Геннадий Марченко - Перезагрузка или Back in the Ussr (трилогия)

Страна тем временем встретила 60-ю годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции. Мы с Валей и Данькой сходили на Красную площадь, посмотрели парад и первых лиц государства на трибуне Мавзолея. Все Политбюро во главе с Брежневым, все в пальто одинакового покроя, с красными бантиками на лацканах, улыбаются, машут руками. Лепота!

По ходу дела я готовился и к экзаменам на «Высшие двухгодичные курсы сценаристов и режиссеров», читая басни и кривляясь перед зеркалом. Кокорева меня проинструктировала насчет того, что мне предстоит выдержать. Приемная комиссия ввиду моих заслуг и внепланового экзамена решила ограничиться творческим этюдом. Но что под этим подразумевается конкретно – даже она не могла сказать. Странно, думалось мне, не на актерский же поступаю, а на режиссера. Но помня слова руководителя курсов, что весь этот экзамен по сути только для галочки, а вопрос с моим зачислением практически решен, я не дергался, а продолжал репетировать.

И вот этот день настал! Я на немного дрожащих ногах вошел в аудиторию, где за длинным столом сидели Эльдар Рязанов, Константин Воинов, Никита Михалков, и возглавлявший комиссию Георгий Данелия.

– Ну вот, товарищи, тот самый Губернский. Вы все его, наверное, хорошо знаете, а у меня он так и вообще участвовал в «Кинопанораме», – представил меня Рязанов.

– Сергей Андреевич, вы теперь решили и на режиссерское кресло замахнуться? – спросил Данелия.

– Почему бы и нет? Хочу зарабатывать в два раза больше, не только как сценарист, но и как режиссер.

Шутка пришлась ко двору, все рассмеялись, а Михалков даже погрозил пальцем:

– Э-э, дорогой вы наш экзаменуемый, в кино идут не за деньгами, а за самореализацией. Потраченные нервы не стоят того, что вы получите в качестве гонорара.

– А вы же ведь и стихи пишете? – снова включился Данелия.

– Не без того.

– Может быть, прочитаете что-нибудь, в лицах, так сказать? Или у вас все больше о любви?

Тут я задумался. В лицах хотят, да еще и свое… Я-то думал, дело ограничится стандартной басней Крылова. Подстава просто какая-то. А может быть, прочитать им «Сказ про царя Ивана и заморского шарлатана»? Как-то в редкие минуты безделья мне вспомнился филатовский «Сказ про Федота-стрельца». Помня, что произведение будет написано где-то в середине 80-х, подумалось, не сделать ли это мне несколько раньше? Но все же отказался от подобной затеи. Во-первых, при всем желании вспомнить «Сказ…» дословно не представлялось возможным, а во-вторых – лишать Филатова честно выстраданного произведения просто не поднималась рука. И тут же в голове сами собой родились первые строчки, которые я тут же принялся записывать в блокнот. И вот так несколько дней подряд я, сидя то дома, то за рулем, придумывал, в итоге все это вылилось в такое вот зарифмованное сочинение.

– А давайте я вам прочитаю свой «Сказ про царя Ивана и заморского шарлатана»?

– Интересно, что это за «Сказ…» такой, – переглянулись Данелия с Рязановым. – Ну что ж, попробуйте, попытка не пытка.

Я откашлялся и, набрав в легкие воздуха, принялся декламировать:

Много лет тому назадСтоял в поле стольный град.Восседал в нем царь Иван –Не дурак и не тиран.Был из славного он родуВ общем, нравился народу.Время, о котором сказ –Расскажу вам без прикрасЦарь давно уж был вдовцом,Но – заботливым отцом.Он души не чаял в дочке,В Ярославне, в ангелочке.Хороша собой девица,Знать, и добрая царицаБудет наперед онаИ отличная жена.(Все мечтал седой отецВыдать замуж наконецДочь, она – уж если честноЗасиделася в невестах).

Между делом следил за реакцией экзаменаторов. Увидев, что на их лицах появилась какая-то заинтересованность, продолжил с воодушевлением:

Как-то раз – была среда –Приключилася беда.Занедужила дивчина,Что за напасть, в чем причина?Лекари уж сбились с ног,Но помочь никто не мог.Хуже было Ярославне,Хоть сидела она в ванне,В коей плавали пиявки,И напрасно пила травки.Ни экстракты, ни настойкиНе подняли ее с койки,Угасала с каждым днем,Изнутри горя огнем.Царь не спал совсем ночами,Ходил с красными очами,Исхудал Иван, постился,Сутки напролет молился.Но однажды на рассветеНи в носилках, ни в карете,А пешком пришел старик,То ль узбек, а то ль калмык.«Передайте, что я лекарь,Знатный травник и аптекарь,Могу вылечить царевну,Из девицы изгнать скверну,А зовут меня Талгат,Будет царь мне только рад».Донесли Ивану весть,Тот велел старца привесть.Говорит: «Мне ЯрославнуИсцелить ты должен справно,Доверяю как врачуИ тебя озолочу.А не сможешь – так и знай –На себя тогда пеняй».Молвил седенький старецДержа посох за конец:«Черви выползли из почвы,Ими накормите дочь вы,Без гарнира и приправ,Лишь добавьте в яство трав».И достал он из котомки,Споро развязав тесемки,Два пучка травы душистойПротянул рукою мшистойУдивленному царю:«Эти травы я дарю!С вас не смею просить платыНи алмазов в шесть каратовИ ни злата с серебромПодпишите лишь пером,Вы никчемную бумажку…»«Утомил ты, старикашка,Мне давай скорей снадобье,Уж надеюсь, не угробитТвой загадочный рецептМою дочку – ясный свет –Ярославну, чей недугСловно обухом нас вдругОглушил и озадачил,Весь народ, меня тем пачеВсе ж таки я царь, отец!Ярославну под венецЯ еще вести мечтаю…Дай бумажку прочитаю».Вперил очи в письмена…«Разобраться без винаВ этой вязи мне непросто…Лет почти уж девяностоПрожил честно на планиде,А таких словес не видел.Эй, служивый, ну-ка быстроПозови сюда министра.Он у нас мастак известный,Разные читает тексты».Вот проходит пять минут,Берендея в зал ведут.Царь сует ему листокМол, прочти-ка нам, дружок.Тот вертел и так и сякТяжело вздохнул, обмяк:«Нет, царь-батюшка, идей»Грустно молвил Берендей.Царь в сердцах всплеснул руками:«Издевается над намиЭтот иноземный лекарь!Ну-ка, говори, калекаПризнавайся сей моментЧто за странный документ?»…

Я прервал свое выступление, потому что Рязанов уже махал руками, давясь от смеха:

– Уф, достаточно, Сергей Андреевич! Надо же, Пушкин вы наш, повеселили.

– И ведь в лицах как изобразил, царя-то как, а! А Берендей! – присоединился Михалков.

Еще бы, вещать голосом Эраста Гарина – мой фирменный конек со студенческих лет, когда при встрече с сокурсниками, чьи помятые лица говорили о бурно проведенном накануне вечере, я брезгливо морщился: «Какая отвратительная рожа». А берендеевскую строчку я и вовсе прочел голосом «нашего дорогого и любимого» Леонида Ильича.

– Мне кажется, товарищ Губернский доказал, что достоин учиться в стенах этого учреждения, – подытожил Данелия. – Вы как думаете, коллеги? Ну что ж, Сергей Андреевич, поздравляю, вы приняты на курс к Эльдару Александровичу. Вы уже знаете, наверное, что занятия начинаются 1 декабря? Сейчас подпишем ваш экзаменационный лист, и можете быть свободны.

Через несколько дней последовал звонок от Цвигуна, пригласившего меня к себе в гости. В смысле, не домой, а на Лубянку, хотя, вероятно, он сам считал рабочий кабинет вторым домом. По телефону о причине вызова Семен Кузьмич говорить не стал, и только оказавшись в его кабинете, узнал, чем было вызвано мое приглашение.

Выяснилось, что Цвигун собирался всего-навсего меня проинформировать о ходе продвижения нашего альбома на Запад. Его человек оставил записи группы «Aurora» в стенах нескольких звукозаписывающих компаний, среди которых значились всемирно известные «Olympic» «Air» и «Abbey Road». Через какое-то время ему отзвонились представители всех студий, предлагавшие, несмотря на двусмысленные тексты, приехать и подписать контракт на выпуск пластинок. Естественно, засланный казачок выбирал вариант посолиднее, и в итоге остановил свой выбор на студии «Olympic». Сумма контракта на выпуск 1 миллиона виниловых дисков составила 700 тысяч фунтов стерлингов чистыми. Причем, как сказали «дипломату», если бы группа уже была раскрученной, то разговор шел бы о деньгах на порядок выше, так что за следующий альбом можно было ждать еще лучшего предложения. Первый транш на срочно созданный валютный счет человека Цвигуна должен был поступить уже в ближайшие дни.