Сорока на виселице - Эдуард Николаевич Веркин

Вышли к Иртышу.

Воздух сделался плотнее, скорость слегка упала, на фонаре стала собираться вода, Барсик стал смотреть вниз, в воду, возможно, тут тоже водится какой-нибудь углозуб.

Уистлер рассказывал, что позже, будучи студентом, он заинтересовался случившимся с отцом и выяснил, что подобное встречается не так уж и редко, воспоминания о непрожитом случаются у одного из полутора тысяч, у тех, чья деятельность связана с пространством, чаще. Большинство людей списывает их на детские фантазии и сны, фантомы прочитанных книг, и предпочитает не рассказывать о них посторонним и медикам.

Я повернул над рекой, опустился слегка пониже, повел ховер против течения, над течением. Хороший Иртыш, жаль, не блестит, как настоящий.

– Сейчас он вспомнит сову, – прошептала Мария.

Все видят сову, и это загадка VDM-фазы.

Есть несколько исследований, посвященных феномену «сна совы». Анализу были подвергнуты более двадцати тысяч рассказов о сове, и не обнаружено ни одного, заметно отличающегося от остальных.

– Все люди видят сову, – сказал Уистлер. – Видят одинаковый сон. Один на всех. Один. На. Всех.

Это Уистлер произнес многозначительно. Я услышал. Чтобы мы услышали.

– Раскрывайте надежные зонтики – грядет вторая порция утреннего вранья, – вздохнула Мария. – Уистлер, еще немного, и почетный кубок Каммерера твой.

– Зачем так о Каммерере? – с обидой спросил Уистлер. – Человек был оклеветан, раздавлен, ты же прекрасно знаешь…

– Ну да, оклеветан… Мастер шприца и саламандры…

– Мария, зачем ты?

Я пытался найти место, где мы останавливались в прошлый раз, бесполезно – река успела подняться, камень, до которого я плавал за Барсиком, скрылся под водой. В верховьях дожди, дожди с юга, холод с севера, скоро сойдутся над нами, полярный день переменится в ночь.

– А я поднимаюсь в семь двадцать три, – сказал я. – Не каждый день, но пять раз в неделю обязательно.

– В этом ничего удивительного, это всего лишь внутренние часы, – заметила Мария. – Тик-так.

– Нет, – возразил я. – Внутренние часы здесь ни при чем. Дело в том, что просыпаюсь я рано, около шести, не знаю, что делать, продолжаю лежать, ворочаюсь, пытаюсь снова заснуть, думаю. Потом мне надоедает, я понимаю, что пора проснуться, встаю с постели – и на часах семь двадцать три. Семь двадцать три.

– Да пребудет с нами Великий бортник, – сказала Мария. – Ян, надеюсь, ты любишь мед?

– Я не вру.

– Ян, дружище, ты не понял! – Уистлер похлопал меня по плечу. – Любезная Мария намекает.

Река распухла, и я выбрал для посадки берег повыше, почти обрыв.

– Я просыпаюсь в семь двадцать три, – повторил я.

– И ты, Ян, туда же – Мария потерла лоб. – Мы все подверглись… и это начинает пугать. Пожалуй, я сама схожу к Штайнеру. Если ваше Жюри не прибудет в ближайшее время, мы тут все повредимся рассудком, вариантов, похоже, нет…

Мария постучала по виску, быстро посмотрела на меня, покраснела.

– И куда на самом деле исчезли люди? – спросила она. – Когда мы сюда прилетели, в столовой работал повар, но я его не видела уже несколько дней…

– Достаточно увидеть разницу между случайностью и случайностью, это не так сложно…

Уистлер вдруг замолчал, и молчал, наверное, минуту, ему в голову явно пришла мысль, и он обдумал ее, а потом объявил, что никто почему-то не догадался изучить тех, кто в VDM-фазе не видел сову. Почему они не видели сову?

– Я бы не стала этого делать, – посоветовала Мария. – Изучать. И прочее…

– Отчего же? – спросил Уистлер.

– Сам рассуди – все видят сову… Серую сову в серых камнях. А кто-то не видит сову. Что это может означать? Кем является тот, кто не видит сову, когда все ее видят?

– Маша, Ян, вы сегодня меня повсеместно радуете! Мы здесь определенно не зря, я начинаю привыкать к Регену, прекрасная планета… Слушайте, а давайте всех выпустим?!

– Кого? – не понял я.

– Всех! Трюмы «Тощего дрозда» забиты животными в стазисе, а мы их выпустим! Они разбегутся по окрестностям, Штайнеру придется два месяца их ловить, это ужасно смешно…

Уистлер принялся хихикать.

– Тогда Штайнер от нас отстанет, будет ловить лосей и яков… Ян, да прилетели же!

Иртыш.

Я поставил ховер в нескольких метрах от берега, откинул фонарь, Уистлер выпрыгнул первым, я за ним, на мох. Здесь не пахло цветами, пахло льдом, близким снегом.

Уистлер смотрел под ноги.

Барсик не торопился выпрыгнуть из кокпита, выставил наружу тяжелую морду, нюхал воздух.

– Гулять!

Уистлер попытался вытянуть Барсика, но тот растопырился лапами и гулять не стал, Уистлер махнул рукой и стал копаться в багажном отсеке.

Мария спустилась на землю.

– Прохладно…

Уистлер достал из багажного отсека походный ранец.

– Универсальный ранец, прекрасная вещь… – приговаривал Уистлер. – Наша цивилизация похожа на универсальный ранец, вы не замечали? В нем есть все на все случаи жизни – вечная парящая лампа, нервущаяся веревка, запас воды и пищи на три недели, восьмичасовой запас кислорода, транспондер СЭС… думаю, что на Регене не работает… А парашют работает! В ранце ведь есть парашют! Если ты случайно сорвешься с Эвереста, сработает система спасения, вокруг тебя надуется сфера… Какая тоска…

Уистлер бросил ранец на мох.

– А вот это вам не парашют, это…

Уистлер выволок из багажа громоздкий оранжевый чехол.

– Это незаменимо…

Уистлер снял чехол.

Портативный модулятор погоды «V‐AN». Одна из первых моделей, похож на марсианский треножник.

– Это… – Мария щелкнула модулятор по медному колпаку. – Это… Я не знаю, что это… Планетарный буй? Гляциозонд?

– Модулятор погоды, – сказал я.

– Они еще есть? Ты же говорил… дурной тон…

– Это предрассудки! – Уистлер хлопнул по колпаку. – Прекрасная вещь, нашел в трюме. Средь книг и спящих вепрей…

У поздних моделей имелся встроенный нейроблок, с его помощью модулятор подстраивал погоду под настроение окружающих, на аппарате Уистлера такой отсутствовал, сугубо ручное управление, кнопки и сенсоры.

– Мой отец был обычным человеком, – сказал Уистлер. – Он изобретал космическую связь… но изобрел лишь это. Вернее, усовершенствовал…

Действует в радиусе двухсот метров.

– Такое случается постоянно, история знает сотни примеров, – сказала Мария. – Строили актуатор потока Юнга, но построили… В сущности, ничего не построили. Уистлер, а тебе не приходило в голову, что Большое Жюри собирается не по поводу фермента LC? Что цель не в этом?

– А в чем же тогда?

Уистлер пытался разобраться в функциях модулятора, в ста метрах над нами в воздухе возникла расплывчатая радуга.

– Например, наложить мораторий на работы в области синхронной физики.

Радужная клякса расползлась, сделалась похожа на осьминога, потом на медузу, растеклась, превратившись в разноцветный планктон.

– Ты что-то про это знаешь?

Уистлер