Джон Краули - Дэмономания

Когда медсестра пригласила их, врач не сразу оторвался от длинной бумажной полоски, цанговый карандаш в его руке повис над пометками, но так и не опустился; затем доктор посмотрел на визитеров, улыбнулся и предложил сесть.

— Что, не бывали раньше? — спросил он.

— Нет, — ответила Роузи. Сэм залезла к матери на колени и уткнулась лицом ей в рубашку. — Я бывала. Давно.

Он посмотрел с интересом.

— Вот как? С чем?

— Просто кашель, — сказала Роузи и на миг ощутила, что к глазам подступают слезы.

Утратив интерес, врач уткнулся в свою бумагу. Человек он был большой и некрасивый, черные волосы прилизаны к грушевидной голове, а на подбородке — две большие родинки или бородавки.

— Итак, вы в курсе, для чего мы провели это обследование? — спросил он.

— Не совсем.

Ей хотелось, чтобы он поговорил с Сэм, расспросил о самочувствии. Неужели он не видит, что она боится?

— Припадки бывают очень разные, — сказал он. — Некоторые из них мы называем идиопатическими, что значит: причины мы не знаем. Таких, надо сказать, большинство. Полагаю, к таким относится и случай Сэм.

— А, — произнесла Роузи, не зная, что ответить на эти слова, но они ее совсем не ободрили.

Доктор Мальборо, видимо, прочитал это по ее лицу и сказал:

— В принципе, ничего страшного. Идиопатические припадки зачастую опасности не представляют. Они не являются следствием какой-то патологии; просто так уж данный человек устроен.

Роузи промолчала.

— Я сказал — полагаю, что это так. Но тут есть несколько интересных моментов. — Он оторвал взгляд от бумажной полосы. — Сэм, — спросил он, — хочешь взглянуть, как работает твой мозг?

Та посмотрела на него с таким видом, что Роузи засмеялась: Сэм скривила губы, сочтя такое предложение диким и, вероятно, непристойным, но тут же слезла с маминых колен и подошла к доктору Мальборо. Все трое посмотрели на рулон бумаги, длинный, как древний свиток, и такой же непонятный.

— Вот, видишь, твой мозг излучает волны, — говорил врач. — Как только он испускает волны, перо движется. Твой мозг движет этим пером. Замечательные волны. Но вот видишь? — Он указал карандашом несколько участков, которые показались Роузи такими же, как все прочие.

Сэм медленно подняла руку к голове и дотронулась до своих кудряшек, словно могла почувствовать зарождение волн.

— Так вот, они означают, что, наверное, там, внутри, есть какие-то нарушения, определенный участок мозга вызывает приступы. Но точнее мы определить не можем, если Сэм не будет подключена к машине во время очередного приступа.

— Да вы что, — пробормотала Роузи.

— Вот чем мы сейчас занимаемся и что я хотел бы предложить Сэм. Мы разрабатываем новую программу. Оставляем Сэм здесь на несколько дней — обычно хватает трех, иногда и меньше, — и она будет все время подключена к электроэнцефалографу.

— Ёлки. Звучит просто жутко.

— Да нет, свобода движений сохраняется. Подключаем портативный блок, и можно ходить.

— А вы будете просто ждать очередного приступа?

— Э-э, вообще-то нет. Нам удалось установить, что, если у ребенка приступы вызваны работой одного или нескольких участков мозга, это заметно по некоторым видам мозговой активности, которые не являются приступами в полном смысле, не вызывают припадка, но случаются гораздо чаще; вот их-то мы и будем ждать.

Роузи постаралась сосредоточиться:

— А потом что?

— Это уж от результатов зависит. Может, удастся понять, как лучше контролировать приступы. Или впоследствии, если они будут продолжаться или нарастать, мы скажем: так, источник известен, можно нейтрализовать эту область.

— Нейтрализовать?

— Хирургически. — И он поспешно добавил: — Но вообще-то я не думаю, что у Сэм такой случай. Нет, не думаю.

— Ну, если это ей поможет.

— Лучше, если необходимость хирургического вмешательства не возникнет, это крайне нежелательно. Уж лучше жить с идиопатическими приступами.

Она растерянно схватилась за голову.

— Но как же я смогу? — проговорила она. — Как? Как жить, если в любой момент?..

Доктор Мальборо сцепил толстые пальцы и оперся на них подбородком. Роузи показалось, что при этом он украдкой взглянул на часы. Как странно, подумала она, я не знаю этого человека, как и он меня, но я должна доверять ему больше, чем любому адвокату, больше, чем лучшему другу, а ведь он мне совсем не друг; я должна поверить, что он не только умен, но и мудр. И никак не узнать об этом заранее, потому что житейским оценкам доверять нельзя.

— Вот что я думаю, — сказал доктор Мальборо. — Вы не можете знать, когда будет следующий приступ, и сделать почти ничего не можете, кроме как регулярно следить за тем, чтобы она принимала лекарство для предотвращения приступов, да и спровоцировать приступ тоже вряд ли возможно. Так что лучше всего — все время жить так, словно приступов больше никогда не будет.

Обратно им нужно было идти прежней дорогой, которую Сэм, видимо, запомнила: она тянула мать за руку, торопясь уйти; Роузи, оглядываясь в поисках подсказки, заметила санитарку Бобби — та кивнула и показала именно туда, куда и рвалась Сэм, но это значило, что идти придется мимо поста дежурной медсестры и ребенка на качелях. Роузи не хотела его видеть и сопротивлялась усилиям Сэм. А он все еще сидел там, неподвижно, если не считать заводных движений взад-вперед.

— Пошли, мам. Туда.

Хотелось закрыть глаза — и пусть ведут, но так нельзя, и нельзя вернуться, потому что там еще хуже. Какой-то миг она не могла двинуться: страшное чувство овладело ею, и дыхание перехватило. Два чувства: Роузи словно очутилась в прошлом, ведь с тех пор, как она была здесь пациентом, ничего не изменилось; и еще одно: ребенок на качалке, с разноуровневой головой и полуприкрытыми глазами-смородинками, — на самом деле не ребенок, а что-то совсем иное.

Глава седьмая

Вечером, когда солнце клонилось к горизонту, Пирс, чистый и одетый в чистое, вышел из дома и вдохнул вечерний воздух бабьего лета. Далеко на холме стоял большой дом Винтергальтеров, среди гераней виднелся и сам мистер Винтергальтер; он стоял абсолютно неподвижно, может, от усталости, а может, его схватила болезнь Паркинсона.

В доме, где жил Пирс, некогда обитала прислуга большого дома; как и сама усадьба, домик был покрыт штукатуркой лимонного цвета и украшен неясными неоклассическими узорами. Однако у большого дома имелся еще сад с террасами, лепные колпаки на трубах, вымощенные плиткой веранды и двустворчатые стеклянные двери, которых маленький домик не мог себе позволить. Жилье Пирсу сдавали с условием, что с наступлением холодов, когда Винтергальтеры переедут на юг, Пирс будет всю долгую зиму присматривать за домом, чтобы в их отсутствие с ним не приключилось ничего плохого. Он согласился, не задумываясь над этим условием, не видя необходимости торговаться с Судьбой (под этим словом он разумел всемогущий Случай, который мы называем Судьбой, когда он поворачивается к нам лицом: после миллиона не ахти каких раскладов — один неоспоримый стрит-флеш{31}).

Да, а кроме всего прочего, колодец. Насчет колодца он тоже как следует не подумал.

На холме, в лесочке за большим домом, стоял чудный маленький колодец, снабжавший обиталище Пирса водой; она поступала по толстой, как питон, черной пластмассовой трубе (прежде, если верить мистеру Винтергальтеру, свинцовой), что шла над землей, затем в подвал Пирсова домика, к насосу, гнавшему ее в ванную и на кухню. Зимой, оставшись один, Пирс должен будет следить, чтобы вода потихоньку текла по трубе и через водослив — тогда она не замерзнет. Такую на него возложили обязанность.

Он помахал рукой застывшей на холме статуе и, не получив ответа, сел в машину. Пластиковые чехлы на сиденьях, сплетенные тусклым узором под тартан, хранили тепло дневного солнца, и машина источала приятные запахи старого автомобиля: металл, машинное масло и что там еще. С великой осторожностью он проехал по длинной, заросшей травой подъездной аллее; зимой ее всю заметет снегом — Пирс, подобно Стрекозе, и об этом старался не думать, пока стоят золотые дни. Он выехал из каменных ворот Винтергальтеров в сторону Блэкбери-откоса, где его и ее реки сливались в одну. Ему казалось, что должен быть путь покороче, прямо через склон горы Ранда; если свернуть на одной из развилок, мимо которых он теперь проезжал, — к Жучиной горе, Джасперову проселку, проселку Гремучей змеи, к Обнадежной горе, — дорога, несомненно, поведет его сначала вверх, а затем прямо в долину Шедоу. Его друг Споффорд, проживший здесь всю жизнь, вероятно, знает наверняка, но Пирс не знал, а потому был уверен, что, какую бы дорогу он ни выбрал, она, конечно, заведет его в болото и исчезнет в никуда.