Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

Неслышно заревел бегемот, заурчал медведь, свистнул чайник, шлепнулся веник. Милицейский отряд ворвался в квартиру, когда Полина Львовна несла Даниле Платонычу таблетку в одной руке и воду - в другой. Полину Львовну сбили с ног, уложили ничком и заковали в наручники. Она только кричала, как это свойственно злым и разоблаченным людям: "Ненавижу, ненавижу!" И билась, подобно змее, что казалось удивительным при ее контурах, но фальшивая шкура сползла с нее, как с той же змеи, а под шкурой обнаружился клокочущий черный ад.

15

Многие люди с колыбели убеждены в своем могуществе, но эта убежденность таится, не доходя до ума, разуверенная и запуганная мировыми явлениями, которые совершенно с нею не согласуются. Нужен толчок. Нужна, если угодно, инициация в той или иной форме, и это хорошо понимают даже отсталые дикари. В конце концов, употребление в пищу райского яблока тоже было инициацией, за которой потянулись все остальные посвящения с озарениями.

Еще накануне Данила Платонович просыпался и приходил в ужас от того, что проснулся.

Теперь он ликовал, как дитя. Всходившее солнце, напоминавшее макушку великана, который медленно поднимается с корточек, сулило ему приятные сюрпризы, предупреждало о новых победах. Бармашов окончательно поверил, что в немощи он обрел силу, о какой не мог и мечтать, когда пребывал в добром здравии.

Груша объявил ему благодарность перед строем. Все было очень серьезно. Пришли вооруженные соседи, выстроились перед постелью Данилы Платоновича, вытянулись в струну. Груша вышел на середину комнаты, раскрыл адрес, прочел скупые казенные слова. Тем важнее они прозвучали для Бармашова: он сумел впечатлить даже Канцелярию, собирательный образ. И Канцелярия признала его заслуги, и коротко, отрывисто поклонилась ему.

- Вы задержали опытную преступницу, товарищ Бармашов, - Груша говорил официально, да только из глаз его струился добрый свет, и Бармашов понимал, что даже официальность призвана доставить ему удовольствие. - Вы действовали оперативно. В подъезде уже дожидались сигнала сообщники злоумышленницы. С большими чемоданами, - многозначительно пояснил Груша. - В общем, благодарю вас за службу, Данила Платонович.

Полковник протянул ему правую руку для взаимопожатия. Бармашов снова неловко вцепился в нее своей рабочей левой.

Он захотел ответить: "Служу Советскому Союзу", но вспомнил, когда слова уже готовы были сорваться с его обложенного налетом языка, что полагается говорить "Служу России", и переделывать пришлось уже на ходу, а речь не поспевала за мыслями, и все закончилось "ебаной блядью".

- Теперь, - сказал Груша, - мы с вами можем выпить наливочки, товарищ Бармашов.

Данила Платонович уже сообразил, что наливочка эквивалентна повышению в звании. В его голове сверкнула отчаянная мысль. Он поднял руку и медленно погладил себя сперва по одному плечу, потом по другому. Надежды на том, что полковник его поймет, было мало. Но Груша понял. У человека не так много потребностей, чтобы полковник ГРУ, пусть и бывший, не сумел в них разобраться.

Он погрозил Бармашову:

- Ты, Данилыч, непростой старик! Но и я не пальцами изготовлен...

Груша перевернул лист, взял новый, поднес к лицу Бармашова.

- Сможешь прочесть?

Тот виновато замычал: нет, не сможет.

- Так я и думал, - вздохнул Груша. - Это, Данилыч, еще один приказ. Ты ведь у нас ефрейтор запаса, верно? Данным приказом ты производишься в лейтенанты. Автоматически, минуя всякую промежуточную шелупонь.

Бармашов впился глазами в китайскую грамоту. Может быть, оно и правда, а может быть, и нет. Кто его знает, что там написано. Может быть, это вообще бухгалтерская ведомость на аванс. Но подобные мысли приходят в здоровую голову, а здоровая голова не пойдет на такие изощренные и опасные операции с недвижимостью. Груша попросту отказал бы здоровой голове. Зато больная голова запросто может обойти прапорщика и сделать головокружительную карьеру, всего-навсего постучав кулаком по стене. Бармашов перевел взгляд на бегемота и мысленно произвел его в сержанты; потом присвоил звание капитана часам и медведю, одно на двоих; очередность воинских званий перепуталась, как перепутался алфавит и нарушился счет; Данила Платонович плохо помнил, кто за кем следует, и понимал только, что не властен над высшим офицерским составом, да и его перепутал со старшим.

Чтобы не мучиться, он, человек сугубо штатский и вдруг, как это часто случается в преклонные годы, воспылавший страстью к солдатчине, призвал на военную службу все, что находилось в доме, единым списком. Бегемота он поставил полковником, которому подчинялись все, даже веник-генералиссимус, и выше которого был только сам лейтенант Бармашов. Предчувствия, окрашенные торжеством, имевшие одуряющий привкус наливки, возбудили Данилу Платоновича, и ему пришлось лечь полежать. Квартира ожила; судебно-карательные идеи, отяжелевшие от праведного и мстительного коварства, готовы были овеществиться и расползтись по углам, их следовало немедленно поставить под ружье. Бармашов понял, что сделался хозяином положения, грозой лиходеев, фигурой незаменимой. В известном смысле - монополистом. Пожалуй, он мог бы даже продиктовать кое-какие условия, но ему больше ничего не было нужно. Мухомор, потрясавший палкой, продолжал пританцовывать среди разорванных мыслей, но давно уже слился с гудящим фоном, и Бармашов его не выделял. Он не терял надежды со временем дотянуться и до Мухомора.

16

Галина Тихоновна и Полина Львовна были похожи как две капли спитого чая. Данила Платонович подумал сперва, что началось наваждение и виновата болезнь. Правда, Галина Тихоновна не была медсестрой, зато она дослужилась до старшего бухгалтера. К пузырькам и таблеточкам она пошла сразу с порога, даже не раздеваясь. Остановилась над ними в кухне и постояла, будто очарованная. Данила Платоныч караулил ее, осторожно выглядывая из дверного проема. Он воображал себя опытным разведчиком и следил, как полагается. Но видел большей частью Грушу, которого новая хищница еще не успела оттеснить человеколюбивым энтузиазмом на вторые роли. Груша художественно ныл, стараясь говорить вполголоса - чтобы, дескать, не услышал Бармашов. Галина Тихоновна отрывисто взлаивала: да, да. Потом по квартире прокатилась тугая волна: Галина Тихоновна вздохнула. Ей все было ясно, и ее все устраивало. Она обернулась и восхитилась, увидев, что Бармашов самостоятельно стоит и смотрит.

- Какие мы молодцы! - взревела она.

Данила Платоныч едва не прыснул. Страха не было, он сменился сладостным предвкушением. Данила Платоныч жалел об одном - что он не в состоянии потереть руки. В душе его запела диковинная птица; песня была без музыки, но со словами: "Погоди у меня, гадина". Других слов не было, и эти четыре повторялись, как если бы из болота бодро вытягивали протобегемота, с обнадеживающим вдохом на запятой.

Галина Тихоновна сообразила снять пальто. Она прибыла уже с чемоданами.