Сергей Волков - Анабиоз. Марш мародеров

Хотя о какой логике можно сейчас вообще говорить? У нас все нелогично, все наперекосяк. Как мы дальше будем жить? Когда сможем вернуться домой? Надо спать, а заснуть я не могу. Лучше бы с Ником и Халом пошла. Можно, конечно, попробовать потихонечку выбраться из Цирка — и за ними. Нет, страшно. Там еще темно, мародеры где-то шастают. Придется сидеть тут и ждать… Эксо-эксо, Кэнди, в общем.

— Ну, и где мы их тут теперь найдем? — поеживаясь от знобкого ветерка, спрашивает Ник у Хала.

Они стоят в паре десятков метров от стены цокольного этажа Цирка, в кромешной темноте. Луна давно скрылась за облаками, звезд тоже не видно. Наступает глухой предутренний час, про который классик написал: «Когда горланят петухи, и нечисть мечется в потемках». Впрочем, никаких потемок нет и в помине. Есть самая настоящая тьма, непроглядная, густая, как нефть.

— Т-ш-шь! — шипит Хал, словно тысяча рассерженных котов. — Слышишь? Базарят! Это они, блин, зуб даю. Погнали!

И они «гонят», ощупью, наобум двигаясь в сторону удаляющихся голосов.

— Где бы прибор ночного видения раздобыть, а? — ворчит Хал, поминутно спотыкаясь.

Ник ковыляет следом, осторожно прощупывая дорогу перед собой обломанной кленовой веткой. Эта импровизированная клюка помогает мало — он тоже постоянно спотыкается, несколько раз падает.

Мрак стоит такой, что можно идти хоть с открытыми, хоть с зажмуренными глазами, поэтому друзья больше полагаются на слух. В ночной тишине разговоры солдат и общинников разносятся далеко окрест. Женщины кокетливо хихикают, что-то зычно говорит Семен, майор Асланов отвечает ему солидным баритоном.

— Куда они тащатся-то, блин? — неизвестно у кого спрашивает Хал. И тут же сам себе отвечает: — В Кремль, что ли? Ник, это у меня глюки — или впереди что-то светится?

Присмотревшись, Ник утвердительно кивает, но тут же вспоминает, что Хал не видит его и добавляет:

— Огонь там. Костер, наверное.

— Значит, точняк — в Кремль. Козлы, блин. — Хал скрипит зубами.

— Почему «козлы»? — удивился Ник. — Асланов, он же так и сказал: «Наша база в Кремле».

— Доить нас будут постоянно. Под боком же, рядышком, блин.

Пропустив мимо ушей очередной Халовский аргумент в копилку его же теории «крышевания», Ник спрашивает:

— Ну чего, идем обратно?

— Ни фига! Надо все до конца разузнать, блин.

На восточной стороне неба появляется светло-серая полоса. Буквально на глазах она расширяется, бледнеет, по краям ее плывут зеленоватые облачные клочья. Ник облегченно вздыхает — ночь заканчивается, наступает утро. Тьма вокруг чуть-чуть, едва заметно, линяет, превращаясь в еще пока густые сумерки.

— Хал, а тебе не кажется, что мы ерундой занимаемся? — в сотый, наверное, раз споткнувшись и здорово ударившись коленом, сквозь стиснутые зубы спрашивает Ник. — Что за нахрен? Ну, вон, дошли они уже до Кремля. Там и есть база. Что ты хотел выяснить-то этой слежкой?

— Фиг знает, — пожимает плечами Хал. Выглядит он смущенным и озадаченным. — Ладно, айда обратно.

— Ну уж нет. — Ник потирает ушибленное колено, выпрямляется и машет в сторону белой Спасской башни, украшенной часами. — Я к ним пойду. Пить охота, да и мужики наши там, Семен…

— Как хочешь. А я в Цирк, блин. Еще пару часов покемарю. Давай, пока!

— Пока! — чувствуя досаду, откликается Ник.

В небе, на восточной стороне, розовеют облака. Они становятся похожи на куски зефира, обмакнутого в малиновый сироп. Подумав, что закат — это красиво, но рассвет в сто раз красивее, Ник двигается через густо заросший шиповником пустырь возле бывшей станции метро «Кремлевская», но не успевает сделать и пары шагов вверх по склону в сторону площади, как слышит отчаянный, полный боли и ужаса, женский крик. Кричат там, за высокой стеной, где, по идее, как раз находятся те, кто должен приложить все усилия, чтобы подобных криков не было.

— Слышал, слышал?! — не успевший далеко уйти Хал подбегает к Нику, тяжело дыша. — Чё это? Помнишь, мы вечером шли, блин. Тоже так же кричали. И тоже тут где-то.

— Не знаю, — медленно произносит Ник. — Может, случайность? Ударился кто-нибудь, или…

Договорить, что «или» он не успевает. В сером проеме ворот появляются темные человеческие силуэты.

— Ложись! — Хал дергает Ника за полу куртки. — Чё встал столбом?

— Тут колючки…

— Потерпишь, блин. Смотри!

Вереница людей — Ник теперь хорошо видит, что это мужики из общины — вместе с автоматчиками Асланова проходят мимо стены и останавливаются на краю вала.

— Построились, — долетает до друзей голос майора. — На колени. Все на колени. Живее!

— Ты что творишь-то? — удивленно спрашивает кто-то из общинников.

— На колени! — рявкает Асланов. — Иначе стреляем!

И начинается какая-то возня, топот, на фоне темно-синего утреннего неба мелькает несколько раз топор, слышатся мерзкие, чавкающие звуки ударов, короткие вопли, стоны…

— Что там такое? Что? — шепчет Ник, сжимая в кулаке колючие ветки. Шепчет, хотя на самом деле он уже все понял и задает этот вопрос скорее с надеждой на чудо — вдруг он ошибся, вдруг всему, происходящему на валу старой крепости, найдется какое-то простое и понятное объяснение.

Наступившая тишина взрывается криками и руганью. Слышится частый топот, серая тень мелькает на открытом пространстве между памятником Мусе Джалилю и зеленой стеной шиповника.

— Один сорвался! — возбужденно говорит Хал. — Сюда бежит, блин!

Автоматная очередь вспарывает рассветный сумрак. Пули цокают по заросшим булыжникам, возле ворот Спасской башни звенят гильзы.

— Патроны береги, сука! — орет там кто-то. — Аслан башку оторвет!

Беглец, тяжело дыша, вламывается в шиповник — трещат ветки. Сделав несколько шагов, человек останавливается и грузно падает на землю в двух шагах от убежища Ника и Хала.

— Эй! — тихо зовет неизвестного Ник. — Живой? Ты кто?

В ответ раздается приглушенный стон.

— Живой, блин, — констатирует Хал и на четвереньках ползет вперед.

У ворот гремит голос майора. Теперь Асланов говорит уже совсем с другими интонациями:

— Черти, вашу мать! Упустили? В нарядах сгною! Чего стоим, зенки пялим? Догнать! Бегом! Бегом, я сказал! И без шума, патроны экономим! За каждый нецелевой выстрел на день жратвы лишу! Всё, пошли, пошли!

Приподняв голову, Ник видит, как пятеро или шестеро автоматчиков мчатся через площадь по следам беглеца. И в ту же секунду Хал тихо ахает и зовет его:

— Ник, скорее! Это Семен! Весь в кровище, блин!

Это и вправду Семен. Он лежит ничком, подвернув под себя руки. Из жуткой рубленной раны на плече толчками вытекает густая, черная кровь. Хал, наклоняется к раненому, прислушивается.

— Дышит, блин. Без сознания. Чё делать?

Отправленные Аслановым бойцы, перекликаясь, начинают прочесывать заросли, держа автоматы наготове.

Ник раздирает на себе футболку, сворачивает ее в некое подобие жгута и кое-как перевязывает бригадира рыбаков. Когда он затягивает узел, Семен издает короткий вой, точно собака.

— Э, слыхал? — окликает за кустами один из солдат АК другого. — Вроде вон там…

— Уносим его. — Ник хватает Семена подмышки. — Ноги держи.

— Кабан, блин…

Сгибаясь под тяжестью тела, они едва не волоком тащат раненого через заросли. Аковцы слышат шум.

— Вон он! Беляш! Отсекай! Мышь, слева! Стой, сука! Сто-ой!

Шиповниковые джунгли заканчиваются прямо у стен «Бегемота». Старинное здание, уже порозовевшее в лучах восходящего солнца, нависает над друзьями, слепо пялясь на них грязными окнами.

— Вдоль дома давай! — командует Ник, хотя этого и не требуется — другой дороги все равно нет.

Повязка, наложенная второпях, почти не сдерживает кровь, и на траве позади беглецов остаются хорошо заметные пятна. Сбоку трещат кусты — погоня не отстает. Стена «Бегемота» кажется бесконечной. Ник уже не чувствует рук, задыхается, дыша широко открытым ртом.

Приоткрытую дверь, вросшую в землю, они с Халом замечают одновременно.

— Туда! — хрипит Ник.

— Стой! — татарин вдруг срывает с раненого пропитавшуюся кровью футболку, отбегает на несколько метров в сторону, волоча ее за собой и обильно пятная кровью траву и кусты, потом комкает и забрасывает на низкую крышу.

Нехитрый этот прием никогда не ввел бы в заблуждение опытного следопыта, но Хал надеется, что в команде Аслана таких нет.

Затащив слабо постанывающего Семена внутрь, ребята оглядываются. Они попали в какое-то учреждение — столы, шкафы, стеклянные двери, лестницы, ведущие наверх и вниз, в подвал. На рогатой вешалке в углу висит зонтик, обросший пылью. Его оставили здесь тридцать лет назад.

— Вниз давай, — предлагает Хал.

— Дверь, — кивает Ник, придерживая Семена так, чтобы голова раненого находилась в вертикальном положении.