бамбуковой табуретки, выпрямился, как петух на току, и заорал во весь греческий олимпийский голос: – Я античный странник! Я ищу Сократовскую истину, которую вы потеряли, наслаждаясь барокко, Ренессансом, а теперь сексом!

– Чуточку подождите, – пытался успокоить его хозяин. – Роза Галимовна, шеф-повар Самоед-Бекасов, рябчиков из Архары в оливковом масле как можно скорее на стол бильярдной! Греческий философ