Красная тетрадь - Беляева Дария Андреевна

– Немного неприятно, – сказал я.

– Следующий! – сказал Эдуард Андреевич. Боря сказал:

– Я!

К счастью, я вовсе не злорадствовал (ведь это недостойное чувство). Но Боря не пошел в процедурную сразу, а задержался.

– Ты так странно руку держишь, – сказал он.

– Так удобно, – ответил я.

– Неудобно.

Боря отдернул мою руку, надавил мне на запястье, туда, где было больно, то ли с расчетом, то ли случайно.

– Понятно, – сказал он, разглядывая пятна крови. – О, бедная детка, скорее застирай.

– Да, – сказал я. – Нужно застирать.

Наверное, мой голос показался ему каким-то особенно бесцветным, потому что Боря нахмурился.

– Максим Сергеевич, – сказал он. – А Жданову можно в корпус?

– Я его провожу, – сказал Максим Сергеевич.

Боря еще некоторое время смотрел на меня, и я не мог понять, что выражает его взгляд, только видел, что глаза темнее обычного. Потом он посмотрел на дверь. Эдуард Андреевич его не звал, но Боря чувствовал нервозность.

– Надо идти, – сказал он, непонятно зачем, снова посмотрел на меня, и я сказал:

– Иди.

Володя сказал:

– Нет уж, это я пойду. По праву первородства, так сказать.

Так и вышло, что провожать меня вместо Максима Сергеевича пошел Боря.

Солнце уже было высоко, и по небу быстро плыли облака – знак ветреного дня, но ветра я не чувствовал, хотя видел, как от него колышутся листья. Колышутся и шумят.

Боря сказал:

– Полный «пиздец», да?

– Нет, – сказал я. – Не ругайся.

Ходить я снова мог прилично, но ноги будто действовали самостоятельно, я не чувствовал в себе намерения идти или окончательного контроля над своим телом. Ходьба как будто происходила сама по себе и никак не была связана с моей волей или способностью. Это чувство очень сложно объяснить правильно.

– Ну, – сказал Боря. – Это все ради войны. Война! Война – мать родна. А?

Войну Боря любит и все, что с ней связано. Мне кажется, он хотел так меня подбодрить.

– А мы на море, наверное, не пойдем, – сказал я. Мне стало грустно.

– Не знаю, – сказал Боря. – Вечером, может. Да ладно, наверняка стремно было?

– Нет, – сказал я. – Не было. Но было больно.

– А ты орал?

– Нет.

– А «хуй» тебя знает, звукоизоляция-то там небось на пять с плюсом.

– Небось, – сказал я. – Как думаешь, это от слова «небо» или «не бойся»?

– Ни от того ни от другого, – сказал Боря. – Но вообще можно у Фиры спросить.

– Я спрошу.

– Но оба твоих варианта – тупые.

– Я и сам уже понял.

Вдруг он снова схватил меня за запястье, сделав мне больно, развернул к себе и сказал:

– Будь мужиком!

А я не понимал, что ему надо. Я сказал:

– Хорошо.

Боря повел меня по лестнице, втолкнул в нашу палату и сказал:

– Ну все, иди попиши в своей милой сладкой книжечке.

Я сказал:

– Надо сначала постирать рубашку.

Пальцы плохо слушались, а я должен быть аккуратным с вещами. Я долго расстегивал рубашку, потом долго искал хозяйственное мыло, и все это время Боря стоял у двери, а потом пошел со мной в душевую к раковинам. Я застирывал пятна крови, с ожесточением намыливал их и тер, а Боря сидел на подоконнике у мутного окна и смотрел.

Я сказал:

– Все нормально, ты можешь идти.

Он сказал:

– Ну, могу.

И не ушел. Я же впал в отчаяние из-за пятен, потому что они отстирывались хуже, чем я ожидал. Обычно кровь стирается куда легче.

Ничто не становилось идеальным, белым, как раньше, и я тер, и тер, и тер, и тер, и смылил половину куска на два пятна.

Честно скажу, тут мне уже захотелось расплакаться.

Боря сказал:

– Да успокойся ты, боже ты мой, найди сперва того, кому не «похуям» на твою рубашку.

Но я не сдавался, и наконец пятна почти совсем потускнели. Мы пошли обратно, и я повесил рубашку на балконе. Потом глянул вниз и мне захотелось спать.

Я сказал:

– Я посплю, а потом приду обратно к вам, ладно?

– Мне-то какое дело?

– Хорошо.

Но когда я проснулся и пошел к ребятам, оказалось, что процедуру прошли еще не все. Вот сколько это длилось!

Андрюша сидел на стуле, вытянув ноги. На его рубашке тоже были красные пятна, но он их не замечал.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – ответил я. – Ты как?

– Устал.

– Я поспал, и мне стало лучше, – сказал я, хотя это было не совсем правдой.

Боря в конечном итоге проходил процедуру последним. Мы ждали его, волновались, а он, когда вышел, буркнул только:

– Пойду щенков проведаю.

И ушел, на ходу утирая кровь. Володя пошел за ним, я тоже хотел, но Фира мне сказала:

– Дай человеку побыть с братом.

На ее воротнике было три маленьких пятнышка, похожих на диковинные ягоды.

Ни на какое море мы так и не пошли.

Запись 59: Отчет о самочувствии после процедуры

Предыдущая моя запись имеет слишком много посторонних включений. Кратко:

1) Боли нет совсем, но слабость сильная.

2) Некоторое ощущение отдельности от своего тела.

3) Сонливость, с которой сложно справиться.

4) Тяжело на сердце, но не знаю, обусловлено ли это моим физическим состоянием.

В общем и целом, чувствую я себя удовлетворительно. Не могу сказать, что я страдаю.

Запись 60: Объявили дискотеку

Сегодня нам сказали, что у нас в конце недели будет дискотека.

По моему мнению, дискотеки развращают молодежь и совершенно не нужны. Дискотека – рассадник всякого рода драк и непристойностей.

Я недоволен тем фактом, что вместо спортивно-патриотических мероприятий вдруг будет дискотека.

Однако Максим Сергеевич сообщил, что дискотека будет открытой и можно пригласить туда наших друзей из первого корпуса и даже из города.

Думаю, я скажу Жоржу (мы с Андрюшей уже выяснили, что он опаздывает в столовую примерно на полчаса, там его и можно поймать), чтобы он передал весть о дискотеке Маргарите.

Может быть, Маргариту заинтересуют такого рода мероприятия.

(Хотя я надеюсь, что нет.)

Запись 61: ЖИ-ШИ пиши с буквой И

ЖИ ШИ ПИШЫ С БУКВАЙ И.

ШЫНЫ

МАШЫНЫ

ЛЫЖЫ

ГАРАЖЫ

ЖЫВОТ

ЖЫЗНЬ

ЖИШИПИШИСБУКВАЙИ.

Комментарий репетитора:

Мои попытки улучшить Ванечкино правописание пока никакого успеха не возымели. Само правило он игнорирует, хотя формулировку повторяет за мной и записывает верно. Если я делаю ему замечания – злится. Потеряв терпение, написал правило как-то ужасно, все слитно, но зато хотя бы буквы «и» на месте.

Запись 62: Дорогая мама!

Дорогая моя мама!

Здравствуй!

Пишу тебе теперь обстоятельное письмо обо всем, что происходит.

Для начала вопросы. Как ты там? Все ли в порядке? Хорошо ли чувствуешь себя? Как идут дела дома? Как политическая обстановка на работе? Какие-то слышно новости по поводу товарища Шиманова? Я за него волнуюсь.

Конечно, хочу знать, как там моя сестричка Галечка. Обязательно мне это напиши. Если есть новая фотография – вышли фотографию. Она растет, должно быть, не по дням, а по часам.

Я тоже немного вырос – на целый сантиметр. Это потому, что мы здесь много плаваем.

Кормят очень вкусно, но меню раскрывать не буду, оно уже лечебное.

Что касается процедур, ничего такого страшного, как ты боялась, в них нет. Мы довольно много купаемся, играем, скоро у нас будет дискотека. Это замечательное лето. Многие дети во Вселенной не имеют даже куска хлеба, а мы – на отдыхе. Поэтому не волнуйся за меня, а порадуйся.

В общем, все у нас очень хорошо. Девочки, правда, излишне увлекаются всяческими гаданиями.

Познакомился я тут с большим количеством новых друзей. Они замечательные.

Больше всего я близок с Ванечкой, он мой ровесник, но немножко дурачок. Он очень наивный, но говорливый, ловкий, умелый. Конечно, с головой у него не все в порядке, но зато он явно верный друг и любит животных.