Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

ботинок, которым посетитель поигрывал довольно ловко, вращая голеностоп.

В правой руке мужчина держал черную папку.

Позади присутствовал Брованов. Сливаясь с воздухом, он парил за спиной мужчины и холодно наблюдал за его перемещением.

Гость отвернулся и пошел прочь, к лифтам. Он держался хозяином. Охранник видел его впервые и немного расстроился, ощущая обидную невостребованность. Ориентирование в проходах и переходах было его прерогативой, на которую никто никогда не покушался.

Сытый мужчина пригласил не один лифт, а сразу все. Четыре кабины примчались с секундной разницей, посетитель шагнул во вторую. Взлетел на шестой этаж и вскоре уже вышагивал по линолеуму, безошибочно угадав кабинет заведующего в конце коридора. Мимо прошел человек в спортивном костюме, с перебинтованной головой; проковыляла санитарка. Справа мелькнула палата, зиявшая проемом, где замерла, готовая тронуться в путь, скрюченная бабушка в самоходном кресле.

Все это не возбудило в посетителе ни мгновения любопытства.

Он вошел в кабинет, предварив свое появление отрывистым уведомляющим стуком.

Заведующий поднял подслеповатые глаза и встал, угадав серьезного человека. Заведующий курил; его ладонь автоматически сложилась в ладью, куда он сразу же и свалил пепельный столбик.

- Добрый день, моя фамилия Бороздыня, - скороговоркой проговорил вошедший.

- Греммо Иван Миронович, - ладья расправилась, нацелилась в Бороздыню, но сникла на полпути. Греммо был левшой, ладья была правая, пришлось вынимать платок и протирать.

Наконец, рукопожатие состоялось. Для Бороздыни эта пауза оказалась уместной, он не привык здороваться за руку с людьми, которых по роду своей деятельности навещал, посещал и неизбежно обременял. Греммо уже знал, о чем пойдет речь. История болезни, заранее отложенная, торчала углом из вороха медицинских бумаг. Иван Миронович положил сигарету в мутную пепельницу, выполненную в виде гроба. Пепельница, разделенная на два неравных отделения, одновременно служила сигаретницей. В отделении побольше под крышкой, призванной скрывать туловище и ноги покойника, хранились сигареты. В том, что поменьше, предназначенном для головы, была устроена собственно пепельница. Мраморные подушки покрылись сажей. Зажигалка располагалась в ногах, и в пламени, по желанию созерцателя, усматривалась либо свеча, либо вечный огонь, либо просто событие кремации.

Греммо вытянул историю из стопки.

- Присаживайтесь... Собственно, вот...

- Дайте сюда, - Бороздыня подался вперед, отобрал историю, поискал кресло. - Как-то неудобно мебель у вас стоит, Иван Миронович. Приходится сбоку сидеть, несподручно, - Бороздыня сел и разорвал историю надвое. - Не возражаете, если я развернусь?

- О чем разговор - обождите минуточку, я сам поставлю...

Щуплый Греммо, косматый височными вихрами и бледный тонзурой, вцепился в соседнее кресло. Брованов скосил глаза, сидевшие глубоко в параллельной вселенной, и эта легчайшая работа глазных яблок перевела его в состояние бодрствования. Бороздыню он уже и так потерял, а Греммо беззвучно растаял вместе с креслом и кабинетом.

Брованов провел рукой по лицу, поморщился, попробовал сесть, что удалось ему со второй попытки. Его шатало, голова кружилась, и где-то очень далеко тонули, поглощаясь серым эфиром, Олтын-Айгуль, Бороздыня, Греммо и весь остальной мир, преобразованный волной. Кем была Олтын-Айгуль, Брованов так и не сообразил, зато названные мужчины держались куда прочнее, имея поддержку в действительности.

Штатив с капельницей исчез. Брованов поднял руку, приспустил рукав. Локтевой сгиб перекрещивался полосками пластыря, державшего марлевый валик. Он огляделся и увидел решетку - толстую, с мелкими клетками, встроенную в небольшое окно. Клочок неба мутился, и Брованов решил, что снаружи наступила оттепель.

Он кое-как встал. Его моментально швырнуло в сторону, он рухнул на колени, но не ушибся, благо стены и пол были обиты пухлым. Позади была койка, присобаченная к стене, как будто в спальном вагоне. И больше ничего - ни умывальника, ни стола, ни вообще мебели, за исключением пластикового судна и пачки бумаги с огрызком тупого карандаша. Проглотить?

Обманчиво мягкая дверь таращилась бронированным глазком. И, разумеется, оставалась наглухо запертой.

3

Бороздыня и Греммо существовали.

Более того: разворачиваясь перед Бровановым в сновидении - весьма убедительном и проработанном благодаря капельнице, - они в ту самую минуту и вправду беседовали, причем не где-нибудь, а в кабинете Греммо, в четырех помещениях от Брованова, если следовать по коридору направо, в том же этаже.

И выглядели они точно такими же, какими предстали ему, и держались похоже. И пепельница стояла такая же.

Однако дальше начинались расхождения.

Для Бороздыни не было никакой надобности представляться Греммо, они знали друг друга давно. Ни о каких охранниках, не знакомых якобы с Бороздыней, не могло быть и речи. Все незнакомцы отсекались на подступах, и в полукилометровом радиусе не могло находиться ничего постороннего. За этим следили особые механизмы, обученные не только электронному наблюдению, но и блокированию территории при помощи дверей, ворот, электрического тока, лазерной паутины, колючих сетей и ежей. А если все перечисленное не помогало - стрелявшие на поражение.

Не могло быть в кабинете заведующего и никаких историй болезни, могущих быть разорванными надвое. Стол Греммо вообще стоял девственно чистым, если не считать пепельницы. Иван Миронович - сморщенный, сгорбленный, табачного цвета и содержания - стоял посреди кабинета и курил в ладошку, а Бороздыня расположился в кресле по-свойски, без церемоний, привычный к обстановке.

- Я боюсь, он сожрет карандаш, - признался Бороздыня.

- Вынем, - рассеянно отозвался Греммо.

- Иван Миронович! Посерьезнее! Как вы собираетесь его вынимать? Он, может, не перенесет наркоз.

Заведующий встряхнул головой, собрался, уставился в Бороздыню.

- Егорушка! Это же наши карандаши, они съедобные. Ты что? И он не замечен в суицидных настроениях. Он больше одержим каким-то Деревом-Цветом...

- Ну, покажите.

Греммо обогнул стол. Ящик отпирался электронным ключом, подобно автомобилю. Иван Миронович прицелился, стол угодливо пискнул. Заведующий запустил руку внутрь, вынул листы: одни были косо исписаны, другие - криво изрисованы.

Иван Миронович вздохнул:

- Я сомневаюсь, что это осмысленное послание - скорее, побочный продукт нездоровья.

Бороздыня рассматривал хитросплетение линий, напоминавших в совокупности перекати-поле.

- Вы его, часом, транквилизаторами не накачиваете?

- Минимально. Чтобы поспал.

- Лучше совсем отменить, они мешают экспрессии.

- Егорушка, позволь мне самому решить, - визгливо окрысился Иван Миронович. - Не суйся не в свое дело. Ты сыщик, а я узкий специалист. Не мешай готовить пространство.

- Саперная работа, Иван Миронович.

Греммо презрительно покосился:

- Это ты мне говоришь? Нейрохирургу?

- Вы пока не в курсе...

- Я не в курсе? - Греммо раздраженно вернулся к столу, порылся в ящике, выдернул снимки, свернутые в рулон. Содрал резинку, развернул. - Ты прав, Егорушка, пора посвятить меня в подробности обстоятельств. Объясни мне, будь ласков, что это