Призраки коммунизма - Владимир Васильевич Бойков

грудь, набычился и важно пообещал: — Даю слово Коммуниста. Честное Партийное.

— Ну, добре. Вон за теми развалинами свернёте налево. Пойдёте вдоль куч до большого песчаного холма. Там много норок нарыто. Перед холмом большой камень. Справа от него четвертая норка — Сявы.

— Если соврал — мы тебя отыщем, — погрозился Кнут на всякий случай.

— Нет у меня резона врать. И вас я понимаю. Обнаглел он всё же. Раньше всяких малохольных приводил — те пошумят, пошумят, да и отвалят, а теперь совсем разум потерял — сразу двоих, да ещё и верзил.

Культя приосанился. Даже на цыпочки привстал, чтобы казаться повыше.

Норка, на которую указал Бася, казалась необитаемой. Ни шороха, ни скрипа, ни дыхания. Лезть внутрь, однако, никто не решался — вдруг этот сумасшедший, если он там, звезданёт чем-нибудь по башке?

— Водой бы его подтопить, — сказал критик. — В воде человек дышать не может.

— Где мы столько воды найдём? — не одобрил предложение вырубала. — Лучше запустить камнем.

— Пока камень ищем, он убежит, — не согласился Культя.

— Так ты иди, поищи, а я постерегу.

— Темно уже, чтобы камни искать, — сказал критик. — И вообще, лучше бы пустить дыму. От дыма он кашлять начнёт, а тогда можно и камнем.

— Хорошо, иди собирай веточки, а я постерегу. Камень найдёшь — тоже неси.

— Ишь, хитрый, я буду работать, а он сидеть.

— Не сидеть, а сторожить. Вдруг он как выскочит да как врежет чем-нибудь?

— Ладно, сторожи, — тут же согласился Культя и, с опаской поглядывая на вход в норку, крикнул: — Ты лучше вылезай и сдавайся, мы тебя всё равно выкурим.

— И мордовать начнём. Избивать до полусмерти. — Кнут схватил горсть песка и кинул в норку.

— А давай, мы его закопаем, — осенило Культю.

— Я бы хотел помордовать сначала.

— Да неужели он ждать станет, пока мы его засыплем? — зашептал критик на ухо товарищу. — Ведь выскочит.

— Верно. Хорошая идея, — громко сказал Кнут. — Эй, Сява, мы тебя сейчас закопаем!

В ответ — тишина. Товарищи начали дружно бросать песок в яму.

Попрошайка выскочил из норки, резко прыгнул в сторону, надеясь убежать, но был сбит с ног ловкой подножкой вырубалы.

— А? Что? Кто? — как бы спросонья залопотал Сява. — Что случилось? Кто это?

— Не прикидывайся, — подскочил Культя. — Где мой фантик?

Кнут замахнулся, но Сява отчаянно запричитал, стараясь придать голосу радость:

— А, это вы? Наконец-то. А я тут сижу, переживаю. Расстраиваюсь. Куда это, думаю, они запропастились? Сижу, сижу — нет никого. И Васю предупредил, что сейчас появятся очень достойные товарищи. Она тоже ждала, ждала, да и уснула. А я всё не спал, всё крепился, за щеки себя щипал, чтобы не задремать, не закемарить, в глаза камушком тыкал, а всё равно уснул. Отрубился.

Кнут всё примеривался кулаком к Сявиному глазу, но тот говорил и говорил.

— Чего ждёшь, бей, — суетился Культя.

— Пусть закончит.

— Да он никогда не закончит!

— Не может быть. Слова-то не бесконечные.

— Ну, так что, будете вы с Васенькой знакомиться? — продолжал голосить Сява, извиваясь под вырубалой, как пиявка.

— С какой ещё Васенькой?

— Как это какой? Весь день, весь вечер я им о Васе толковал, растолковывал, повествовал, значит, а они взяли и забыли. Вот те на… Вот те и, однако. Вот оно как, поди, того…

— Эх! — решился Кнут. Врезал, но мимо. Ещё раз, ещё. Кулак всё время ударял в землю. Попрошайка искусно уворачивался.

— Вася! Вася! — заверещал Сява. — Это к тебе. Вылезай скорее, выручай, а то меня убивают!

— Видели мы твоего Басю-Васю. Больше нас не проведёшь, — прыгал вокруг поверженного попрошайки Культя.

— Чего разорались тут, — раздался женский голосок. — Опять этого Сявку колотят?!

— Вот, она, вот, Васенька, — обрадовался попрошайка и радостно замахал руками.

— А, по-моему, ты нам всю дорогу про Басю заливал.

— Послышалось вам. Почудилось, показалось, померещилось. Я только про Васю и разглагольствовал. Про Васю, а не про Басю. Я говорил про Басю, а вы думали про Васю. Тьфу ты, капиталист меня задери. Я про Васю, а вы про Басю. Перепутали вы всё. Не я, а вы. Вы, а не я. Я не, а вы… Тьфу ты, пропасть! Сами всё перемешали, перепутали, а меня бить. Вот так-так. Вот как оно бывает. Вот как оно случается. Вот как оно того поди. Надо же, как оно поди…

— Так ты ко мне их приволок? — взвизгнула женщина и вцепилась в Сявины волосы. — Да когда ж это кончится?!

— Нет, нет! Ах, да. Ай-я-яй! О-хо-хо! — попрошайка не знал, что и говорить. Вася драла его за космы, а Кнут всё нацеливался кулаком в глаз. — Вот она, моя доброта, вот она, моя забота, — снова заверещал Сява. — Вот они, мои старания! Вот как меня благодарят! За моё усердие. За моё радение. Так мне и надо. Поделом. Дураку — наука. Бейте меня, остолопа! За моё добросердие. За моё тщание. За всё бейте! Избивайте! Рвите меня на кусочки. Швыряйте в меня камнями…

— Да… — озадачено произнёс Кнут, вставая. Он осмотрел разбитый о песок кулак, плюнул вслед рванувшему во тьму попрошайке. — Да… Этого так просто не возьмёшь. У меня в голове такой треск, что я уже ничего не соображаю. Даже драться не могу.

— И у меня треск. — Культя прижал ладонь к темечку.

— А у меня от него кондрашка, — буркнула женщина. — Он нас тут всех до неё довёл. Житья от него нет. Лучше б вы его убили или с собой увели. Или ещё что-нибудь с ним сделали. Я могу и отблагодарить…

Культя раскинул мозгами. Кнут тоже задумался. Убить Сяву никакой возможности не представлялось. Во-первых, для этого его требовалось поймать, а вне норки он, со своей прытью, был недосягаем. Во-вторых, если бы поимка каким-либо образом и осуществилась, вопли и мольбы этого человека могли привести в замешательство даже самого хладнокровного убийцу. Кнут таковым не был. Культя — тем более. В-третьих, за убийство Коммуниста можно было загрохотать в Партком. Если кто донесёт, конечно. И хотя у Сявы вряд ли имелись преданные друзья, но кто знает… Такой прохиндей вполне мог подкупить для себя какого-нибудь осведомителя.

— Вообще-то говоря, — начал критик, — я бы предпочёл поступить несколько иным способом. Чтобы всем было хорошо и никому не плохо.

Вася слушала внимательно, вытянув шею и широко распахнув глаза. Культя таращился изо всех сил, пытаясь рассмотреть даму получше, но сгустившаяся темнота не позволяла этого сделать.

— Я бы, так сказать, лучше бы кое-кому сам бы, так сказать, заплатил бы.

— Кому?

— Тебе, разумеется.

— Но я убивать не умею. Я же девушка, все-таки.