Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли

С утра в День Инспекции я обошел всю квартиру, все комнаты, осмотрел светло-коричневые диваны и кресла, и белизну стен и книжных шкафов, и залитый солнцем паркет, и замер, завороженный хрустальной, словно в сказочном сне, коньячной рекламы, прозрачностью воздуха. Казалось, все вокруг залито минеральной водой.

Но стоило взглянуть на высокое зеркало в прихожей, что-то привлекло взгляд. Охваченный безотчетной тревогой (перед зеркалами со мной такое случается регулярно), я сдвинул брови, подошел к зеркалу и пригляделся внимательнее. Ну да, конечно: пыль. Протереть зеркало я и забыл. А исправив сие упущение, изрядно удивился: выходит, человек видит разницу между пыльным и чистым зеркалом, даже если – судя по состоянию бумажного полотенца в руке – пыли там всего-то на короткую тонкую линию, вроде бледного карандашного штриха! Столь незначительный объем пыли, равномерно распределенной по столь большой площади, и все-таки мы ее видим… «Вот какова острота нашего зрения! – подумалось мне. – Если уж мы замечаем подобные мелочи, отчего же не видим самих себя? Отчего не способны видеть вообще все на свете?»

Так, восхищенный самим собой, бродил я из угла в угол коньячной рекламы, пока не вспомнил о простынях внизу, в стиральной машине. Все бы хорошо, но простыни… Эти простыни я, благо в подвале имелась прачечная, стирал и стирал с самого начала недели. Красная пластиковая корзина для грязного белья была полна доверху: семь простыней, семь наволочек и семь больших пододеяльников. С пододеяльниками все обстояло прекрасно: белы, как вата, а вот простыни с наволочками…

Да. Пожелтели. Сплошь в пятнах. В пугающих уликах бренного существования наших тел: выделения сальных желез, пот, мельчайшие чешуйки отмершей кожи… и все это въелось в ткань, будто масло, неистребимо.

Но ведь швейцарцы наверняка знают, как избавляться от столь серьезных улик! Подумав так, я отправился в магазин и обзавелся отбеливателем. Вспоминая нашу, родную рекламу отбеливателей, я доверчиво рассудил, что пожелтевшее, испятнанное белье засверкает, как молния, после первой же стирки, но не тут-то было. Цикл за циклом, цикл за циклом, а цвет простыней не менялся ничуть. Тогда я снова отправился по магазинам, купил отбеливатель другой марки, а поразмыслив, и третьей. И еще порошок. И жидкое средство для стирки. И рекомендованные дозы всего этого увеличил. Результат – нулевой.

И вот теперь, с утра в День Инспекции, я вспомнил о простынях в подвале, и все мои восторги рассыпались в прах. Поспешив вниз, я оказался в длинном бетонном коридоре подвала и двинулся в прачечную. Я видел: дом этот простоит тысячу лет. Десять мегатонн выдержит. Как и стиральная машина – трехъязычная, огромная, будто грузовик. Включив ее в сеть, я подготовил аппарат к последней попытке, а весь ассортимент отбеливателей выставил сверху рядком. Четырнадцатая стирка за неделю, вся процедура отработана до автоматизма… но на сей раз я вдруг остановился и призадумался. Три разных отбеливателя, стоящие в ряд на сушилке, подали мне кое-какую идею. Взяв самый большой мерный стакан, я до половины наполнил его жидким отбеливателем, а затем добавил туда же примерно поровну обоих средств для стирки.

Синергизм, верно? Помычав под нос хвалебный гимн во славу таинственной силы кумулятивного взаимодействия, я взял из учетной книги карандаш и энергично размешал им получившуюся смесь. Смесь слегка запузырилась, затем начала пениться…

И только тут мне вспомнилось, как жена, химик, орала, застав меня, старающегося дочиста отмыть ванну, за попыткой смешать два чистящих средства.

– Смешаешь «Аякс» с аммиаком – получишь газ хлорамин, а он смертельно опасен! – пояснила она. – Никогда такие штуки друг с другом не смешивай!

Так вот, вспомнив об этом, я оставил стакан на сушилке и бросился за дверь, а в коридоре остановился, оглянулся назад, принюхался… и случайно взглянул на карандаш в кулаке. Тупой конец карандаша, которым я размешивал «коктейль» в стакане, побелел, будто мел.

– Ого! – воскликнул я, отступив от двери подальше.

Мощная, однако же, штука, этот синергизм…

Поразмыслив, внимательно приглядевшись к карандашу (ластик на конце сделался белей снега), я вернулся в прачечную. В воздухе ничем подозрительным вроде не пахло, а стало быть, раз уж дело начато, доведу его до конца. Ну, держитесь, швейцарцы! Посмотрим еще, кто кого! Осторожно влив получившуюся смесь в пластиковую воронку на верхней панели стиральной машины, я запихнул в бак пожелтевшие простыни с наволочками, захлопнул люк и нажал нужные кнопки, а температуру воды поднял до максимума, до девяноста по Цельсию.

Поднимаясь наверх, я заметил на кончике левого указательного пальца белое пятнышко. А дома обнаружил, что смыть его не могу.

– Кожа – и то побелела! – воскликнул я. – Значит, эта штука наконец-то действует, как положено!

Около часа спустя я не без опаски вернулся в прачечную, всем сердцем надеясь, что простыни не разъело в клочья, или еще что-нибудь в том же роде. Нет, ничего подобного: стоило открыть люк машины, из бака, совсем как в рекламе, полыхнуло ослепительной белизной, словно прямо под носом сработало этак с полдюжины фотографических вспышек. Наволочки, простыни – все оказалось белее свежего снега.

Торжествующе взвыв, я запихал белье в сушилку. К тому времени, как инспектор позвонил в дверь, все было высушено, выглажено, свернуто и аккуратно разложено по бельевым ящикам платяного шкафа в спальне, точно огромные брусья знаменитого мыла «Айвори».

Жизнерадостно напевая себе под нос, я отпер дверь и встретил инспектора на пороге. Инспектор оказался совсем молодым – возможно, даже младше меня, и превосходно владел английским. Вид он имел виноватый, неловкий и сразу сказал, что процедура нам предстоит скучная, утомительная, но без нее, увы, не обойтись.

– Ничего-ничего, – откликнулся я и повел его в комнаты.

Обойдя квартиру, инспектор слегка нахмурился и кивнул.

– Я должен пересчитать кухонные принадлежности, – объявил он, взмахнув инвентарной описью.

Вот это затянулось надолго. Закончив, инспектор укоризненно покачал головой.

– Не хватает четырех бокалов, ложки и крышки от чайника.

– Верно, – жизнерадостно согласился я. – Бокалы мы разбили, ложку потеряли, и крышку от чайника, наверное, тоже разбили мы, хотя я этого не припомню.

Все это были сущие пустяки, никак не относившиеся к основной, фундаментальной проблеме, состоявшей не в числах, а в порядке, не в количестве, но в качестве, не в инвентарных описях, но в чистоте.

Инспектор понимал это не хуже меня. Выслушав мое признание, он важно покачал головой и сказал:

– Прекрасно, прекрасно, однако как же насчет вот этого?

Тут он, лучась довольством, сунул руку в самый дальний угол самой верхней полки чулана и сунул мне под нос небольшой ворох черных от грязи кухонных полотенец.

В этот момент, глядя на кухонные полотенца, о которых совершенно забыл, я и понял: инспектору необходимы нарушения порядка примерно так же, как полисмену необходимы нарушения закона, – ведь только они могут придать его работе хоть какой-нибудь интерес.

– А что насчет этого? Мы ими просто ни разу не пользовались, вот я о них и запамятовал, – пожав плечами, объяснил я. – А грязные – это, должно быть, прежний жилец.

Во взгляде инспектора мелькнуло откровенное недоверие.

– Но чем же вы вытирали посуду?

– Ничем. Посуду мы ставили в сушилку, а там она сохла сама по себе.

Инспектор покачал головой, не в силах поверить, что кто-либо способен пустить такой важный процесс на самотек. Вспомнив одну из наших швейцарских приятельниц, вытиравшую полотенцем ванну после того, как примет душ, я упрямо пожал плечами. Инспектор с не меньшим упрямством покачал головой и вновь заглянул в чулан: не осталось ли там еще каких-нибудь забытых сокровищ? И тут я, сам не зная, зачем, коснулся выцветшим пальцем грязных кухонных полотенец в его руке. Полотенца вмиг побелели.

– А впрочем, вроде бы не так уж с ними все плохо? – небрежно сказал я, когда молодой инспектор покончил с поисками в чулане.