Говорящие памятники. Книга II. Проклятие - Филимон Иванович Сергеев

– Не цветных, а дорогих, – опять подчеркнул Гиппократ, – серебро, платина, золото, много драгоценных камней…

– У тебя чтони-будь пропало за время пребывания в офисе?

– Серебряная шкатулка и три золотые греческие монеты. Да ладно, пропало и пропало. Тут из соседнего офиса столько пограбили…

– Знаю… Чемоданами… По всей видимости, зарубежная акция. «История России и её дорогих металлов». Автор один… – олигарх нахмурился, исподлобья глянул на дверь.

– Кстати, мне эту шкатулку, – с улыбкой сказал врач, – подарил Демокрит из Абдеры. Есть у нас в Чистилище такой?

– Постой, постой… Погоди, что-то знакомое: Декарт есть, Дидро, Дюма… Из Абдеры, говоришь… Тьфу ты! Фирма есть – «Абдеры». По-русски: «обдирай – не зевай».

– Из Абдеры Демокрит. Соплеменник мой. В пятом веке до новой эры мы с ним встретились с поговоркой: «Богат тот, кто беден желаниями». Помню, всё время повторял и хихикал: «Есть люди – царствуют над городами и в то же время являются рабами женщин. А есть женщины – управляют городами, а у мужчин в рабстве. Вывод: любовью нельзя управлять, а покупать – тем более. Знаешь, мастер, об этом?

– Нет… Впервые слышу такое. Я любовью управляю, как лёгким парусом, – куда подую, туда и летит. В моём распоряжении целый кордебалет, а сейчас ещё и компьютерный цех под управлением Ромео Писюкастого. Он тоже управляет ими…

– Мастер, Вы управляете сексом, их животным чувством, но не любовью. Любовью нельзя управлять. Ещё Данте Алигьери в тринадцатом веке писал: «Не действуй против божества влюблённых». Это не любовь, которой управляют! Это что-то другое. По-моему, это распущенность, разврат… Давайте спросим у Толстого.

– Толстого спасать надо, – олигарх вдруг помрачнел, нахмурился и еле слышно выдавил: – Душа болит за писателя. Он ведь ещё ничего подлого не написал, святой! Гибнет его беспощадное слово, его натура… Ох как гибнет! А тут ещё воровство! Ключи от твоего павильона только у Колбасова, у меня и у тебя. Офис твой больные навещают?

– Нет. Работаю только по вызову.

– Срочно в «Буднях подземелья» публикуем статью под названием «Больше взять некому». Заканчиваться она должна словами: «Пока Колбасов не вернёт серебряную шкатулку и три золотые монеты, лечение больных приостанавливается. Ищите вора, пусть вернёт шкатулку». Кто знает, может, он пьянствует где-нибудь в Чистилище с очередной сексмумией.

– Вполне логично…

– У него на морде написано, что он развратник нового поколения. Надо в газете фотку запечатлеть. И не просто запечатлеть, а с антуражем его любовниц-курильщиц и сосалок. Морды этих мумий могут навести на след. Поручим публикацию… не господину Мохину – он разведёт лагерную пыль, а моей Анюте – возвышенной кроткой даме с двумя научными институтами.

В этот момент дверь загромыхала, и в неё сильно постучались.

– Это не Анюта, – раздражённо сказал олигарх. – Иди, открой. Если Писюкастый, пусть позднее придёт: часа через четыре. Я занят.

Несмотря на раннее утро, за дверью послышались крики:

– Папа, папочка, открой, радость моя ненаглядная! Это я… Зела, дочка твоя… У меня прекрасная новость!

– Иди, открой. Легче удавиться, чем угодить родной дочери. – Олигарх на всякий случай стал надевать брюки, глянул в трюмо. – «Чем страшнее, тем лучше», – подумал он, посмотрев на часы. – Не слишком ли рано для прекрасной новости?

В спальню влетело воздушное создание, напоминавшее хилую девочку из ранних диснеевских фильмов. Олигарх смотрел на дочь, а думал совсем о другом.

– Папочка, солнышко моё ясное! Всё уладится, всё встанет на своё место, – запричитала Зела. – Не куксись. Не думай о войне. От неё не убежишь. Сначала была красная, теперь – белая, а завтра – цвета шампанского… Ты ведь мужчина красивый, умный, предсказуемый. У тебя своё подразделение войск, своя ниша…

– Чего тебе надо, дочурка? – оборвал её миллиардер. – Ты знаешь, я, как всегда, занят.

– Ну что ж, ты не хочешь выслушать свою родную дочку? Тогда я пойду, – нахмурилась Зела.

– Иди, и как можно меньше думай о тряпках, деньгах, сексе…

За дверью послышался мужской голос: «Баба есть баба – никогда не поймёшь, о чём ноет».

– Кто там? – вздрогнул хозяин. – Гиппократ, посмотри.

– Не надо смотреть, папочка. Там мой будущий муж.

– Вот зараза! Так бы и говорила: мол, не одна пришла! Кто такой?

– Колбасов.

– Кто-кто?!

– Колбасов, комендант бывший, полунегр…

– Погоди, Колбасов в розыске! Порфирий?

– Да! Вот я и разыскала его, и очень счастлива! Колбасов, иди сюда, папочка ждёт…

– Погоди… Дай сотрудников оповестить. – Крупин как ошпаренный подбежал к рации, которая лежала на бюстгальтере Сволочковой и, включив её, заорал что есть мочи:

– Вилар Петрович, ты слышишь меня?! Поднимай всех болванов, которые наверняка ещё спят, и немедленно перекрыть все подходы и выходы к Чистилищу. Мою спальню окружить особым нарядом с квантовым оружием, снайперами. Колбасов здесь!

– Колбасов?! Ничего себе!

– Да, да! Пришёл… женихаться с дочерью Зелой. Он один? – обратился олигарх к дочери.

– Нет, с Анакондой, – игриво ответила Зела. – Ну что, звать?

– Зови. – Заряженный пистолет уже лежал в кармане халата, и хозяин нервно положил палец на курок. Палец был потным, почему-то прилипал к спусковому крючку, это ещё больше раздражало олигарха. Он нащупал в брюках старый пистолет Макарова, сел за стол.

– Зови! У меня к нему длинный и очень суровый разговор…

– Порфирий, папа ждёт, будь поласковей…

Как только дверь открылась, из проёма вышел человек, которого разглядеть было нетрудно. Это был Колбасов – злой, обиженный на в с ё человечество, страшный, почти бомж.

Раздался выстрел. Колбасов согнулся, что-то прохрипел.

– Я поздоровался с тобой, Порфирий. Теперь говорить начнём, – тихо сказал олигарх и тяжело вздохнул.

– Мардахай, мне больно в животе. Зела, принеси лёд.

– Теперь всегда будет больно. Гиппократ, не суетись, – спокойно сказал хозяин. – Если ему не будет больно, то будет больно всему миру.

Колбасов неожиданно выпрямился и медленно попятился к двери на выход. Раздался ещё один выстрел.

– Не двигайся! Буду ещё стрелять. Ты окружён! Все слова с этой секунды записываются на аналоговую и цифровую плёнку. Так что думай, о чём говоришь.

– Я… я… я…

Вероятно, вторая пуля задела кость, и Колбасов от боли терял сознание, но стоял на ногах.

– Зела, принеси из холодильника лёд, – приказал хозяин.

– Давайте обезболивающий укол сделаю или морфий введу, – предложил Гиппократ.

– Не надо, пусть болит. Для плохого человека даже лёгкой смерти жалко.

Анаконда была в растерянности и молча тушила пожар своей страстной души. Когда-то она любила этого до ужаса странного человека, несущего золотые яйца в каждый мраморный дом. Словоохотливый, обаятельный, мудрый мерзавец, бойко цепляющийся за любую работу, за любую юбку, от которой можно было иметь свою выгоду. А выгода одна –