Марина Дяченко - Утопия

«Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находятся трое взрослых и один ребенок».

Стена накренилась и ударила Кима по голове. Он упал; конец. Конец «шлюзованию», конец Пандему на земле… Потому что если Пан сейчас допустит Кимову гибель — его больше нет с нами. Он там, с Виталькой, в космосе… Они откроют новый мир… И все будет по-другому… Иное человечество… И гены Кима Анатольевича Каманина, бывшего хирурга, бывшего биолога, бывшего общественного координатора, — они там тоже будут…

С того места, где он лежал, была отлично видна детская рука, вцепившаяся в лист огромного лопуха… декоративного… разросшегося в дальнем углу коридора.

Ким рывком поднялся.

— Алекс… Шестой этаж… спасателей…

«…трое взрослых и один ребенок…».

— Вставайте! Вылезайте, сейчас все рухнет…

Молодой человек смотрел на него снизу вверх, глаза у него были непонимающие. Ким ударил его коленом; женщина овладела собой раньше, вцепилась в Кимов рукав и чуть не повалила на пол.

Мальчик молчал. Ему было года четыре.

…Может быть, здание до сих пор не падает, потому что мальчик?..

В этот момент — стоило Киму ухватиться за спасительную мысль — прогоревшая переборка просела окончательно.

Трое взрослых и ребенок покатились вниз по вставшему на дыбы полу; дверной проем, молил Ким. Пошли мне дверной проем, нам надо встать в дверном проеме, мы спасемся…

К кому я обращаюсь? К Пандему? К богу?

Охваченное огнем деревянное зданьице, люди тушат огонь из ведер и леек, люди тушат свое пожарище…

Падение приостанавливается.

В бывшем коридоре темно. Тускло мерцает покрытие стен, да еще сверху, из-под перекосившегося потолка, пробивается свет снаружи.

Женщина ищет дорогу вниз — не понимая, что выход только сверху. Мужчина вытаскивает ребенка из-под упавшего пластнатурового зеркала; ребенок вовсе не кажется напуганным. Заинтригованным — это да…

— Мы не умрем? — дрожащим голосом спрашивает женщина. — Мы ведь не можем умереть, правда?

Проем в стене вдруг становится шире. Там, снаружи, люди и голоса; там те, что пришли спасти нас. В проломе появляется уродливая насекомовидная морда, и ребенок впервые пугается.

Это не чудовище. Это человек в спецкостюме, он протягивает руки в перчатках; из-за помех в сети невозможно разобрать ни слова, но слова не нужны. Он берет на плечи женщину, мужчина подает ей визжащего ребенка, секунда — и визг продолжается уже снаружи… Руки в перчатках возвращаются и вытаскивают теперь женщину; Ким наклоняется, мужчина влезает к нему на плечи и на голову, рывок — и тяжесть уходит, тело мужчины медленно втягивается в пролом, ноги скребут носками по стене…

В это время пол проваливается. Пролом оказывается далеко-далеко вверху; остается дым, которого не видно, потому что вокруг темно, черно, теперь уже окончательно…

Я лежу на проседающей груде развалин, задыхаюсь и думаю: а кто их спас, этих троих? Пандем или я?

И кто теперь спасет меня?

И чего мне больше хочется, выжить сейчас — или понять наконец, что его рядом нет? Что все, что я сегодня сделал, — сделано мной и только мной?

«Справка. В помещении „Комистра“ сейчас находится один взро…»

Спасибо.

Вокруг темно. В темноте начинают проступать звезды; я вижу себя серебряной сигаркой, летящей сквозь космос. Я вижу себя космическим кораблем, Виталькиным домом, и не понимаю, бред ли это — или его последний подарок…

Я думаю об Арине и о Витальке. Я думаю о Ромке, о Шурке, о сестрах…

И о Пандеме. О том, что тридцать лет назад он протянул мне руку и вытащил из огня…

И тогда мне кажется, что он стоит надо мной.

Смеется — и протягивает руку.